Ларс Кеплер - Соглядатай

– О че-орт, – выдохнул Бьёрн. Он оперся о стену обеими руками, голова поникла, нитка слюны потянулась к полу.

– Бьёрн?

– Черт, черт. Так нельзя, – проговорил Керн с рыданиями в голосе.

– Бьёрн, – медленно начал Эрик. – Марго хочет узнать больше о том, что произошло. Это ее работа. Моя работа – помочь вам. Я здесь ради вас… я привык иметь дело с людьми, которым трудно, которые понесли тяжелую потерю, переживают страшную боль… через такую боль никому не надо бы проходить, но с ней сталкиваются многие из нас.

Керн не отвечал. Он просто тихо плакал. Темные глаза покраснели от напряжения и блестели от слез.

– Хотите стоять? – спокойно спросил Эрик. – Не сядете в кресло?

– Без разницы.

– Мне тоже все равно…

– Ладно, – прошептал Бьёрн и повернулся к нему.

– Я видел материалы дела и знаю, что вы ответили, но моя работа – приходить на помощь… я могу дать вам успокоительное. Ужасные воспоминания не исчезнут, но паника внутри утихнет.

Керн помолчал, потом прошептал:

– Вы можете помочь мне?

– Я помогу вам сделать первый шаг к… тому, чтобы пережить самое черное время, – спокойно пояснил Эрик.

– Меня начинает трясти, когда я думаю о пороге дома… ведь я, наверное, переступил не тот порог, неправильный порог.

– Понимаю.

Бьёрн осторожно потрогал свои губы, словно они саднили.

– Хотите, чтобы я сел? – Он осторожно взглянул на Эрика.

– Если вам так удобнее.

Бьёрн наконец сел. Эрик почувствовал на себе взгляд Марго, но не посмотрел на нее.

– Что вы увидели, когда переступили не тот порог?

– Не хочу и думать об этом.

– Но вы помните, что увидели?

– Вы можете убрать… панику? – прошептал Керн Эрику.

– С вашего согласия, – ответил Эрик. – Но я с удовольствием посижу здесь, пока Марго задает вопросы… или поговорю с вами… а еще можно попробовать гипноз, он неплохо помогает миновать самую тяжелую стадию.

– Гипноз?

– Есть мнение, что гипноз – вещь действенная, – просто ответил Эрик.

– Да ну, – улыбнулся Бьёрн.

– Гипноз – это просто комбинация расслабления и концентрации.

Бьёрн беззвучно рассмеялся, прижав ладонь ко рту, поднялся с дивана, прошел вдоль стены, снова встал в углу и повернулся к Эрику.

– Я подумал – может, мне помогут таблетки, как вы говорили…

– Хорошо, – кивнул Эрик. – Могу дать вам «Стесолид» – знакомое название? Вы почувствуете тепло и усталость, но вам станет гораздо спокойнее.

– Согласен.

Бьёрн несколько раз хлопнул ладонями по стене и подошел к кулеру.

– Я попрошу медсестру принести таблетку, – сказал Эрик и вышел. В эту минуту он был уверен, что очень скоро Бьёрн Керн спросит про гипноз.

Дом номер четыре по Лилль-Янсплан выделялся среди окружавших его зданий темным фасадом с готическими мотивами, бордюрами, эркерами, пилястрами и сводчатыми арками.

Занавески в окнах первого этажа были задернуты, иначе в комнаты можно было бы смотреть прямо с улицы.

Эрик заглянул в бумажку с адресом, немного поколебался и вошел в большой подъезд. О своем визите сюда он никому не рассказывал.

Желудок свело, когда он подходил к двери. На лестничной площадке слышалась спокойная фортепианная музыка. Эрик посмотрел на часы, понял, что пока рановато, и стал ждать в подъезде.

Весной он обнаружил в своем почтовом ящике листовку с предложением фортепианных уроков и чересчур поспешно заказал интенсивный курс для своего сына Беньямина, которому в начале лета исполнялось восемнадцать.

Эрик решил: никогда не поздно научиться играть на каком-нибудь инструменте. Сам он всегда мечтал играть на фортепиано – сидеть в одиночестве и наигрывать меланхолический ноктюрн Шопена.

Однако накануне дня рождения сына Нелли указала ему, что не нужно быть психологом, чтобы понять: он спроецировал на Беньямина свои собственные мечты.

Тогда Эрик быстро оплатил курсы вождения. Беньямин остался доволен, Симоне сочла это щедрым жестом.

Эрик был уверен, что отменил курс. Но вчера ему на электронную почту пришло напоминание о первом уроке.

Смущенный Эрик все-таки решил сам пойти на первый урок, воспользоваться возможностью.

Мысль о том, чтобы уйти, послать смс и напомнить о своем отказе от курса, пронеслась у него в голове, пока он возвращался к двери преподавателя музыки, тянулся рукой к кнопке звонка и нажимал ее.

Музыка продолжала звучать, но Эрик услышал за дверью торопливые легкие шаги.

