Карл Хайасен - Клинический случай

А сегодня мы с Эммой приехали на пирс в Силвер-Бич пообедать, мы теперь часто здесь бываем. Одним ветреным утром пару месяцев назад к нам присоединилась Дженет Траш. Она скинула свои шлепанцы, залезла на перила и развеяла многострадальный прах своего брата над Атлантикой. «Прощай, Джимми», – пропела она и выбросила пустую урну в море. И в этот самый момент – клянусь! – из воды вынырнул дельфин, перевернулся в волнах один раз и был таков.

Я привожу сюда Эмму, потому что хочу познакомить ее с Айком, престарелым автором некрологов, но я не видел его с того самого дня, когда мы с ним разговаривали. Я уже начинаю думать, что он мне привиделся. Эмма тоже сомневается на его счет, но слишком добра и прямо об этом не говорит. Даже если это означает, что я еще не вполне в своем уме, пусть уж лучше окажется, что я выдумал Айка. Я даже думать не хочу, что он умер.

Как всегда, мы с Эммой выбираем скамейку рядом с телефоном в конце пирса – тот самый телефон, по которому я разговаривал с ее похитителями. Однажды я сказал об этом Эмме, в ответ она лишь буркнула: «С этими гадами!»

Сегодня океан тих и спокоен – зеркало, в котором отражается безоблачное голубое небо. У детей закончились уроки, поэтому на пирсе шумно; над нами летают громкоголосые стаи чаек и крачек. Мы с Эммой прикрываем наши обеды на случай бомбардировки. Щурясь на яркое летнее солнце, я ищу седую пушистую голову Айка среди рыболовов, выстроившихся вдоль перил.

– Может, он уехал на север, чтобы переждать жару, – предполагает Эмма.

– Может.

– Или попал в больницу. Ты звонил в «Милосердие»?

– Нет пока. – Я ведь даже не знаю его фамилии.

Мы отвлекаемся на прихрамывающего косматого туриста, на нем майка вся в разводах от пота. Он поймал на спиннинг маленькую барракуду, которая бешено трепыхается на деревянном настиле. Турист, кажется, уже определился с тем, что будет есть на ужин, потому старательно прыгает на рыбе, пытаясь добить, пока она не соскользнула обратно в океан. Но он, очевидно, плохо изучал в школе анатомию рыб: иначе знал бы, что даже молодые особи барракуд обильно наделены зубами. Буквально через секунду из бледных лодыжек туриста брызжет кровь, и он отступает, воя, как свежезаклейменный телок.

Эмма подходит ближе к месту событий и одним толчком темно-синей туфли-лодочки аккуратно отправляет трепыхающуюся барракуду обратно в воду. Вернувшись ко мне под бок на скамейку, она говорит:

– Пора.

– Нет, умоляю тебя.

Каждый день она спрашивает: «Когда ты вернешься в газету?»

Аксакал предложил мне место в новой команде, проводящей журналистские расследования, но сейчас время неподходящее. Я все еще просыпаюсь в холодном поту из-за происшествия на озере Окичоби. Я не рассказываю об этом Эмме – ей собственных кошмаров хватает.

– Джек, ты должен вернуться на работу. Ты же так старался получить это место.

– Может, в этом проблема. Как сказал бы Джимми Стома, я просто «заезженный трактор».

– А как сказала бы Эмма Коул, я собираюсь сделать тебе больно. – И она шлепает меня по голове. – Вернись на работу, черт подери! Мне тебя не хватает.

– Она права. В чем проблема, Таггер? – раздается скрипучий голос у меня за спиной.

Я резко оборачиваюсь и вижу Айка, на заросшем бакенбардами лице человека-опоссума играет хитрая усмешка. В одной руке он несет оранжевое ведро с наживкой, а в другой – сумку-холодильник и три спиннинга. Он бодр и подтянут.

– Где вы пропадали? – спрашиваю я.

– Сражался с одним нехорошим полипом, – весело отвечает он. – Но опасаться нечего. Я выиграл битву.

– Айк, это моя подруга Эмма.

Он кладет рыболовные снасти на пирс и пожимает ей руку:

– Вы очаровательны, Эмма. Счастлив с вами познакомиться.

Старый кобель!

– У вас ведь был день рождения? – спрашиваю я.

– Стукнуло девяносто три, – гордо рапортует он.

– Невероятно, – вставляет Эмма.

– Ничего особенного. У меня все распланировано. Все эти годы, пока я писал некрологи, – понимаете ли, молодая леди, я все брал на заметку. Узнал парочку секретов.

Я так и думал, что старик понравится Эмме. Он устанавливает свои потрепанные снасти, затем методично насаживает что-то на крючки и по очереди закидывает удочки.

– Надо прятаться от солнца, – советует он, склонив голову набок. – А то изжаритесь. Через сорок лет скажете мне спасибо.

