Дмитрий Глуховский - Сумерки

Что Юкатан, который раньше считали островом, в действительности является частью недостаточно изученного материка. Что земля там ровная, лишенная возвышенностей, отчего плохо видна с кораблей, и что лишь в местности между Кампече и Чампотоном виднеются холмы, самый большой из которых зовется Лос Дьяблос, для коего названия имеются причины самые зловещие.

Что берега там также ровные и низкие, при неглубоком дне, отчего большие корабли не могут подойти к ним близко и ходят на некотором удалении; само же дно илистое, поэтому если случается так, что корабль выбрасывает на берег, погибают немногие. Однако под илом есть скалы и сланец, которые часто портят корабельные канаты.

Что земля Юкатана населена индейским народом, называемым майя. Что народ этот был в древности велик, о чем и по сей день напоминают сооруженные им постройки; но случилось так, что, уверовав своим жрецам и предсказателям, обещавшим Судный день раньше срока, в обозначенный миг он бросил свои города и сам потерял память. Что в наши дни испанцы склонили их к вере Христовой, чем уберегли от новых искушений, но и помешали помнить заветы прадедов.

Что солдат, пишущий этот дневник, волею Господней оказался вовлечен в события, открывшие ему потаенные знания индейского народа, среди которых величайшее — известие о будущем конце мира и его верные приметы, а также прочие предсказания. Что тайны эти записаны в древней индейской книге, называемой «Летописью грядущего», доставшейся мне в моем походе вглубь Юкатана в 1562 году.

Что некто Диего де Ланда, францисканский монах, настоятель монастыря в городе Исамаль, пользовавшийся поддержкой губернатора и благоволением Генерала своего ордена, прослышал об этой удивительной книге от своих доверенных людей. Что и те индейцы, которых он крестил, и те, которых пытал, одинаково говорили ему, будто святее этой книги нет писания, и важнее сокрытых в ней истин знаний нет, потому как в ней заключен весь мир от начала и до конца.

И что посчитал ту книгу крамольной и святотатственной, поскольку вмешивается в Божий промысел, и весьма опасной, поскольку, предопределяя все события, которым суждено произойти, доказывает индейцам, а равно и испанцам, что ни в чьей власти, даже и не в Господней, изменить предначертанное.

Что, убоявшись того, что летопись эта повредит не только положению испанцев в Юкатане, но, будучи переложенной на кастильский, сможет и посеять смуту в сердцах всех католиков в Европе, решил ее уничтожить. Однако же прилюдно говорить о том, что такая сатанинская книга есть, не решился; главное же, не знал ни как она выглядит, ни где ее искать.

Что тогда убедил этот брат Диего де Ланда прочих монахов, и губернатора, и офицеров, что, покуда остаются у местных жрецов любые рукописи, равно как и идолы, индейская вера в Иисуса Христа и Пресвятую Деву Марию останется мелкой, как прибрежные воды Юкатана. И что причиною послужил случай, когда брат де Ланда обнаружил окровавленных истуканов, которым индейцы якобы приносили жертвы в Мани.

Что разослал он отряды испанцев во все окрестные индейские селения, и те изъяли хранившиеся там старинные книги, и заодно деревянных идолов, и прочее, что использовалось еще язычниками для служения их божкам. Что всем им было велено везти изъятое в Мани, а при невозможности доставить сатанинскую тарабарщину во францисканский монастырь, жечь ее прямо на месте.

Что в одну из таких экспедиций был отправлен и я, и поверенный брата де Ланды, брат Хоакин Герреро, и сеньоры Васко де Агилар, и Херонимо Нуньес де Бальбоа, и кроме нас еще около сорока испанцев, и индейские проводники. Что ни мне, ни двум другим сеньорам об истинной цели нашего похода брат де Ланда ничего не сказал, поведав о ней только брату Хоакину Герреро.

Что все индейские рукописи, в изобилии свезенные солдатами в Мани, 12 июля 1562 года от Рождества Христова брат Диего де Ланда предал огню, устроив самое большое аутодафе из когда-либо виденных в Юкатане. Что замышлено оно было единственно дабы уничтожить Летопись грядущего. И что после этого аутодафе не осталось у индейцев более ни одной книги, и так уверился брат де Ланда, что искомая рукопись была уничтожена им промеж прочих.

Но что книга, которую он хотел сжечь, была спасена. И что промысел Господень, по которому она должна быть сохранена для ныне живущих и для их детей, и для детей их детей, и внуков их внуков, осуществлен был моими руками. Что святую эту рукопись, переданную мне индейскими жрецами, я сумел уберечь и доставить в Мадрид, где и спрятал в королевских архивах.

