Дин Кунц - Славный парень

—   Хотите объяснить, что все это значит?

—   Нечего тут объяснять. Так уж я устроена.

—   Нам нужна помощь, и мы можем получить ее от Педро Санто.

—   Я знаю. Просто говорю.

Когда они поднялись на последний из череды подъемов, под ними засверкал весь округ Орандж, огромное море миллионов и миллионов огней, бросающих вызов звездам, которые меркли от этого сияния.

—   Она выглядит такой мощной, такой крепкой, такой несокрушимой.

—   Это вы о чем?

—   Цивилизация. А на самом деле она хрупкая, как стекло. — Линда посмотрела на Тима. — Я лучше помолчу. Вы уже начинаете думать, что я — чокнутая.

Несколько миль они проехали в молчании, и какое-то время спустя он осознал, что тишина ему очень даже нравилась. Ночь за окнами превратилась в машину забвения, которая ждала, когда же ее запустят, но здесь, в салоне «Эксплорера», воцарилась умиротворенность, и Тим чувствовал, что вот-вот должно случиться что-то хорошее, может быть, даже прекрасное.

Обойдя все комнаты бунгало, везде зажигая свет, Крайт вернулся в спальню.

Недорогое белое покрывало разгладили, словно одеяло на солдатской койке в казарме. Крайт не обнаружил ни единой морщинки.

Ему приходилось бывать в домах, где кровати не застилали, а постельное белье меняли редко. Он терпеть не мог неряшливости.

Если представлялась возможность пустить в ход пистолет, он убивал неряху с расстояния как минимум в несколько футов. И тогда тот факт, что жертва не меняла нижнее белье каждый день, не имел ровно никакого значения

Но обычно в контракте оговаривалось удушение, удар ножом, тяжелым предметом или другой способ экзекуции, требующий непосредственного контакта. И если жертва относилась к неряхам, работа теряла всю свою прелесть.

К примеру, когда человека душили гарротой сзади, в отчаянной попытке он пытался протянуть руки назад и ослепить нападавшего. Уберечь глаза не составляло труда, но жертва могла схватить тебя за щеку, подбородок, пройтись пальцами по губам. И если ты подозревал, что этот тип не мыл руки после посещения туалета, возникал вопрос: действительно ли высокая плата и многие преимущества этой работы перевешивают ее негативные аспекты?

Порядок царил и в маленьком стенном шкафу Линды Пейкуэтт. Одежды у нее было немного.

Крайту понравилась простота гардероба женщины. Он и сам не любил никакой экзотики.

Проявление любопытства в отношении жертвы не просто не приветствовалось — запрещалось. Ему полагалось знать только имя, фамилию, адрес и внешность.

Обычно он следовал этому важному критерию своей работы. События в таверне, однако, потребовали установления в данном конкретном проекте новых правил.

Он надеялся найти фотографии родственников и друзей, школьные дневники, сувениры, привезенные из отпускных поездок, свидетельства давнишних романов. Ни одной фотографии не стояло ни на комоде (без единой пылинки), ни на полированных прикроватных тумбочках.

Похоже, женщина полностью отрезала себя от прошлого. Крайт не знал, почему она это сделала, но одобрил такое решение. Ему было куда проще разбираться с людьми одинокими, оторвавшимися от корней.

Он остановился на следующей схеме: взлом двери, изнасилование, убийство, дабы навести полицию на мысль, что убийца — сексуально озабоченный психопат, а женщина — случайно выбранная жертва.

Крайт обожал выстраивать на месте преступления некую композицию. И получалось у него очень даже неплохо, настолько убедительно, что лучшие полицейские сыщики попадались на его удочку.

Он принялся открывать ящики комода, надеясь найти там фотографии или какие-то предметы, очень личные, для которых не нашлось места в стенном шкафу.

Несмотря на запрет, любопытство не давало Крайту покоя. Ему хотелось знать: почему здоровяк в таверне сыграл роль заказчика? И чем приглянулась ему эта женщина, если он решился на такой риск?

Работа Крайта обычно была очень уж скучной.

И человеку, неспособному наслаждаться тончайшими нюансами, надоела бы через год-другой. А вот Крайта она очень даже устраивала, не в последнюю очередь схожестью получаемых им заказов.

После чистоты и порядка Крайт более всего ценил постоянство. Если ему нравился какой-то фильм, он мог смотреть его раз или два в месяц, иногда дважды за один вечер. Зачастую ел на обед одно и то же в течение недели или двух.

