Титания Xарди - Лабиринт розы

На перекрестке с автострадой А-30 он заметил, что вслед за ним свернула какая-то машина, но оторвался от нее без особых усилий. После виадука магистрали А-303 дорога снова пошла вверх, а затем полого спустилась к плавному изгибу, пролегающему в знакомой долине, почти дома.

Пока для Уилла здесь и в самом деле был дом. Он еще не успел приискать себе в Лондоне другую квартиру, а в прежней сейчас жила Шан: он разрешил ей остаться там после их разрыва, заплатив за съем на три месяца вперед. Многое из его вещественной сути по-прежнему пребывало по старому адресу; теперь следовало уделить побольше времени утрясанию всякого рода дел и снова перебраться в Лондон: сколько можно злоупотреблять гостеприимством Алекса?… Но несмотря на то что здесь, в Гемпшире, он всегда чувствовал себя дома — здесь была у него своя проявочная, хранились книжки и большая часть фонотеки,— все это не могло залечить раны, оставшиеся после смерти матери. В июне Уилл сбежал — и от Генри, и от Шан. Теперь предстояло вновь встретиться с действительностью и пересмотреть отношения.

Осеннее солнце уже стояло высоко на юго-востоке, за левым плечом Уилла, но, взобравшись на холм, он увидел, что долина внизу покрыта густым слоем тумана, словно покрывалом, которого пока не коснулось дневное светило. «Мглистая пора», если выражаться поэтически, а «туманная завеса» хоть и звучит более приземленно, зато прямо в точку. С высоты его наблюдательного пункта было видно, что дорога круто и слегка вкривь уходит под откос и теряется в стене белоснежных завихрений, сверху тронутых солнечной желтизной.

Уилл поспешно переключил передачу, чтобы сбавить скорость до минимума, и через несколько секунд нырнул под белый покров, где его со всех сторон обволокло светящимся мерцанием. Видимость сразу снизилась до нескольких метров — то же ощущение, что и в Шартрском лабиринте. Терпеливо улыбаясь, Уилл через стекло шлема вглядывался в туманную пелену: он знал эту дорогу как свои пять пальцев. Сразу за холмом будет мост, затем дорога выпрямляется, идет мимо рыбного озерца ко второму мостику, дальше встретятся несколько домишек, потом деревня и за ней развилка. Там надо взять направо, и ты уже у себя — по растянувшемуся на три мили Лонгпэришу в конце концов доберешься до дома, который на протяжении столетий принадлежал его предкам по материнской линии. Уиллу хотелось немедленно заглянуть и в ее книги, и в ее сад.

Сами окрестности приблизили к нему ее образ. Такой туман мама называла «речными феями». Он вспомнил, как в детстве «белая мгла» иногда, ближе к вечеру, в одно мгновение заволакивала всю округу. Все это происходило за какие-то минуты — то в начале, то в конце крикетного сезона. Туман падал так стремительно, что бэтсмену порой приходилось наблюдать, как из густой пелены, словно по волшебству, появляется и летит к нему мяч. В такие дни всякая деятельность быстро угасала, перемещаясь в местную пивную с подходящим названием «Крикет-клуб», где все засиживались дольше, чем обычно: нечего было и думать садиться за руль, пока не спадет туман. Друзья Уилла по традиции оставались у него на ужин, и мама стелила им спальные мешки наверху, в мезонине.

От рева мотора и ярких вспышек фар сзади Уилл стремительно перенесся в окружающую реальность: чья-то машина тоже неслась к мосту. Пальцы, сжимавшие руль, вдруг ослабели, и мотоцикл заложил крутой вираж влево, протаранив передним колесом металлическое заграждение в преддверии моста. Обтекатель, защищавший колени, лопнул с отвратительным треском, и Уилла выбросило вперед, через руль. Он перелетел через поручень, сильно поранив при этом ногу, и с пятнадцатифутовой высоты упал в протекавший под мостом Тест.

Несмотря на жгучую боль в ноге, Уилл при падении не испытывал тревоги, больше волнуясь за «дукати», чем за собственные ссадины. Солнце сквозь туман пронзало его сознание удивительными радужными сколками света, и полет длился, казалось, целую вечность. Какой-то идиот обошел его на мосту. Наверное, не заметил. Сам он точно никого не видел и не слышал.

