Чет Уильямсон - Преисподняя

– У вас всегда было неприбрано, док, – сказал я. – Но это уже переходит все границы.

– Ага, – произнесла доктор Куин своим надтреснутым, гнусавым голосом. – Эшанти и Брак? Пришли закончить то, что начали ваши приятели?

– Не вините нас, – попросила Рэчел. – Что произошло?

– Департамент технологической оценки наконец решил свести счеты со мной. Прислали команду погромщиков.

– Вам еще повезло, – заметил я. – Это было предупреждение. В следующий раз они прихлопнут вас вместе с вашим магазинчиком.

– Следующего раза не будет.

– Вы уезжаете? – спросила Рэчел.

– Вероятно. Вам об этом знать не следует. Я не хочу снова попасть под бульдозер.

– Вы думаете, это из-за нас? – поинтересовался я.

– Кто-то прокомпостировал мой счастливый билет, – буркнула она.

– Это были не мы, док. – Я не на шутку рассердился. Меня бесило то, что с ней сделали, и ее обвинения. – Мы честно выполняли условия сделки. Черт побери, ведь мы пришли к вам с просьбой о помощи! Вчера ночью Десница пыталась размазать нас по стенке – разве вы не слушали “Глас Божий”?

– Они разбили приемник. – Доктор Куин судорожно вздохнула. – Послушайте, мне очень жаль. Я знаю, вы не стали бы подставлять меня, но сегодня я немного… не в духе. Собираюсь спасти что смогу, а потом направлюсь на Запад. Изменю внешность, обзаведусь новыми документами, начну все сначала.

– Мы как раз хотели поговорить с вами об изменении внешности, – сказал я. – Десница ищет нас, и нам будет гораздо легче скрываться, если наше описание окажется бесполезным для них.

Доктор Куин пожала плечами:

– Вчера или позавчера я могла бы это сделать. Сегодня моего оборудования практически не существует.

– Вы знаете других хирургов, которые могли бы нам помочь? – спросила Рэчел. – Мы заплатим…

– Вам не нужно платить мне за консультацию. Ладно, давайте посмотрим на ваши лица и попробуем оценить сложность работы.

Мы прошли сквозь занавеску из шнуров-бусинок и остановились перед дверью, похожей на дверцу стенного шкафа. За ней оказалась белая комнатка, вмещавшая топчан для пациентов и рабочий стол. Полки были сорваны со стен, их содержимое превращено в крошево из проводов, микрочипов и резисторов. Доктор Куин смахнула мусор с топчана и кивнула Рэчел. Та осторожно легла и вытянулась во весь рост.

Доктор Куин включила белый контурный свет, чудесным образом еще работавший, и закрепила раздвижную лампу над топчаном. Лицо Рэчел внезапно стало похоже на рельефную карту Скалистых гор, с ущельями, хребтами и долинами.

– Ненавижу эту процедуру, – пробормотала она.

– Тщеславие и суета, – отозвалась пожилая женщина и внезапно хмыкнула.

– В чем дело? – спросил я.

– Я не могу порекомендовать вам специалиста.

– Почему? – поинтересовалась Рэчел.

– Потому что только шарлатан может согласиться прооперировать вас. Никто, давший клятву Гиппократа, не станет класть пластик на пластик. Через три месяца ваше лицо начнет деформироваться, обвиснет складками и будет выглядеть как оплывшая глина. Рэчел выпрямилась:

– Что означает “пластик на пластик”?

– Вы уже реконструировали свое лицо, Рэчел, – сказала доктор Куин таким тоном, словно поймала пациентку на очевидной лжи. – Это нельзя проделать дважды.

Рука Рэчел поднялась к ее лицу, как будто ей сообщили, что у нее проказа.

– Но я ничего не делала со своим лицом!

– Ложитесь-ка еще раз. – Доктор указала мне на некоторые места под скулами Рэчел, у ее висков, на носу и подбородке. Под контурным светом они отливали бледно-зеленым сиянием. – Видите? Это пластиковые отложения. Если вы никогда не делали фациальную реконструкцию, то, должно быть, родились с таким лицом.

– Не понимаю. – Рэчел снова выпрямилась и захлопала глазами.

– Ладно, давайте проверим вашего спутника, – проворчала доктор Куин.

Я вытянулся на топчане, зная, что она не сможет найти пластиковых отложений на моем лице, но инстинктивно опасаясь худшего. Так и случилось.

– Ты полон пластика, Гидеон. Еще больше, чем у Рэчел. Вам придется любить и жаловать свои лица, поскольку других у вас уже не будет.

– Послушайте, – пробормотал я, – может быть, что-то не так с вашим светом?

Она покачала головой:

– Громилы не прикасались к нему. Неандертальцы никогда не смотрят вверх.