Несмотря на внешние различия, люди были столь же предсказуемы, как и сюжет фильма, который он видел не один десяток раз. Человек, которым Крайт восхищался, как-то сказал, что люди — овцы, и по большей части это определение соответствовало действительности.

С другой стороны, Крайт на собственном опыте убедился, что кое в чем люди ещё не доросли до овец. Овцы были послушны, но при этом и бдительны. В отличие от многих людей они всегда знали о существовании хищников и были настороже, чтобы вовремя учуять волков.

Современные американцы слишком уж хорошо жили. Разнообразие самых различных развлечений зачаровало их, они не желали задумываться о существовании кого-то зубастого и вечно голодного. А если и видели перед собой волка, то предпочитали бросить ему кость и убедить себя, что это собака.

Они не замечали реальных угроз, боялись армагедонов, вероятность которых стремилась к нулю: падения на Землю астероида, гигантского урагана, который пересечет Америку от одного побережья до другого, атомных станций, которые проплавят земную кору насквозь, нового Гитлера, который внезапно прорежется среди многочисленных телеевангелистов.

Крайт находил, что люди больше похоже не на овец, а на стадо. Он проходил между ними невидимкой. Они же радостно пощипывали травку, уверенные в том, что в стаде им ничего не грозит, даже когда он убивал их одного за другим.

Работа была ему в удовольствие, он трудился не покладая рук, пока какой-нибудь параноик не устраивал взрыв или пожар, убивая разом сотни и тысячи. Вот тогда стадо вспоминало об осторожности и бдительности, и у Крайта на какое-то время возникали сложности.

Он хотел побольше узнать об этой женщине, Линде Пейкуэтт, потому что надеялся через нее выйти на человека, который вознамерился помочь ей избежать насильственной смерти. В самом ближайшем будущем он собирался получить имя и фамилию этого типа, лезущего в чужие дела, но пока ещё их не узнал.

В ящиках комода он нашел только одежду, но она многое рассказала ему о женщине. Носки самых различных цветов, но нейлоновых только две пары. Трусики исключительно из хлопка, простенькие, как мужские, никаких кружавчиков или оборочек.

Простота нижнего белья очаровала его.

И трусики пахли такой свежестью. Он даже задался вопросом, каким стиральным порошком она пользовалась, и надеялся, что производители порошка приняли все меры к тому, чтобы уменьшить его отрицательное воздействие на окружающую среду.

Закрыв последний из ящиков, он посмотрел на свое отражение в зеркале над комодом, и увиденное ему понравилось. Никакого румянца на щеках. Губы не поджаты от напряжения и не расслаблены от страсти.

Отражение картины в раме отвлекло внимание от собственного лица до того, как он закончил восхищаться собой. Улыбка ушла, он повернулся от зеркала к оригиналу.

Ему следовало заметить картину, едва он вошел в спальню. Никакое другое произведение искусства стены не украшало, а из декоративных предметов на прикроватных тумбочках стояли только часы с фосфоресцирующим циферблатом и старый радиоприемник «Моторола», изготовленные в 1930-х годах, с корпусами из бакелита.

Ни часы, ни радиоприемник никаких эмоций у Крайта не вызвали, а вот картина разозлила. Он снял ее со стены, разбил стекло об изножие кровати, вырвал из рамы.

Сложил и сунул во внутренний карман пиджака спортивного покроя. С тем, чтобы подержать у себя, пока не найдет женщину.

А потом, сорвав с нее одежду и полностью подавив сопротивление, он намеревался засунуть картину ей в глотку, зажать рот и потребовать, чтобы она проглотила ее. Проглотить она, конечно, не смогла бы, слишком большой была картина, и тогда он позволил бы ей выплюнуть картину изо рта, но только для того, чтобы засунуть ее в другое место, затем ещё в одно, после чего он принялся бы засовывать во все эти места что-то ещё, все, что ему заблагорассудится, и засовывал бы до тех пор, пока она не стала бы умолять убить ее.

К сожалению, он жил в таком веке, когда иной раз не было никакой возможности без этого обойтись.

Крайт вернулся к зеркалу, и ему по-прежнему нравилось то, что он в нем видел. Судя по отражению, сердце его не ведало вины, а мысли отличала непорочная чистота.

Наружность имела важное значение. Наружность значила все. Как и его работа.

На туалетном столике Линды, где царил идеальный порядок, он не нашел ничего интересного, за исключением бальзама для туб незнакомой ему марки.