Ким Уозенкрафт - Разыскиваются полицией

Все годы в тюрьме Гейл не приходилось принимать решений. Не было случая, даже если возникало желание. За нее решали другие. Она сидела за решеткой и не могла никуда уйти. Ела то, чем кормили. Ходила туда, куда велели, и делала то, что приказывали. Заключенные понимали, что ими правят идиоты, но психология раба удерживала от любого проявления бунта. Они присосались к государственной титьке и, как поросята на куче соломы, дрались между собой за место у соска. Им указывали, на что они имеют право и в какое время. Но тюремщики не могли проникнуть в их мозги. Отнять свободу мысли. Вот в этом-то и заключалась проблема, с которой предстояло справиться Гейл. Когда не возникало необходимости в действии, мысль летела свободно, а слова превращались в расхожий товар. Теперь положение изменилось: если Гейл считала что-либо нужным, ей следовало действовать. Или признать, что это пустые бредни, и ничего не делать.

Дайана стала ее другом. Помогла убежать из тюрьмы. Если бы она не помогла ей взобраться на дерево, не тащила бы через лес, не бинтовала бы ее рану и не взяла на себя всю грязную работу по выживанию, Гейл до сих пор сидела бы в камере и безвольно наблюдала бы, как ее жизнь, будто вода, утекает сквозь пальцы.

Но если она последует за Дайаной, то рискует собственной свободой.

Гейл снова посмотрела на часы. Курьер сказал, что придет рано. С паспортом. И тогда она сумеет уехать, куда ей заблагорассудится. В Европу. В Азию. Или на какой-нибудь дальний, дикий остров, где нет пластиковых денег, ничто постоянно не жужжит и не попискивает, а воздух пахнет чистотой.

Рано — это хорошо. Чем раньше, тем лучше.

Если она погонится за Дайаной и попадется — это будет предательством. Предательством Мэла, Криса и Мишелл, Рика Рида и Тома. Особенно Тома. Интересно, где его держат? Подвергнуть себя ненужному риску равнозначно отступничеству от веры.

Она может скрыться. У нее развязаны руки. Никто ее не осудит. И в первую очередь Дайана.

Дайана медленно ехала по дороге, пока не наткнулась на автофургончик Эфирда: старый, проржавевший белый с бирюзой «чампион» был втиснут на повороте в просвет между деревьями. Детектив сделал все, чтобы окружение напоминало: он очень далеко убрался из города. На мили вокруг не было ни одной живой души. В нескольких футах от ржавого остова гриля находилось то, что служило ступенями в жилище на колесах: доски на шлакобетонных блоках, все выкрашено из распылителя в серебристый цвет. От ближайшей ко входу ветки до рахитичного вида яблони в десяти футах была натянута гирлянда пластмассовых фонариков, бросающих красноватые отсветы на вытоптанный пятачок голой земли. Под деревом возвышалась внушительная гора зеленых, коричневых и прозрачных бутылок из-под пива и груда стеклотары более солидных размеров. Почти все бутылки были из-под «Уайлд терки». Хозяин фургона не отказывал себе в спиртном.

Нынешним вечером он находился дома. Окна фургона мерцали желтоватым светом. Дайана не покидала машины до тех пор, пока дверь фургона не открылась и оттуда с пистолетом в руке не появился Эфирд.

— Кого еще принесло? — Тон был наполовину угрожающим, наполовину шутливым, точно детектив подсмеивался над своей позой крутого мачо.

— Бывшая сотрудница полиции. — Дайана заставила себя рассмеяться, чтобы в голосе не прозвучало угрожающих ноток.

Эфирд замер на сооруженной из шлакоблоков и досок хлипкой лестнице. Одна ладонь так и осталась на ручке двери. Дайана захлопнула за собой дверцу автомобиля и направилась к Эфирду, держа руки таким образом, чтобы он мог все время их видеть. Когда ее осветил свет гирлянды, у Эфирда от удивления округлились глаза.

— Вот это да! — воскликнул он, спустился с лестницы, засунул пистолет спереди за пояс брюк и, двинувшись вихляющей походкой ей навстречу, распростер объятия. — Гром и молния, Уэллман! Делаешь все возможное, чтобы подставить свою задницу под арест?

— Я уже это проходила.

— Ну давай, давай, — прогудел он. — Заходи в дом. Ах ты, черт побери!

— Подожди, Эфирд. — Дайана отступила на шаг и засунула руки в карманы. — Не хочу никого подставлять. Если ты попросишь меня уйти, я уйду, и никто никогда не узнает, что я здесь была. Не желаю, чтобы у тебя были из-за меня неприятности.

Эфирд демонстративно осмотрелся: обернулся кругом, поднял глаза в небо, вгляделся в чащу.