Понимая, что мотоцикл сейчас полетит за ним, Уилл инстинктивно сжался в комок, и удар пришелся точно на затылок и плечи. Он не потерял сознания и с убийственным спокойствием перевернулся, на мгновение оценив красоту и прозрачность студеного, с галечным дном потока, быстро уносящегося вдаль. Вода назойливо наливалась в нос и рот, а глубина для мелкой на вид речушки была приличной. Хоть и досадуя, Уилл с облегчением осознал, что ноги-руки у него целы, значит, он серьезно не пострадал — если не считать неприятной пульсации в бедре, коченевшем от ледяной воды. Шлем удержался на голове, что, очевидно, стало для Уилла настоящим спасением. Он вскоре сообразил, что нужно срочно выбираться на берег, если он не хочет утонуть прямо тут, благо водная толща вполне позволяла. Яростный водный напор всегда восхищал его; вот и теперь Уилл по примеру потока собрал остатки сил и начал вползать на пологий берег. Ясности сознания хватило на то, чтобы вспомнить, что до дома осталось не больше мили, но неожиданно на него навалилась дурнота, в голове все завертелось, и Уилл, уткнувшись лицом в землю, окончательно забылся в обмороке. В ледяном сне он слышал голос девушки-американки, советовавшей ему «идти прямо сейчас», и автоответчик Алекса: «Будьте добры, оставьте сообщение после сигнала», а затем рев мотоциклетного мотора, похожий на демонический любовный клич.

За мостом чего-то дожидалась синяя «ланчия». Открылась дверца, и на ее краю загорелся рубиновый огонек. Из салона показалась пара шикарных ботинок ручной выделки, за ними — две брючины из серой шерстяной ткани и наконец фигура их обладателя в верблюжьем пальто.

Человек подошел к стенающему мотоциклу. Рука в перчатке высвободила застрявшую в железной решетке ограждения тормозную педаль, затем повернула ключ, выключив зажигание. В наступившей мертвой тишине любой шелест казался оглушительным. Незнакомец открыл бардачок мотоцикла и принялся рыться в нем. Где-то рядом, на придорожной ферме залилась лаем собака. Человек, не обращая на нее никакого внимания, прошелся вдоль ограждения, обогнул его и спустился к месту, где по-прежнему лежал Уилл, наполовину погруженный в холодную речную воду. Ее поверхность слегка парила от разности температур, видимость была незначительной. Ногой незнакомец поддел безжизненное тело Уилла и перевернул его на спину, затем склонился над ним, убежденный, что туман скрывает их обоих от посторонних глаз. Он не слышал, что в близлежащем домике, в двухстах метрах от реки, кто-то всполошился. Понемногу к собачьему лаю присоединились голоса. Они раздавались все ближе, и человек резко выпрямился, а затем поспешил обратно к «ланчии». Тихо заурчал мотор, на мгновение мигнули красным габаритные огни, и машину поглотила густая пелена.

Уилл хохотал. Смех отдавался в его пустой голове, и он чувствовал себя, как Данте при переходе из Чистилища в Рай. Небесное создание, присевшее подле него на береговом откосе, обладало голосом таким чистым и пронзительным, словно это и впрямь был дантовский ангел. «I'angel cantava in voce assai piu che la nostra viva[11],— подумал он,— звучней, чем песни на земле звучны».

— Уилл? — повторил голос.

Мелисса, поначалу решившая, что он мертв, старалась не терять самообладания. Она безуспешно боролась с дилеммой: вытащить ли его на берег, рискуя повредить возможно сломанный позвоночник, или оставить Уилла лежать в ледяной воде. В отчаянии она звала на помощь, надеясь, что кто-нибудь откликнется со стороны ее домика или дороги. Взгляд Уилла блуждал, ни на чем не задерживаясь, а сам он время от времени принимался невпопад смеяться. Сигнал на мобильнике то и дело прерывался — проклятый туман! — но Мелиссе удалось связаться со службой «999» и вызвать неотложку. Теперь она выслушивала советы, как помочь пострадавшему, отвечала на вопросы о положении его головы, пыталась оценить кровопотерю и тяжесть раны на бедре. Мелиссе не до конца удавалось владеть собственным голосом: ее страшило, что она может ненароком навредить Уиллу, но она старалась сделать все, что в ее силах. Она накрыла его своим пальто и сохраняла видимость спокойствия.

«Зачем она так тревожится?» — думал Уилл. Он всмотрелся в ее лицо, похожее на Рафаэлевых путти. Это небольшой ангел. Ее кроткие прикосновения и тепло от наброшенного сверху пальто были приятны. Уилл слышал странные слова вроде «сухожилия», и «жгут», и «гипотермия», и даже почему-то «травма головы», но все они на целую бесконечность отстояли от его собственных ощущений. Он свободно плыл по течению, едва замечая красноватое растекание в ближней заводи (словно в воду вылили бутылку кларета), не чувствуя ни боли, ни тревоги, умиротворенный и безмятежный. Цветные вспышки складывались в его мозгу в невиданные калейдоскопические узоры, напоминая о бабушкином изумрудно-рубиновом ожерелье из далекого детства.