Открыла девочка лет семи, с большими голубыми глазами. На ней было домашнее платье в горошек, волосы растрепаны, в руках – игрушечный еж.

– У мамы ученик, – тихо сообщила она.

Прекрасная музыка разливалась по квартире.

– У меня назначено на семь часов… я на урок, – пояснил Эрик.

– Мама говорит – надо начинать в детстве, – сказала девочка.

– Если человек намерен стать хорошим пианистом. Но это не обо мне, – улыбнулся он. – Я буду рад, если от моей игры пианино не заткнет уши и его не затошнит.

Девочка расплылась в улыбке.

– Позвольте взять вашу куртку? – вспомнила она обязательный вопрос.

– А ты ее удержишь?

Положив свою тяжелую куртку на ее худенькие ручки, он смотрел, как девочка исчезает в глубине прихожей, где стояли высокие шкафы.

По коридору к Эрику шла женщина лет тридцати пяти. Она словно была погружена в свои мысли, а может, просто слушала музыку.

Черные волосы коротко, по-мальчишечьи стрижены, глаза скрыты за круглыми темными очками. Бледно-розовые губы, лицо как будто совсем не накрашено – но выглядит как звезда французского кино.

Эрик понял, что она и есть Джеки Федерер, преподавательница фортепиано.

На ней была черная кофточка редкой вязки и кожаная юбка, на ногах – балетки.

– Беньямин? – спросила она.

– Меня зовут Эрик Мария Барк, вообще-то я заказывал курс для своего сына Беньямина… В подарок ко дню рождения, но Беньямину я не сказал об этом… А пришел вместо него сам, потому что, на самом деле, это я хочу учиться.

– Вы хотите научиться играть на фортепьяно?

– Наверное, я уже стар для этого, – поспешил сказать Эрик.

– Проходите, я только закончу урок, – пригласила женщина.

Следуя за ней по коридору, Эрик заметил, что женщина легонько ведет кончиками пальцев по стене.

– Разумеется, Беньямин получил другой подарок, – добавил Эрик ей в спину.

Женщина открыла дверь, и музыка стала ближе.

– Присаживайтесь, – пригласила она и села в дальний угол дивана.

Свет лился в комнату сквозь высокое окно, которое выходило в зеленеющий внутренний двор.

За черным фортепиано сидела, выпрямив спину, девушка лет шестнадцати. Она играла сложную пьесу, покачивалась, перелистывала ноты, пальцы бегали по клавишам, ноги ловко нажимали на педали.

– Пожалуйста, ритмичнее, – сказала Джеки, высоко подняв подбородок.

Девочка покраснела, но не сбилась и продолжила играть. Пьеса звучала прекрасно, однако Эрик видел, что Джеки недовольна.

Он подумал, что она, наверное, бывшая звезда мировой величины, знаменитая пианистка, которую ему следовало бы знать, – Джеки Федерер, богиня, которая носит дома солнечные очки.

Пьеса закончилась, звуки еще повисели в воздухе, потом начали затихать; девушка отпустила правую педаль, и сурдина приглушила струны.

– Хорошо. Сегодня гораздо лучше.

– Спасибо. – Девочка собрала ноты и быстро вышла.

В комнате стало тихо. Крона большого дерева во внутреннем дворе бросала подвижные тени на светлый деревянный пол.

– Значит, вы хотите играть на фортепиано. – Джеки поднялась с дивана.

– Всегда мечтал об этом, но никогда не получалось… У меня определенно никаких способностей, – оправдывался Эрик. – Я немузыкальный.

– Печально слышать, – вполголоса сказала Джеки.

– Да.

– Однако попытаемся. – Она коснулась рукой стены, словно для опоры.

– Мама, я сделала сок, – сказала малышка, входя в комнату с подносом, на котором стоял стакан сока.

– Спроси гостя, не хочет ли он пить.

– Хотите пить?

– Большое спасибо, ты очень любезна. – Эрик немного отпил. – Ты тоже играешь на пианино?

– Даже лучше, чем мама в моем возрасте, – ответила девочка, словно повторив заученную фразу.

Джеки улыбнулась и неловко погладила дочку по растрепанным волосам и шее, после чего снова повернулась к Эрику.

– Вы заплатили за двадцать занятий.

– Я, пожалуй, поторопился, заказав так много уроков, – признался Эрик.

– Чего вы хотите от этих уроков?

– Если честно, я мечтаю сыграть какую-нибудь сонату или… ноктюрн Шопена. – Эрик почувствовал, что краснеет. – Но я понимаю, что начать придется с детских песенок.

– Мы можем разучить Шопена, но лучше, наверное, этюд.

– Разве что какой-нибудь коротенький.

– Мадлен, принеси, пожалуйста, моего Шопена… опус двадцать пять, первый этюд.

Девочка поискала на полке рядом с Джеки, вытащила папку, достала ноты. Лишь когда она вложила лист матери в руки, Эрик понял, что учительница слепая.