Джеффри Линдсей - Деликатесы Декстера

Эстор взглянула на Коди, Коди — на нее, и они оба посмотрели на меня.

— Младенец, — пробормотал Коди, качая головой. Он никогда не говорил больше двух-трех слов сразу, но мог ими выразить все, что угодно.

— Мы хотим сначала поесть, — возразила Эстор.

— Лили-Энн ждет вас. И ваша мама тоже. Садитесь в машину.

— Но мы голодные, — не успокаивалась Эстор.

— Вы не думаете, что знакомство с сестрой важнее? — поинтересовался я.

— Нет, — ответил Коди.

— Младенец никуда не уйдет, он вообще ничего не делает, кроме как лежит и, может быть, пачкает пеленки, — сказала Эстор. — А мы просидели здесь несколько часов и проголодались.

— Вы можете съесть шоколадку в больнице.

— Шоколадку?! — возмутилась Эстор так, будто я предложил ей падаль недельной давности.

— Мы хотим пиццу, — сказал Коди.

Я вздохнул. По всей видимости, розовые очки не заразны.

— Просто сядьте в машину, — попросил я.

Переглянувшись и мрачно посмотрев на меня, они это сделали.

По идее путь обратно должен быть таким же, как и дорога туда, но мне показалось, что он вдвое длиннее, поскольку Коди и Эстор всю дорогу хранили угрюмое молчание. Кроме тех моментов, когда мы проезжали мимо пиццерий. Тогда Эстор кричала: «Вон “У Папы Джона”», — или Коди спокойно произносил: «Домино». Я всю жизнь ездил по этим улицам, но никогда раньше не замечал, какой неотъемлемой частью цивилизации Майами стала пицца. Город был буквально завален ею.

Более слабый человек, конечно, не выдержал бы и притормозил у какого-нибудь из заведений, тем более что запах горячей пиццы каким-то образом проник в машину, несмотря на включенный кондиционер, а я ведь тоже не ел уже несколько часов. Мой рот начал наполняться слюной, и каждый раз, когда кто-нибудь из детей произносил «Пицца Хат», я испытывал огромное искушение остановиться и наброситься на большую пиццу со всеми начинками. Но Лили-Энн ждала, и я не был тряпкой. Сжав зубы, я ехал по узкому и прямому шоссе Дикси. Вскоре я снова оказался на парковке больницы и попытался заставить двух упирающихся детей войти в здание.

Весь путь через парковку они преодолели, едва волоча ноги. Один раз Коди даже остановился и начал оглядываться, будто его кто-то окликнул, и с большой неохотой согласился двигаться дальше, хотя до тротуара мы еще не дошли.

— Коди, — сказал я, — пойдем. Ты попадешь под машину.

Он проигнорировал мое замечание, разыскивая глазами что-то среди машин, и остановил взгляд на одной из них, припаркованной примерно в пятидесяти футах.

— Коди, — снова позвал я, пытаясь сдвинуть его с места.

Он слегка покачал головой:

— Парень-из-Тени.

Я почувствовал, как по спине бегут мурашки, и услышал шорох раскрывающихся кожистых крыльев. Парнем-из-Тени звали Темного Пассажира Коди, и, несмотря на его неопытность, пренебрегать им не стоило. Я остановился и посмотрел на маленькую красную машину, которая привлекла его внимание, пытаясь найти в ней то, что заставит моего внутреннего часового поднять тревогу. Пассажир, которого видно было только наполовину, сидел в машине и читал «Нью тайме», вторую по популярности еженедельную газету Майами. Кто бы он ни был, его, по-видимому, интересовала только передовица газеты, повествующая о прелестях массажных салонов нашего города.

— Этот парень следит за нами, — сказала Эстор.

Я подумал о предыдущем источнике тревоги — загадочных розах. Именно это заставило меня принять решение: если розы не пропитаны медленно действующим ядом, вокруг меня не было ничего по-настоящему опасного. Хотя не исключено, что человек в машине мог оказаться хищником — это же все-таки Майами. Ничто не вызвало у меня ощущения, что он интересовался нами.

— Этот парень читает газету, — заметил я, — а мы стоим посреди стоянки и тратим время. Пошли.

Коди медленно повернулся и посмотрел на меня, на его лице изумление смешивалось с раздражением. Я покачал головой и показал на здание больницы. Дети обменялись своими фирменными взглядами и посмотрели на меня с выражением, говорившим, что они разочарованы, но не удивлены моим недостойным поведением. Потом они одновременно повернулись и пошли к двери больницы. Коди три раза оборачивался посмотреть на машину. Взглянул на нее и я, но там не было ничего особенного, кроме человека с газетой, и в конце концов мы вошли внутрь.

