Джон Вердон - Загадай число

Должно быть, он как минимум понял, что Дермотт убил Сассека. Этим бы объяснялась ненависть, которую он различал в его глазах. Напряжение снова стало нарастать. Нардо начал заводиться, его поглотило первобытное, безразличное к последствиям чувство, подавляющее рассудок. Дермотт тоже это заметил, но это его не напугало, а, напротив, окрылило, придало ему сил. Он сильнее сжал револьвер, и на этот раз его улыбка обнажила ряд блестящих зубов.

За долю секунды до того, как пуля 38-го калибра могла бы прервать жизнь Нардо, и за пару секунд до того, как вторая пуля убила бы его самого, Гурни вдруг страшно, яростно закричал:

— Делай, что он говорит! На пол, быстро! Я сказал — быстро!

Эффект оказался потрясающим. Противники замерли на местах, их противостояние разбилось о неожиданное выступление Гурни.

То, что все были живы, подсказывало ему, что он на верном пути, но он сам не понимал, что это за путь. Насколько он мог понять по мимике Нардо, тот почувствовал себя преданным. Более непроницаемый Дермотт явно был в замешательстве, но стремился, как подозревал Гурни, не дать замешательству подорвать его контроль над ситуацией.

— Отличный совет исходит от вашего друга, — сказал он Нардо. — Я бы ему на вашем месте незамедлительно последовал. У детектива Гурни такой острый ум. Он вообще интересный человек. Знаменитость. Столько можно узнать, просто набрав его имя в поисковике! А уж если набрать имя и индекс — поразительно. В мире не осталось ничего приватного. — Хитрый тон Дермотта вызвал волну тошноты в груди у Гурни. Ему пришлось напомнить себе, что коньком Дермотта было убеждать людей, что он знает о них больше, чем ему известно на самом деле. Но мысль, что его неспособность подумать наперед и глупая история с маркой могли подвергнуть Мадлен опасности, свербила в мозгу — и была невыносима.

Нардо нехотя опустился на пол и принял позу человека, который собирается отжиматься. Дермотт приказал ему накрыть голову руками, «если его не затруднит». В какое-то мучительное мгновение Гурни показалось, что это подготовка к убийству. Но Дермотт, с удовлетворением взглянув на лежащего ниц лейтенанта, осторожно поставил бутылку виски на сундук рядом с игрушечной птицей, в которой Гурни сейчас распознал гуся. Он вспомнил подробность из отчетов экспертов: на месте убийства обнаружили гусиный пух. Затем Дермотт нагнулся к правой лодыжке Нардо, вытянул небольшой автоматический пистолет, спрятанный в кобуре, и убрал его к себе в карман. Его многозначительная улыбка снова появилась и погасла.

— Знание, где искать скрытое оружие, — пояснил он с пугающей серьезностью, — это ключ к предотвращению трагедии. Столько оружия, столько оружия в неправильных руках! На этом месте вечно кто-нибудь возьмет и скажет, что, дескать, оружие никого не убивает, это люди убивают людей. И в этих словах, как ни крути, есть доля истины. Люди действительно убивают людей. Кому это знать, как не представителям вашей профессии?

Гурни добавил в список вещей, которые знал наверняка, тот факт, что эти витиеватые речи, адресованные заложникам, вежливый тон, угрожающие нотки — все то, что ему уже было знакомо по запискам, — должны были поддерживать у убийцы ощущение всесилия.

Будто бы в подтверждение этой мысли, Дермотт повернулся к нему и голосом услужливого дворецкого прошептал:

— Не будете столь любезны сесть вон там возле стены? — Он кивнул на кресло слева от кровати, рядом со столом, на котором лежали чеки в рамках. Гурни без возражений подошел к креслу и сел в него.

Дермотт снова посмотрел на Нардо, и его ободряющий тон не вязался с ледяным взглядом.

— Мы с вами скоро разберемся. Нам только нужно дождаться еще одного участника событий. Благодарю вас за терпение.

Было видно, как Нардо напряг мышцы челюсти и его щеки и шея покраснели.

Дермотт быстро пересек комнату и, наклонившись через высокие боковины кресла, прошептал что-то сидевшей в нем женщине.

— Мне надо в туалет, — произнесла она, поднимая голову.

— На самом деле ей не надо, — пояснил Дермотт, поворачиваясь к Гурни и Нардо. — Это катетер создает раздражение. У нее уже много лет этот катетер. Неудобно, конечно, но если посмотреть с другой стороны, то очень даже удобно. Господь дал, Господь взял. Орел и решка. Одного без другого не бывает. Была какая-то песенка на эту тему… — Он задумался, как будто вспоминая слова, весело промурлыкал знакомую мелодию, затем, все еще сжимая револьвер в правой руке, левой помог женщине подняться из кресла. — Вставай, дорогая, пора баюшки.

