Дмитрий Петров - Нелюдь

— Моя невеста Юля шла по улице поздно вечером. На нее напали и похитили.

— Так нужно ее найти? — спросил Скелет, все еще ничего не понимая.

— Нет, она нашлась, — ответил Феликс и отпил еще один большой глоток. — Ее похитили, посадили в машину и завязали глаза. Потом куда-то отвезли. И там ее ослепили. — Феликс сказал это, и стакан в его руке задрожал, а голос как будто сорвался.

«Бедняга, волнуется», — подумал Скелет с сочувствием.

— Что значит — ослепили? — спросил он осторожно: — Зачем ослепили? За что?

— Ни за что, — ответил Феликс и потом упавшим голосом еле слышно добавил: — У нее вырезали глаза.

Как будто что-то пронеслось в воздухе, как будто что-то упало и разбилось рядом.

— Вырезали глаза? — переспросил пораженный Скелет. Он всякое видел и слышал на своем веку, а за последние годы — в особенности. Но чтобы такое…

Феликс кивнул и опустил голову. Он подтвердил свои слова, но избегал повторять их.

Скелет молчал. Он должен был собраться с мыслями. Слишком необычную вещь он только что услышал.

— Они выдвигали какие-то требования? — наконец спросил он. — Вообще, зачем они это сделали?

— Об этом потом, — вдруг сказал сидевший молча прежде Геннадий Андреевич. — Сначала скажите, вы могли бы их найти? Мне нужно их непременно найти. Я хорошо заплачу, если вы найдете…

— А зачем вам это надо? — спросил Скелет и тут же прикусил язык. Внезапно он понял, кто этот мерзкий тип и что он делает тут сейчас в доме у Феликса.

— Вы ее отец, да? — спросил он сразу же. Мужчина кивнул и лицо его покрылось красными пятнами.

— Я хорошо заплачу, — повторил он, как будто старался убедить в чем-то Скелета, или как будто тот уже как-то выразил свое отношение.

— Постойте, — ответил Скелет, лихорадочно пытаясь вобрать в себя сказанное и осмыслить то, что ему поведали.

— За что это с ней сделали? Вероятно, это вас хотели за что-то наказать? Или от вас чего-то хотят? Хотя я никогда не слышал о таком способе наказания или шантажа…

Скелет говорил чистую правду. Такого он никогда не слышал. Могут избить, убить самого человека, если он что-то должен или не отдает. Или в наказание за что-то. Могут даже сделать то же самое с его родственниками. Но чтобы такое зверство…

— Вы что-нибудь должны? — спрашивал он у Геннадия. — Или вы кого-то предали? Заложили? Что вообще может быть от вас нужно?

Потому что даже если кто-то захотел сделать такое наказание, то наверняка не остался анонимным и каким-то образом дал понять потерпевшей стороне, и что ее настигла такая кара… В противном случае это никакая не месть. Ведь вся сладость мести как раз и заключается в том, чтобы жертва понимала, за что с ней это сделали…

— Я никому ничего не должен, — медленно и раздельно ответил Геннадий Андреевич. — А если кому-то и должен, то это обычные рабочие вопросы, и они решаются в рабочем порядке… Мои кредиторы совершенно не склонны к таким вещам. Да у них и оснований нет. Даже если я задолжал, я отдам с процентами, как положено. Нет, это не то.

— А если это просто месть? Кому-то вы наступили на любимую мозоль? — допытывался Скелет.

— Мы уже думали об этом, — сказал мужчина, нервно поеживаясь под красивым серым пиджаком в искорку.

— Ну и что? Вы вспомнили, кто мог бы вам отомстить таким образом?

Опять наступила пауза, в течение которой Геннадий беспомощно развел короткими руками и сказал:

— Нет. Никто не мог. Если бы я знал, кто это может быть, я не стал бы к вам обращаться. Но я ничего не могу придумать. Я обеспеченный человек, член правления нескольких акционерных обществ, и конечно же, у меня есть недоброжелатели. Есть и враги. Но совсем не такие, и не на том уровне, чтобы сделать такое…

Он был растерян, и Скелет почувствовал это. Он перевел взгляд на Феликса и пожал плечами.

— Знаете, — сказал он сдержанно, — если говорить по науке, то прежде всего должен быть мотив. В основе любого действия лежит мотив…

Скелет выучил это за годы службы в милиции. Именно с мотива и начинается раскрытие любого преступления. Кому это было выгодно? Ведь не искать же преступника среди всех пяти миллионов жителей Петербурга.

В основе любого раскрытия преступления лежит то, что ищут среди тех, кому это было выгодно. Таким образом, круг подозреваемых сразу же очень сужается.

