Хиллари Боннэр - Нет причин умирать

Дождь начал затихать, и туман неожиданно поднялся. Это было что-то сверхъестественное. Минуту назад Келли буквально тонул в непроглядной тьме, а теперь видимость стала абсолютно четкой.

С чувством благодарности он поддал газу, одновременно прибавив и тот жалкий выход тепла, на который, к сожалению, только и был способен обогреватель «MG». Однако Келли совсем недавно приобрел новый тент, облегавший автомобиль более плотно, чем те, что были у него раньше. И теперь в машине было достаточно тепло для того, чтобы вернуть температуру тела Келли хотя бы к той цифре, которая, как он полагал, была почти нормальной.

Итак, оказавшись в значительно более комфортных условиях, Келли немного расслабился и начал прокручивать в голове события этого вечера. Но как только он почувствовал себя достаточно уютно, чтобы думать о чем-либо, кроме своего ужасного физического состояния, он обнаружил, что журналист внутри него вновь проснулся и не дает покоя. Он понимал, что это просто смешно, но ничего не мог с собой поделать.

Там, в пабе, парень сказал ему, что умрет. Он сказал Келли, что его собираются убить. И возможно, всего лишь несколькими минутами позже он был мертв. Он намекнул на загадочные события, происходящие в Хэнгридже. И совершенно очевидно, что появление тех двух вояк совсем его не обрадовало. Келли еще долго будет помнить этот взгляд, когда парень оглянулся, выходя из паба. Эти глаза, полные страха.

– И спустя лишь несколько минут он мертв, – на этот раз Келли произнес эти слова вслух, въезжая в Ньютон-Эббот.

Как бы сильно он ни мечтал поскорее очутиться дома в тепле, Келли очень старался не превышать допустимой скорости. Он не хотел, чтобы его оштрафовали за превышение скорости, и уж точно не мог себе позволить снова лишиться прав.

Была уже почти полночь, когда он подъехал к своему типовому дому в Сент-Меричерче, высоко над Торки. Припарковавшись на задней улочке, он вышел из «MG» на сухой тротуар. Было ясно, что дождь прекратился здесь час или два назад. Он открыл маленькие ворота, ведущие в крошечный садик. Уличный фонарь прекрасно освещал его, и если бы Келли удосужился взглянуть, то увидел бы, что сад порос всеми возможными сорняками.

Но, как обычно, он не смотрел и не замечал, что творится у него в саду, пока не зашел туда и ветка ежевики, раскачивающаяся на ветру, не хлестнула его больно по левой щеке.

– Черт, – громко выругался Келли, отмахиваясь.

Осторожно прикоснувшись к лицу, он почувствовал, что эта чертова ветка поцарапала его до крови. Тогда он все же бросил взгляд на свой сад, испытывая легкое отвращение. Несомненно, подумал он, пришло время что-то с этим делать. Но в теперешнем финансовом положении Келли не мог позволить себе нанять садовника. А сам он был слишком далек от садоводства. Пока его подруга Мойра, с которой он встречался много лет, не заболела, она всегда присматривала за садами – за крошечным садиком перед домом и чуть побольше, огороженным, позади него.

Мойра. Келли не нравилось думать о Мойре. По-хорошему, ему следовало бы навестить ее этим вечером. Но он этого не сделал. А сейчас уже поздно, слишком поздно, сказал он себе. Оказавшись дома, Келли первым делом направился в ванную, сбросил с себя мокрую одежду, которая так и осталась лежать небрежной кучей на полу, и завернулся в большой махровый халат. Затем переместился на кухню, сделал себе чашку крепкого сладкого чая и вместе с чашкой пошел в гостиную, где зажег камин и с чувством удовлетворения уселся перед ним в свое любимое кресло. Свободной рукой он включил радио, которое почти всегда было настроено на «Классик-FM». Музыка, под которую Келли писал и размышлял.

Журналист внутри Келли и не думал успокаиваться. В голове вновь и вновь прокручивалась встреча с молодым человеком, который представился Аланом. Парень был напуган. По-настоящему напуган. В этом сомнений не было. Но, с другой стороны, он был в стельку пьян. Паранойя на почве алкоголя, сказал себе Келли.

В глубокой задумчивости Келли медленно потягивал все еще обжигающе-горячий чай. Однако его раздумья были грубо прерваны телефонным звонком. Келли подскочил в кресле. Телефонный звонок почему-то всегда заставлял Келли подпрыгивать, особенно если раздавался ночью. Он потянулся за переносной трубкой, лежавшей на столике возле кресла рядом с радиоприемником. Кнопка зарядки батареи слабо мигала. Естественно, он забыл поставить трубку на базу, когда уехал днем из дома.

Однако низкий заряд батареи не был для него проблемой.

Он не собирался долго разговаривать. Звонила Дженифер – младшая дочь Мойры.

– Мама ждала тебя весь вечер, – сказала Дженифер с едва заметным упреком в голосе.

Сначала Келли почувствовал только облегчение. По крайней мере, в словах Дженифер не было намека на то, что Мойре стало хуже. Но Дженифер продолжала говорить, и Келли охватило, увы, слишком знакомое ему чувство вины.

