Деон Мейер - Остаться в живых

Важно отметить, что в ходе нескольких допросов Мохаммед называл Инкукулеко «он», что показывает неполноту его знаний, несмотря на точность некоторых данных.

Главный вопрос: каким образом мусульманские организации ЮАР раздобыли такие сведения?

По словам Мохаммеда, они долго снабжали спецслужбы дезинформацией относительно своей деятельности, планируемых акций и тому подобного, распространяли ложные слухи, которые должны были дойти до сведения правительства и спецслужб. Подобные действия на языке спецслужб называются операцией «Белый шум». Таким образом они надеялись выяснить, что именно и откуда попадает в ЦРУ.

Так, в июле 2001 года было получено предупреждение о возможном нападении на посольство США в Лагосе (Нигерия). Сведения пришли от Инкукулеко. В результате в Нигерию были переброшены части морской пехоты США, которые должны были охранять американское посольство в Лагосе. Как известно, нападения на посольство не было, однако исламистские силы Нигерии легко могли заметить, что предпринимаются дополнительные меры безопасности вокруг здания посольства.

К счастью для нас, Инкукулеко передали расшифровку допроса Мохаммеда; вполне естественно, содержание беседы ее расстроило. Проанализировав все возможные последствия, она предложила провести операцию, получившую название «Гарант».

Странная вещь приключилась на дороге между Фрэнсистауном и Натой.

Тобеле показалось, что его заключили в кокон. Боль растаяла, жар в нем и вокруг него растворился. Он словно вышел из телесной оболочки и плыл над мотоциклом, вдали от действительности. Хотя он не мог понять, как это все случилось, его поразила сила и чудо произошедшего.

Он отдавал себе отчет, что вокруг него по-прежнему Африка; по обе стороны дороги, в саванне, колыхались высокие волны густой травы. Трава, переливаясь, меняла оттенки — от хаки до красно-коричневого. То и дело мимо мелькали одиночные деревья, купы и небольшие рощицы акаций. Над головой безграничным лазурным куполом раскинулось небо. В небе летали птицы, словно сопровождая его. Птицы-носороги и ласточки то взмывали ввысь, то устремлялись вниз; неожиданно пикировал сверху орел-скоморох; стервятники кружили стаей где-то на западе. На короткое время Тобела слился с ними, стал одним из них, расправил крылья, поймал ветер… А потом он снова оказался на земле, под желтым, горячим, злым солнцем. Его лучи как будто выжигали все вокруг. Жаль, что с его помощью нельзя выжечь зло…

Но Тобеле уже не было жарко. Напротив, его колотил озноб, как будто по телу проходил грозовой фронт.

Холод замораживал мысли, и они превращались в куски льда; как айсберги, всплывали в сердце давно забытые образы, вернее, образы, которые он с давних пор стремился забыть. А в глубине души шелестел шепоток: «Пропали без вести».

…Отец стоит на кафедре; жарко, его лоб покрыт мелкими бусинками пота. Одна рука простерта над паствой, другая, ладонью вниз, покоится на белоснежных страницах большой Библии. Высокий человек в строгой черной мантии; возвысив голос, он гневно обличает пороки своих прихожан:

— Что посеете, то и пожнете! Так говорится в Библии. Это Слово Божие. А что же мы сеем, братья и сестры, что мы сеем? Мы сеем зависть, мы сеем ревность. И ненависть. И насилие. Мы сеем, каждый день сеем зло в полях нашей жизни и сетуем, что зло возвращается к нам. Господи, почему? За что? Мы приходим в такое смятение, как будто это Он приготовил нам горькую чашу. Мы так легко забываем. Но мы получили то, что посеяли.

…В Амстердаме воздух тяжел и мрачен, как его настроение. Тобела бродил по переполненным улицам, закутавшись в толстое серое пальто. Из дверей доносились звуки рождественских гимнов; там было тепло. Крутясь на тротуарах, пестро разодетые румяные дети звонко смеялись, их смех звучал, как колокольчики. И только он один был мрачен, не находил себе покоя. Целую неделю его мучили воспоминания о том, как он убил человека в Мюнхене. Ему было стыдно, и он никак не мог отделаться от чувства вины. Так нельзя вести войну. Его внимание привлек крошечный магазинчик на углу, напротив канала. Сначала он заметил в витрине плетеную корзину, в которой лежала горка страусиных яиц. На их овальные, кремово-белые стенки были нанесены псевдобушменские рисунки. Магазинчик назывался «Курьезы из Африки». Вглядевшись, Тобела увидел резные деревянные маски, картины — резьбу по дереву, знакомые фигурки матери и ребенка, аккуратный рядок гиппопотамчиков и слоников из слоновой кости. Вот такая Африка в миниатюре, подходящая для европейской гостиной. Ручная, стерилизованная Африка, запекшаяся рана, перевязанная белым капиталистическим бинтом. Многочисленные племена, языки и культуры, низведенные до уровня жутких размалеванных масок и крошечных белых фигурок из слоновой кости.