Что аутодафе, которое провел ослепленный своим рвением брат де Ланда, я наблюдал, переодевшись в купеческое платье и изменив свое лицо до неузнаваемости. Что на сожжении видел я и брата Хоакина, человека коварного как змея, и такого же живучего — единственного, кто помимо меня вернулся из нашей экспедиции.

Что сам я сумел добраться обратно в Мани живым лишь благодаря помощи верного моего друга, индейца Хуана Начи Кокома, и проводников майя, которые вели меня, минуя все опасности, потаенными тропами; брату же Хоакину не иначе как помогал сам дьявол.

Что после этого с ближайшей каравеллой отправился я назад в родную Кастилию, где на поднесенные майя щедрые дары, среди которых были и золотые украшения, приобрел себе поместье и поныне существую в мире и покое.

Что бури пощадили и корабль, на котором я шел из Юкатана в Испанию, и дальнейшую мою жизнь: как хранитель индейских предсказаний, я надежно оберегаюсь Господом от всяческих напастей.

Что, храня память о будущем, я не только знаю, что мир конечен; я помню и о том, как обманулись майя, загадав свою погибель. И что знамения, схожие с предсказанным, уже являлись прежде, вводя наших предков в заблуждение и в искушение. Что помню я о том предостережении от попыток прочитать свою судьбу, которое сделали нам потомки древних индейцев.

Ибо в сознании неизбежности конца — спокойствие, а в неизвестности — надежда; неизвестностью же и надеждой и жив человек. И накануне конца мира будет лелеять надежду, потому что таким создан. Расставшийся же с ней обрекает себя заранее. Чтобы понять это, я и был послан Господом в Юкатан с экспедицией, о которой расскажу ниже».

Вот и все. Кольцо повествования замкнулось. Что было дальше, я уже знал.

Мягко опустив листы на стол, я прислушался. Прошло немало времени, пока мне удалось осилить и переписать начисто Первую главу, однако новых спазмов катаклизма не последовало. Тщетно, представив себя замершим в засаде пауком, я пытался ощутить легчайшие вибрации стен. Землю, кажется, отпустило… Надолго ли?

Настенные часы утверждали, что была четверть одиннадцатого. Что за несусветная глупость! Не иначе, как одним из толчков повредило механизм и шестерни застряли, приковав стрелки к мигу, когда началось землетрясение: за окном клубилась все та же тяжелая мгла. Одиннадцать вечера по всем моим расчетам уже давным-давно миновало, а для десяти утра снаружи было слишком темно.

Однако когда минут через пятнадцать беспокойных блужданий по квартире я вновь задел взглядом циферблат, малая стрелка сползла вниз ровно на четверть оборота. Они снова шли? Забавно.

И тут в моей голове метнулось нечто… Воспоминание? Мысль? Яркое, как первое мгновение дежа-вю, и такое же эфемерное, мимолетное. Уцепившись за этот образ, я осторожно, словно он держался на грозящем порваться волоске, потянул его к себе… Что-то связанное с индейскими обрядами… Боже!

Меня захолонуло. Колени подогнулись, в животе нехорошо защекотало. Боясь того, что сейчас увижу, я достал из ящика стола наручные электронные часы с оборванным ремешком. Они-то оставались неподкупными и равнодушными к любым потрясениям. И показывали они ровно столько же, сколько круглые настенные, столько же, сколько кремлевские Куранты, сколько и любые другие верно идущие часы в этом городе.

Действительно, до одиннадцати утра оставалось уже совсем немного, и все же на улице стояли душные, непроглядные, невозможные сумерки.

Расплескивая горячий воск, я бросился к книжным полкам, где притворялся спящим Э. Ягониэль. Да, он был готов рассказать мне еще раз о странном и завораживающем ритуале, проводимом юкатанскими индейцами раз в пятьдесят два хааба, когда Вселенная замирала на краю пропасти. О тех страшных пяти днях, в которые Земля отдавалась на милость чудовищ и бесов, когда люди, притихшие, перепуганные прятались по своим хижинам и дворцам, не отваживаясь показаться за дверь. Потому что на пять бесконечно долгих дней духи смерти были спущены с цепи и рыскали по свету, алчно заглядывая в оконца человеческих жилищ. А в конце этого испытания выдержавшие его должны были столкнуться еще с одним, куда более суровым.