Декстер — человек слова, и я повел их прямо к торговому автомату за обещанной шоколадкой. Но они опять погрузились в угрюмое молчание, глядя на автомат как на орудие пыток. Я начинал терять терпение — еще одно подлинно человеческое чувство. Теперь мне довелось испытать уже два, и я не могу сказать, что в данный момент это меня радовало.

— Ну, — предложил я, — выбирайте.

— Но мы ничего не хотим, — ответила Эстор.

— Лучше остаться голодными?

— Лучше пицца, — мягко сказал Коди.

Я почувствовал, как у меня начинают ходить желваки на скулах, но взял себя в руки и поинтересовался:

— Вы видите пиццу в этом автомате?

— Мама говорит, что слитком много сладкого приводит к диабету, — упиралась Эстор.

— А слишком много пиццы повышает уровень холестерина, — проговорил я сквозь сжатые зубы. — А немного поголодать пойдет вам на пользу, так что забудем о шоколадках и пойдем наверх. — Я протянул им руки и наполовину повернулся к лифту. — Ну же!

Эстор раздумывала, слегка приоткрыв рот, и мы постояли еще несколько долгих секунд. Наконец Коди сказал:

— «Кит-кат».

Молчание было нарушено. Я купил Коди его «Кит-кат», Эстор выбрала «Трех мушкетеров», и наконец после этой сцены, такой же долгой и болезненной, как полостная операция. мы вошли в лифт и направились к Лили-Энн.

Ло палаты Риты мы дошли, не произнеся ни слова о пицце и диабете, и это можно было рассматривать как чудо. В силу обычного человеческого оптимизма я полагал, что мы без приключений пройдем в дверь и окажемся перед Лили-Энн. Но Эстор встала перед дверью как вкопанная, и Коди плавно остановился вслед за ней.

— А что, если она нам не понравится? — спросила Эстор.

Я моргнул. Откуда это могло взяться?

— Как она может вам не понравиться? — изумился я. — Она чудесный младенец. Она ваша сестра.

— Наполовину сестра, — тихим голосом заметил Коди.

— У Дженни Баумгартен есть младшая сестра, и они постоянно дерутся, — сказала Эстор.

— Но вы не будете с ней драться. — Я пришел в ужас от этой мысли. — Она еще совсем маленькая.

— Я не люблю младенцев, — заявила Эстор, лицо которой принимало все более упрямое выражение.

— Этого полюбишь, — сказал я, и сам удивился своему приказному тону.

Эстор неуверенно посмотрела на меня, потом на своего брата. Воспользовавшись их замешательством, я скомандовал:

— Входите.

И, положив им обоим руки на плечи, втолкнул в дверь.

Картина не слишком изменилась за время моего отсутствия — это все еще была «Мадонна с Младенцем», на которой Лили-Энн лежала на груди у матери, придерживавшей ее рукой. Кода мы вошли, Рита открыла глаза и улыбнулась, а Лили-Энн слегка пошевелилась, но не проснулась.

— Познакомьтесь с сестрой, — сказала Рита.

— Вы оба только об этом и говорите, — ответила Эстор. Она продолжала стоять с капризным видом, пока Коди не оттолкнул ее и не подошел к кровати. Его голова оказалась на одном уровне с головой Лили-Энн, и он долго разглядывал ее с заметным интересом.

Эстор подошла поближе, казалось, больше интересуясь реакцией Коди, чем тем, кто ее вызвал. Мы наблюдали, как Коди вытянул палец и коснулся крошечного кулачка Лили-Энн.

— Мягкая, — сказал Коди и осторожно погладил ее по руке. Лили-Энн разжала кулак, и он позволил ей ухватить его за палец. Она сжала его, и, к удивлению всех присутствующих, Коди улыбнулся.

— Она меня поймала, — заметил он.

— Я хочу попробовать, — попросила Эстор и попыталась обойти его, чтобы попасть поближе к ребенку.

— Подожди своей очереди, — возразил он, и Эстор отошла назад, где подпрыгивала от нетерпения, пока Коди наконец не отнял у Лили-Энн свой палец и не пропустил ее. Эстор сразу же попыталась повторить то, что проделал Коди, и тоже улыбнулась, когда Лили-Энн схватила ее за палец. Следующие пятнадцать минут они по очереди играли в эту новую игру.

И целых полчаса мы не слышали ни слова о пицце.

Мне было очень приятно наблюдать, как трое детей — мои трое детей — сближаются. Но любой ребенок скажет вам, что, если вы наслаждаетесь жизнью в присутствии взрослых, окончание веселья — это только вопрос времени. И Рита, как единственный действительно взрослый человек в помещении, оправдала это утверждение. Где-то через полчаса она посмотрела на часы и произнесла ужасные слова:

— Ну хорошо. Вам завтра в школу.