Один из спиннингов начинает дрожать, и Айк галантно передает его Эмме. Она выдергивает из воды люциана, которого Айк потрошит и бросает на лед.

– Рыба – это самая здоровая пища в мире. На кладбищах полно людей, которые ели слишком мало рыбы.

– Айк, – говорит Эмма, – пожалуйста, объясните Джеку, почему он должен вернуться в газету.

Он вытирает лезвие ножа о штанину:

– Во-первых, ты не приспособлен для нормальной работы.

С этим я не спорю.

– Во-вторых, тебе нравится быть в центре событий. – Кривыми пальцами он насаживает на большой острый крючок кусочек кефали. – И в-третьих, если будешь работать в газете, сможешь вызывать события. Изменить мир. Это я тебе говорю.

Эмма хлопает в ладоши:

– Отлично сказано!

Все, что сказал человек-опоссум, – правда.

– Но если я вернусь, – возражаю я, – я больше не буду писать некрологи.

– Ничего страшного. Ты написал чертовски хорошую статью про ту молодуху, которая замочила мужа, – говорит Айк. – Я не удивлюсь, если тебе дадут за это какую-нибудь премию. Серьезно, Джек.

Он замахивается спиннингом и забрасывает свежую наживку в море. Слышно, как шлепается в воду тяжелое свинцовое грузило. Эмма показывает на часы: нам пора. Теперь, когда она старший помощник редактора, она не имеет права пропускать собрания. Кое-что в «Юнион-Реджистер» не изменилось.

– Айк, приятно было с вами познакомиться.

– Взаимно. Приходите еще. Порыбачим. – И он улыбается, сверкая протезами. – Когда я снова увижу твою подпись в газете, Джек Таггер?

– Увидишь, не сомневайся. – Я жму его руку, перепачканную рыбной чешуей. – Айк, ты – уникален.

Он нагибается ко мне поближе и тихо спрашивает:

– Ты когда в последний раз был у врача?

– В прошлом году. – Благодаря Эмме я смог отказаться от этих параноидальных визитов к доктору Сьюзан.

– Когда пойдешь в следующий раз, не забудь им сказать, чтобы проверили сантехнику, – советует Айк. – Они запихивают камеру в зад, но это не страшнее, чем обычный бракоразводный процесс.

– Постараюсь не забыть.

– Долгих тебе лет, Джек. Помни, все дело в диете и отношении к жизни.

Мы с Эммой успеваем пройти половину пирса, как вдруг слышим хриплый крик. Айк подцепил большого тарпона. Рыба еще наполовину в воде, бьется на крючке, разбрызгивая вокруг себя серебристые капли. Вдруг она резко дергает, старик прилипает к ограждению, но отчаянно пытается удержать изогнувшуюся удочку. Пара-тройка местных рыбаков подтягивается ближе; все смотрят, но никто не пытается помочь. Тщедушный Айк весит значительно меньше, чем рыбья туша на другом конце удилища. Не могу сказать, что рыбалка – мой конек, но я помню о ней достаточно (еще с тех пор, как рыбачил с матерью) и понимаю, что произойдет, если катушку на спиннинге заклинит.

– Похоже, ему нужна помощь, – говорит Эмма. Я уже бегу к нему.

И думаю, да простит меня бог, о его некрологе. Разумеется, аллюзии на Хемингуэя. А еще какой-нибудь туповатый приятель человека-опоссума скажет, что он умер, занимаясь любимым делом… то есть получится, любил старик давиться морской водой?

И все же утонуть, потому что тебя утащила с пирса в море огромная рыбина, – это не самая глупая смерть, бывает и похлеще. Гораздо бессмысленнее, допустим, умереть, напившись в стельку и свалившись с дерева, где целовался с енотом.

Подозреваю, мистический аспект – был унесен серебристой тварью в морскую пучину – понравился бы человеку, который почти всю жизнь писал про обыденные смерти других людей. И все равно я не могу просто стоять и смотреть. Айку исполнилось девяносто три, но я уверен, это для него не предел. Не думаю, что он готов откланяться.

Я продираюсь сквозь толпу зевак и вижу, что старик перевесился через ограждения. Конечно же, он уже плюнул на здравый смысл и ни за что не выпустит из рук чертов спиннинг; моя мать тоже бы не отпустила, впав в этот абсурдный экстаз рыболова. Тарпон уже размотал всю леску с катушки Айка, но старик мертвой хваткой вцепился в нее, уже порезав до крови правую руку. Сейчас он ездит по перилам туда-сюда, будто человек-пила, голова и грудь висят над водой, а ноги болтаются в воздухе.

Я вижу запачканные наживкой подошвы его ботинок. Я чувствую, как кто-то толкает меня в спину, понуждая двигаться вперед. Это Эмма.

Я хватаю Айка за ремень и вытаскиваю обратно на пирс. А в море тарпон показывается еще один раз, беззвучно распахивает огромный рот. Леска в игрушечных пальцах старика безжизненно повисает.