И вдруг он увидел в углу ассегаи и щиты из воловьей шкуры — пыльные, полузабытые. Тогда он толкнул дверь и вошел. Звякнул колокольчик. Тобела выбрал один ассегай, повертел в руках. Деревянное древко было гладким, металлический наконечник — очень длинным. Отполированное, блестящее острие покрывали крошки ржавчины.

Ассегай стоил дорого, но он купил его и ушел из магазина с длинным свертком, обернутым в красивую подарочную бумагу.

В душевой гостиничного номера он отпилил древко, и в ноздри ему ударил запах дерева. Опилки устлали белый кафель, как снег. Он вспомнил родину, Восточную Капскую провинцию. Они с дядей Сензени на невысоком холме. Внизу, в лощине, городок, мирный, безмятежный, как если бы его охраняла рука Божия.

— Вот на этом месте стоял Нкселе. — Сензени рассказал племяннику историю их предков, живо описал битву при Грэмстауне. — Здесь воины отпилили длинные древки у ассегаев, именно здесь, а не в стране Чака придумали короткое колющее копье. Белые все наврали, в очередной раз попытавшись унизить коса. Они исказили даже нашу историю, Тобела!

В тот день Сензени сказал:

— Тобела, в тебе течет кровь Нкома, но тебе передался дух Нкселе. Я чувствую его в тебе. Ты должен пробудить его к жизни.

Он положил укороченный ассегай к ногам своих хозяев из Штази и заявил: отныне он будет убивать только так и не иначе. Он должен смотреть врагу в глаза, слышать его дыхание. Он поступит так независимо от того, годится это начальникам или нет.

— Хорошо, — согласились они, недоуменно хмурясь и улыбаясь, но ему было все равно.

Ножны он смастерил сам. Надо было, чтобы ассегай плотно прилегал к спине, чтобы он чувствовал его кожей и чтобы до оружия в любой момент было легко дотянуться.

«Пропали без вести», — звучал в его голове хор мужских голосов. Он увидел на дорожном указателе надпись: «Макгадикгади». Какое ритмичное, музыкальное название!

— Господь наказывает детей за вину отцов до третьего и четвертого рода! — говорил его отец на кафедре.

Макгадикгадикгадикгади, пропали без вести, без вести, без вести.

— Мы есть наши гены, мы — случайная сумма всех наших предков, мы — результат случайного переплетения нитей двойной спирали. Мы ничего не можем изменить, — радостно говорил ван Герден, воодушевляясь собственными словами.

В Чикаго его поразила невероятная архитектура и цвет реки, толпы народу и невозможно чистые улицы. Он застенчиво брел по Саус-Сайду и качал головой, глядя на то, что чикагцы называли трущобами. Интересно, сколько жителей Транскея пожертвовали бы жизнью ради того, чтобы позволить своим детям здесь расти? Однажды он инстинктивно поздоровался с чернокожими жителями Чикаго на коса: с виду они все были такие же черные, как и он, но здешние коса давным-давно, несколько поколений назад, забыли звуки родной африканской речи. И для них Тобела был чужаком. Тогда, ночью, он поджидал у станции надземки одного молодого чешского дипломата. Когда тот, кого он ждал, наконец появился, Тобела подошел к нему вплотную, окликнул его по имени. В глазах предателя мелькнул страх. Он был похож на крысу. Ассегай сделал свое дело, но в таком убийстве не было чести. Пало, Рарабе и другие предки Тобелы укоризненно качали головой.

«Пропали без вести». Однажды его жертвы вернутся, однажды прошлые грехи найдут его. Мертвецы протянут к нему костлявые холодные пальцы и потребуют расплаты за его трусость, за то, что он попусту растратил свое достояние. Он нарушил кодекс чести воина, потому что, за исключением самого последнего, все убитые были рыхлыми, толстыми, неуклюжими бюрократами, а вовсе не бойцами.

Ему казалось, что честнее убивать врага ассегаем, смотреть врагу в глаза. Но ему претило наносить удар обычным бумагомаракам. Он становился свидетелем последнего вздоха, но его противниками оказывались люди заурядные, серые, недостойные. Он страшился, что когда-нибудь его грехи к нему вернутся.

«Пропали без вести».