Мы распрощались с доктором Куин в каком-то оцепенении. Я знал, что никогда не подвергался фациальной реконструкции. А если бы мне сделали пластическую операцию в раннем детстве, отложения должны были добавляться по мере взросления, но этого не произошло. То же самое относилось и к Рэчел. Это было невозможно, и однако мы видели зеленоватое сияние на лицах друг друга, а у доктора Куин не было причин лгать нам.

Мы поехали к Мглистому Дну, обсуждая возможные объяснения, но так и не пришли к разумному выводу. Одно было очевидно: если наши лица нельзя изменить, то придется проявлять гораздо большую осторожность.

Впрочем, на Мглистом Дне это не составляло труда. После того как Госдепартамент, переименованный в Департамент универсального евангелизма, покинул эти места, Мглистое Дно вернулось к своему первоначальному, болотно-туманному существованию. Здесь больше преступников на квадратный дюйм, чем в Конгрессе столетней давности, а это уже о чем-то говорит. Многие из них собираются в пабах, где могут подавать синалк или настоящее спиртное, но чаще бывает лишь мутное домашнее пиво.

Мы не имели представления, где искать “Интерфейс”, поэтому я притормозил у тротуара и спросил первого встречного.

– Два квартала прямо, один налево, – ответил он. – Стальная складская дверь. Но вы должны знать пароль.

– Который ты охотно назовешь нам за подходящую цену, – заметил я.

– Мне нравятся люди, знающие, как делаются дела в этом мире, – отозвался он, и мы заключили сделку.

“Интерфейс” был похож на большинство пабов. Механический монстр-привратник поджидал нас у входной двери. Я назвал ему пароль, и он впустил нас, даже не проверив на наличие оружия.

Здесь было сыро и сумрачно, в воздухе стоял едкий запах дешевого пива и мочи. Стойка старого бара располагалась справа; дерево, отполированное множеством локтей за долгие годы, стало гладким и блестящим. Вдоль стойки стояли табуретки разного калибра, некоторые были заняты. Слева виднелось несколько столиков и стульев. Стальная лестница, завешанная цепочкой, поднималась в коридор с темными дверями слева и справа. За лестницей я различил еще одну дверь. Я уже было подумал, что это и есть логово Красавца, но тут женщина у дальнего конца стойки обернулась к нам, и я забыл обо всем на свете. Это была Цинна Стоун. Или ее призрак.

Она выглядела великолепно, как и всегда, но при этом была полупрозрачной. Через ее голову я мог видеть очертания бутылок, и это усиливало замешательство, которое я испытал, снова увидев ее. Передо мною стояла мертвая женщина, которую я некогда любил, ожившая… или наполовину ожившая. Эдгар Аллан По был бы в восторге.

– Провалиться мне сквозь землю, если это не Гидеон Эшанти! – мелодичным голосом произнесла она.

Ее улыбка была такой же нежной и обещающей, как и раньше. Глядя на нее, вы могли бы назвать ее фотомоделью или актрисой – кем угодно, только не одним из лучших экспертов по подрывному делу.

– Цинна… ты выглядишь потрясающе.

– От таких слов мое сердечко затрепыхалось бы в груди – если бы сейчас оно у меня было.

– Гидеон, кто это? – прошептала Рэчел.

– Это Цинна Стоун.

– Цинна Стоун? Знаменитая бомбистка?

Цинна, вернее, ее голографический образ, капризно надула губки.

– О, ненавижу это слово. Эксперт по взрывчатым веществам звучит гораздо лучше, вы не находите?

– Вы знакомы? – спросила Рэчел.

Я кивнул:

– Были знакомы давным-давно.

Я чувствовал, как в Рэчел начинает закипать ревность, но не хотел рассказывать больше, чем ей следовало знать. Я знавал Цинну еще до того, как увлекся Рэчел, но к тому времени, когда заголовки новостей запестрели сообщениями о том, что Цинна Стоун совершила диверсии в дюжине отделений Первого Господнего банка, а также в Священном Федеральном Депозитарии, что обошлось казне более чем в миллиард долларов, наш короткий роман уже давно закончился.

Я уловил ауру подпольщицы в своей любовнице задолго до того, как узнал, что она натворила. Хотя меня неудержимо привлекало ее открытое пренебрежение к законам, я все же оставался агентом ОИР. Если бы я был уверен, что она грешница, то сдал бы ее властям, а мне очень не хотелось этого делать. Поэтому мы расстались, и я больше не видел ее. До сегодняшнего дня.

– Это Рэчел, Цинна. Рэчел Брак.

– Да, твоя коллега. Я думала, вы оба уже… такие, как я. – Возможно, ей не хотелось произносить слово “мертвые”.