Если такое сделали с невестой доктора и дочерью этого Геннадия, то нужно подумать, кому и зачем это было нужно. Не шантаж… Хорошо, не шантаж. Потому что в случае шантажа, преступники похитили бы девушку и, не трогая ее, предъявили бы свои требования.

Но они этого не сделали.

Месть? Это вероятнее всего. Но и в этом случае должны быть ниточки. Чья месть? Кто-то угрожал раньше? Нет. Кто-то позвонил потом и взял на себя ответственность? Нет. Кто-то торжествующе хохотал в телефонную трубку, прямо в ухо рыдающим родителям? Нет, не было и этого.

— Нет мотива, — сказал Скелет. — Где искать? Среди кого?

— На самом деле у меня есть кое-какое предположение, — сказал Феликс, откидываясь на спинку кресла и вытянув вперед ноги в пестрых полосатых носках.

Он помолчал, и в наступившей тишине произнес:

— Я тут навел справки… Дело в том, что прошло уже три дня с того утра, когда все это случилось…

— Мы все это время места себе не находим, — всхлипнул вдруг Геннадий из своего угла: — Жена все глаза выплакала…

— Я вас прекрасно понимаю, — вежливо сказал Скелет и подумал, что на этот раз он говорит действительно чистую правду. Как бы не был ему неприятен этот тип, он все же может его понять. Когда с твоей дочерью-невестой делают такое, можно переживать…

— Кстати, — вдруг произнес Скелет. — Вы не могли бы рассказать мне все подробно? Потому что я все еще почти ничего не понял.

— А вы найдете их? — поднял голову Геннадий Андреевич. Теперь глаза его горели огнем ненависти. Они были красные и воспаленные и в них светилось нечто, заставляющее содрогаться.

«Вот до чего можно довести обычного хапугу бизнесмена, — подумал Скелет, но тут же аккуратно поправился: — Не бизнесмена, а отца. Отца своей дочери». Это было совсем другое дело, и Скелету стало стыдно перед собой за свое неприязненное отношение к этому человеку. Просто он ничего не мог поначалу с собой поделать. Уж больно мерзкая рожа…

— Откуда я знаю, найду или нет, — ответил он спокойно. — Но уж во всяком случае подробности мне нужно узнать, прежде чем говорить вам о своем согласии.

— Ну хорошо, — сдался Геннадий. Ему было неприятно говорить об этом, и Скелет ему сочувствовал, но ничего не поделаешь.

— Три дня назад Юля пошла вечером к подруге, — начал Геннадий. — И после этого она не вернулась домой. А утром ее нашли на улице. Просто двое шоферов с поливалочной машины… Они увидели ее, и она попросила их довезти ее до дома.

— Сколько ей лет? — спросил Скелет.

— Кому? — не понял его Геннадий.

— Ну не поливалочной же машине, — досадливо сказал тот. — Вашей дочери, конечно. Юле.

— Девятнадцать, — ответил отец и содрогнулся всем телом. По нему прошла как бы судорога.

— Она может говорить? — задал следующий вопрос Скелет. Было уже понятно, что оба мужчины не способны к связному рассказу и нуждаются в наводящих вопросах.

— Может, — кивнул Геннадий, и продолжил:

— Она шла по улице Восстания, недалеко от Московского вокзала. Было около двенадцати часов. И подъехала машина. Ее посадили в эту машину насильно. Она ничего не могла сделать, народу вокруг никого не было…

— Марка машины? — быстро спросил Скелет, но отец безнадежно покачал головой:

— Она ничего не запомнила. Да и не разбирается она в марках машин… Ее посадили туда и завязали глаза. Потом заставили пригнуться и куда-то отвезли.

— Стоп, — вмешался Феликс, который все это время сидел молча в кресле, как будто находясь в прострации: — Стоп. Вы упустили одну важную деталь… Ее спросили сразу же, хорошее ли у нее зрение.

— Да, совершенно верно, — ответил Геннадий, морщась.

— Это очень важно, — повторил Феликс, принимая свою прежнюю позу отстраненности: — Потом я вам объясню.

— Они привезли ее куда-то, она не знает, куда, и после этого сделали укол.

— Какой укол? — спросил Скелет, уточняя, хотя уже в целом представлял себе картину преступления. Вот только мотив оставался совершенно неясен.

— Укол, вероятно, снотворный, — ответил Феликс. — Во всяком случае, когда Юля очнулась после наркоза, она уже была слепая.

— А после этого ее вывели из дома, где все происходило, посадили в машину, отвезли и оставили на тротуаре, — закончил Геннадий Андреевич, и его голос вновь задрожал: — Оставили ее на улице слепую. С вырезанными глазами…

— Да ладно вам, слезами горю не поможешь, — сказал Скелет, пытаясь успокоить этого человека. Все-таки горе у него…