— Ты кого-нибудь видишь? Я — нет. У меня тут нет даже мобильника. Пропади все пропадом. Заходи!

Внутри царил полный разгром.

— Прости за беспорядок, — извинился Эфирд. — Я еще не распаковался. Это временное жилище, мой дядя пользуется им для охоты. А остальное время года оно свободно.

Дайана кивнула, обводя взглядом разбросанные по гостиной коробки, горы книг на диване и сваленную под маленьким столом грязную одежду.

Они устроились на диванчике в крохотной кухоньке. Эфирд снял с полки два стакана. На них была изображена символика «Техасских рейнджеров», скрещенные биты и бейсбольные картинки. Дайана видела, как такие стаканы бесплатно раздавали тем, кто заправлялся на бензоколонках «Экссон». Эфирд поставил стаканы на пластиковый стол, взял занимавшую законное место рядом с солонкой и перечницей бутылку «Уайлд терки» и принялся разливать. Дайана сделала знак, что ей вполне достаточно, но пришлось повторить его дважды, прежде чем детектив послушался и начал наполнять свой стакан.

— Лед нужен?

Эфирд закупорил бутылку. Дайана кивнула. Он потянулся к холодильнику, достал формочку со льдом и выбил несколько кубиков. Предложил Дайане. Она бросила пару в виски. Затем, надеясь, что лед быстро растворится, добавила еще два. Эфирд чокнулся, набрал полный рот спиртного, проглотил и передернул плечами. Дайана глотнула и почувствовала, как напиток обжег ей гортань.

Детектив поставил стакан на стол, посмотрел на собеседницу и выпил снова.

— Ты веришь тому, что обо мне говорят? — Дайана помешала в стакане лед.

— Когда я рассказал о тебе Джимми Рэю Смиту, тот от огорчения чуть не замарал штаны. Видимо, собирался пригласить тебя поужинать. А потом нам сообщили, что ты в тюрьме, и мы сидели, тупо чесав затылки.

— Вот и я тоже ничего не могла понять. Сукины дети явились с ордером на обыск и обнаружили у меня кокаин. Клянусь тебе, это был не мой. Но что значит мое слово против слова федеральных агентов управления по контролю за соблюдением законов о наркотиках? Присяжные, разумеется, поверили им. Обвинение выпустило на сцену своих химиков и криминалистов, устроило целое представление и перетянуло присяжных на свою сторону.

— И кого же затрахали на том представлении?

— Вашу покорную слугу.

Эфирд пропустил еще глоточек виски и покачал головой.

— Жаль, меня там не было, — проговорил он. — Но этот козел, начальник полиции, отдал приказ, чтобы никто не смел являться на заседание суда. Запретил всякие контакты с тобой.

— Слабак, — хмыкнула Дайана. — Всегда считала его пустым местом.

— Дерьмо, — подтвердил Эфирд и пригубил виски. — Но вот что я тебе скажу. — Он с заговорщическим видом наклонился и понизил голос до шепота: — Здорово ты свалила из хваленой федеральной тюрьмы. Сколько человек могут похвастаться тем, что совершили такой побег?

Дайана улыбнулась и посмотрела ему в лицо.

— А где другая женщина? Та цыпочка-радикалка?

— Наверное, на пути в Шри-Ланку. Она мне заявила, что намерена поселиться в коммуне. Звала с собой. — Дайана рассмеялась. — Но я решила, что этого точно не вынесу. Хотя сама она вполне нормальная тетка. — Она уставилась в стакан с виски. Детектив хоть и был подвыпивший, но чувствовал ложь не хуже, чем баптист Евангелие. — Там оказалось очень много приличных людей. Я даже удивилась.

— Представляю. — Эфирд внимательно посмотрел на нее, однако в его взгляде не было подозрения. — Ну и что ты намерена делать? Что вообще поделываешь в этой части света?

— Стараюсь разобраться в том, что случилось. Я не сомневаюсь, что за всем стоит Лоув. Это он решил от меня избавиться, пока я не докопалась до чего-нибудь такого, что стало известно о Рике Черчпине. Вот если бы мне удалось пообщаться с Черчпином…

Эфирд фыркнул:

— Он не больно-то теперь разговорчив.

— Никогда не отличался красноречием. Особенно после того, как убили его мать. Да и раньше тоже.

— Ты меня не поняла. Вчера я получил сведения, что этот придурок покончил жизнь самоубийством. Раздобыл что-то острое и вскрыл себе вены на запястьях.

Дайана не сводила глаз с Эфирда — смотрела, как его губы произносили звуки. Она осознавала, что должна что-нибудь почувствовать — нечто вроде сожаления, грусти или гнева. Но не ощутила ничего. Пульс остался ровным, сердце в груди выполняло обычную работу. Губы Эфирда шевелились, и она прислушалась к словам.