– Ты сказал маме, что заедешь, как только твоя работа над романом на сегодня будет закончена. Она очень хочет видеть тебя. Ты придешь?

Келли взглянул на часы:

– Ну, сейчас так поздно, уже за полночь.

– Я знаю. Но она не может спать. Мы пытались позвонить тебе раньше. Домой и на мобильный…

Келли на несколько секунд зажмурился. Мысленно он увидел свой мобильник на рабочем столе, наверху, там, где он оставил его днем. Он и понятия не имел, специально или нет не взял его с собой на вылазку в «Дикую собаку».

– Прости, – сказал он, наверное, тысячный раз, а затем начал бормотать абсолютно неубедительную ложь: – Кажется, я умудрился посадить все батарейки.

– Ты все еще можешь зайти, она не собирается спать.

Келли глубоко вздохнул.

– Да, конечно, – ответил он настолько бодро, насколько было возможно. – Просто я засиделся допоздна. Потерял счет времени, вот и все. Слова прямо так и сыпались у меня из головы.

И это, бесспорно, была самая большая ложь. Келли проклинал себя в очередной раз, ища ключи от машины, которые положил куда-то всего лишь несколько минут назад. Келли вечно терял ключи от машины. В конце концов он нашел их на крышке водяного бака в ванной и проклял себя и свое дурацкое поведение в сто первый раз.

Дом Мойры, где о ней заботились три ее дочери, стоял всего лишь в нескольких улицах от его дома, но Келли вдруг почувствовал, что ему не терпится поскорее туда добраться. Его захлестнула волна вины и раскаяния. Это был не первый случай, когда он обещал навестить Мойру и не сдержал свое обещание. Но самое плохое в сегодняшнем было то, что ко времени, когда он очутился дома, Келли – так ли, сяк ли – заставил себя забыть, что вообще договаривался о встрече. Возможно, во всем следовало винить его подсознание.

Мойра была смертельно больна. Рак печени. И хотя диагноз ей поставили только четыре месяца назад, болезнь прогрессировала стремительно, и жить Мойре оставалось недолго.

Келли и она никогда по-настоящему не жили вместе, но тем не менее вот уже десять лет, как их жизни были связаны. Все эти годы в своем собственном доме Мойра проводила очень мало времени. И так было вплоть до последних нескольких недель. До тех пор, пока Келли не осознал, что он просто не способен справиться с болезнью своей подруги. За несколько дней до того, как болезнь практически полностью завладела ею, Мойра поняла, что Келли в принципе не может быть ее сиделкой. Она до болезни работала медсестрой в больнице и, как потом понял Келли, с самого начала знала, что это невозможно. И она облегчила ему задачу, сказав, что ни в коем случае не допустит, чтобы он стал ее сиделкой и тем испортил немногие дни, что ей осталось жить.

Это заставило Келли чувствовать себя еще большей сволочью. Но дочери Мойры сразу же добровольно вызвались по очереди ухаживать за своей матерью до самых последних дней, в ее доме. И Келли был им безумно благодарен.

Паула, старшая дочь, приезжала примерно раз в неделю из Лондона, чтобы провести несколько дней со своей мамой. Иногда ее сопровождал четырехлетний сын Доминик, в другие дни она оставляла мальчика либо с его отцом, Беном, либо со своей свекровью. Лини, средняя сестра, приезжала домой каждые выходные из Бристола, где училась в университете. И наконец, Дженифер, которой едва исполнилось девятнадцать, несла самую большую ношу. Она вернулась в Англию после годичного путешествия, чтобы застать свою мать в тисках страшной болезни. И, не задумавшись ни на секунду, сразу же отложила запланированную учебу в университете еще на один год и переехала обратно в дом матери, объявив, что будет отвечать за ее уход. И продолжала делать это без жалоб, а сестры помогали ей, насколько могли. Келли думал, что юная Дженифер настоящее чудо. Как и ее сестры. И они действительно заставляли его испытывать чувство стыда.

Дом Мойры поразительно напоминал Келли его собственный. Три спальни, терраса и даже большое фасадное окно были точь-в-точь как у него. Остановившись снаружи, он откинулся на своем сиденье и постарался настроиться на визит к больному человеку. Он знал, что понимание ужаса болезни так и не пришло к нему. И, что еще хуже, к нему не пришло осознание того, с какой бешеной скоростью эта болезнь убивает Мойру. Почти каждый день он собирался проводить хотя бы часть вечера с Мойрой, но, так или иначе, навещал ее все реже и реже. И дело, конечно же, было не в том, что он не беспокоился о ней. Джон Келли беспокоился об этой женщине настолько, насколько вообще был в состоянии беспокоиться о человеке. Но он не мог смириться с мыслью о том, чтобы принять страшное положение Мойры – и потому просто-напросто отказывался об этом думать. Что, кстати сказать, было вполне в его духе. И возможно, именно эта черта его характера и стала основной причиной того, почему много лет назад он вступил на путь, который привел его к такой сильной алкогольной и наркотической зависимости, что едва не погубила его. Келли слишком часто пытался уйти от реальности.