Он повел ее маленькими прерывистыми шагами к кровати и помог ей прилечь, откинувшись на подушки, повторяя голосом маленького мальчика:

— Баюшки-баю, баю-баюшки-баю.

Направляя револьвер куда-то посередине между Нардо и Гурни, он неспешно огляделся, ни на чем не задержавшись взглядом. Было непонятно — видел ли он то, что было на самом деле, или то, что происходило здесь много лет назад. Затем он посмотрел на женщину в кровати и уверенным голосом Питера Пэна произнес:

— Все будет хорошо. Все будет так, как должно было быть, — затем он начал тихонько напевать ей. Гурни вскоре узнал детскую песенку и различил слова: «А мы пойдем по ягоды прохладным утром ранним». Возможно, дело было в его нелюбви к нелогичным детским песенкам в целом, возможно, у него закружилась голова, а возможно, дело было в чудовищной неуместности сейчас этой нежной мелодии, но Гурни почувствовал, что его сейчас стошнит.

Тогда Дермотт изменил слова и запел, на детский лад:

— А мы ложимся баиньки холодным утром ранним…

— Мне надо в туалет, — дребезжала старушка.

Дермотт продолжил напевать, будто бы убаюкивая ее. Гурни задумался, насколько он в этот момент был сосредоточен. Достаточно ли он был занят, чтобы рискнуть и повалить его? Вряд ли. Подвернется ли другой удобный момент? Если обещание пустить ядовитый газ было правдой, а не жуткой фантазией, то сколько еще времени у них было в запасе? Он подозревал, что немного.

В доме наверху было пугающе тихо. Не было никаких признаков, что кто-то из полицейских обнаружил пропажу лейтенанта или счел ее значимой. Никаких громких голосов, торопливых шагов, никаких вообще признаков деятельности, а это значило, что спасение собственной жизни и жизни Нардо зависело от того, что он может сделать сам в ближайшие пять или десять минут, чтобы расстроить планы психа, который в этот момент взбивал подушки на кровати.

Дермотт прекратил петь. Затем он встал у кровати так, что ему стало одинаково удобно целиться в Нардо и Гурни, и принялся водить между ними револьвером, целясь то в одного, то в другого. Гурни догадался по ритмичным движениям и по шевелению его губ, что он бормочет «Вышел месяц из тумана». Вероятность того, что это через несколько секунд закончится выстрелом, была ужасающе велика, и Гурни пустился в импровизацию.

Тихим и как можно более спокойным голосом он произнес:

— А она когда-нибудь носит серебряные башмачки?

Дермотт прекратил бормотать, и его лицо стало пустым. Он перестал водить револьвером, и дуло остановилось напротив головы Гурни.

На него не первый раз направляли пистолет, но за 47 лет жизни он никогда не чувствовал, что смерть так близка. Он ощутил покалывание, как будто вся его кровь решила спрятаться в безопасное место и разом отхлынула от кожи. Затем вдруг пришло странное спокойствие. Он вспомнил истории про людей в ледяном океане, о гипнотической умиротворенности, которую они испытывали перед тем, как потерять сознание. Он посмотрел на Дермотта, в его асимметричные глаза — один мертвый, другой живой и полный ненависти. И в этом втором глазу он увидел, что Дермотт колеблется. Может быть, упоминание серебряных башмачков сделало свое дело — озвученный вопрос требовал ответа. Возможно, Дермотт в этот момент пытался сообразить, сколько на самом деле известно Гурни и как это знание может отразиться на воплощении его планов.

Как бы там ни было, Дермотт довольно быстро пришел в себя. Он улыбнулся, во второй раз обнажив ряд мелких белых зубов.

— Вы получили мои послания? — игриво спросил он.

Умиротворенность покинула Гурни. Он понимал, что неправильный ответ на вопрос создал бы новые проблемы. Не отвечать тоже было нельзя. Он надеялся, что под «посланиями» Дермотт имел в виду то, что они обнаружили в «Рододендроне».

— Вы про цитату из «Сияния»?

— Это было первое, — заметил Дермотт.

— И про подпись «Мистер и миссис Сцилла», — со скучающим видом произнес Гурни.

— Это второе. Но третье, я считаю, было лучшим, вам так не кажется?

— Мне показалось, что третье было глупым, — сказал Гурни, отчаянно блефуя, пытаясь вспомнить пестрые домики и их колоритного владельца.

Этот комментарий заметно разозлил Дермотта, и он произнес: