Александра Сашнева - Тайные знаки

В обоих креслах (тоже черной кожи) лежали собаки. Они лениво подергали хвостами и снова погрузились в дрему. Марго обошла маленький столик с выпивкой и уселась на диван. На столике была и водка, и коньяк, и портвейн, и текила, и порто.

После запойного Питера хотелось вести жизнь тихую, ясную и трезвую, но быть в Париже и не пить красного вина — глупо. Марго налила полстакана и долго крутила его в руке, вдыхая сложный многотоновой запах.

Валерий прав, французы фамильярно и небрежно относятся к алкоголю, подумала она. На всех пьянках, которые Марго могла припомнить по Питеру, спиртное выпивали до последней капли, а бывало и посылали гонца — в Раше выпивки всегда мало, сколько бы ее ни было. Хотя и выпивка какая-то похабная. И вообще, вся жизнь — пища, шмотки, транспорт и даже погода — все какого-то второго сорта. Если столовая — то пахнет грязными тряпками, если автобус — то раздолбанный и набитый битком. Отчего так? Оттого ли, что людям приходится соглашаться на что попало? Оттого что хорошего не хватает на всех? Или от того, что никто никого не уважает, потому что, если бы уважали, разве посмели бы предлагать то, что предлагают? В Раше люди очень дешевые. Хотя есть и еще дешевле. (А еще есть страны, где живут на один доллар в месяц! Какие-нибудь племена человекоедов. А швейцарские коровы на два доллара! Правильно, дикарей есть нельзя — чего ж на них деньги тратить?) Так Марго просидела довольно долго, потягивая винцо и слушая, как хлопочет на кухне Аурелия. Было скучновато, но включить без спросу ящик или взять книгу — неловко. Комплексы, как сказал бы Жак. Когда утром у него она не могла выяснить какая дверь ведет в ванну, а какая в гальюн, Жак снисходительно ухмыльнулся и, покачав головой — complexes, complexes — сам открыл ей обе двери и включил свет в обоих кабинках.

Прошел час, и собаки ринулись в коридор, услышав заранее пришельца. А через пару минут и Марго услышала на лестнице шаги, потом скрябаниме ключа о замок. Дверь открылась, и в аппартамент вошел высокий поджарый, смахивающий чем-то на Мика Джаггера, мужчина. От старого рокера его отличали большие выпуклые очки в тонкой стальной оправе. Глаза за этими очками искрили, как искрят глаза драчливых уличных котов. Цвет кожи сообщал о том, что печень ведет непрестанную войну с алкоголем.

Аурелия появилась с кухни.

— Здравствуй, мое солнышко! — улыбаясь, сказала она и, привстав на цыпочки, потянулась к лицу пришедшего. Они совершили ритуальное троекратное целование, означающее у французов приветствие.

— Хай! — махнул рукой мужчина.

Коша улыбнулась и смутилась. Французы строили глазки напропалую просто так, из вежливости. Это интуитивно чувствовалось, но напрягало. Она не умела кокетничать из приличия и оставаться внутри равнодушной.

— Марго, Лео, — представила их друг другу Аурелия, и Лео, не раздевшись, прямо в плаще (длинном и черном, как у Алена Делона в кино), наклонился поцеловать гостью. Его дыхание содержало запах коньяка и сигарет «Голуаз», одежда оставила около Марго молекулы приятного мужского одеколона. Три поцелуя у щеки — парижская необходимость.

Вместе с Лео пришел шум.

Муж Аурелии все делал шумно — дышал, ходил, говорил — словно метил этим шумом территорию квартиры, словно объявлял, что он здесь самый хозяин. Собаки таскались за ним хвостом. Удалившись на некоторое время, чтобы раздеться, Лео вскоре через пару минут появился вновь.

— Ты же русская? Ты, наверное, любишь водку! — оживленно предположил он, усаживаясь в то кресло, где лежала овчарка. — Бонни, подвинься!

Марго улыбнулась и покачала головой.

— Нет. Я — вино. Водка мне надоела дома.

«Тюилери, тюилери!» — крикнула птица в скверике за окном, и Марго обернулась к открытой двери балкона. Февраль. Орешки, красное вино и крик птицы в теплых сумерках составляли вкус Парижа, тогда как Питер навсегда запомнился растворимыми кубиками бульона, засохшими корками хлеба и понурыми полупустыми трамваями.

— На твой вкус! — месье Пуллет налил себе золотистого маслянистого «Арманьяка», а Коше вина.

— Чин-чин!

Золотистая влага выплеснулась из бокала в огромную пасть мсье Пулетт. Лео со стуком поставил бокал на столик, и Марго с удивлением увидела, как по внутренней поверхности стекла медленно оплыла сиропообразная волна. Мсье Пуллет щелкнул пультом телевизора.

— Я должен посмотреть криминальную передачу, — пояснил он. — Если ты не против, мне это необходимо для работы.

Марго улыбнулась.

С кухни появилась Аурелия и тоже присела на краешек кресла. Рядом с черной пуделицей Пупеттой.

Диктор объявил, что в Париже ночью совершено опять совершено убийство девушки-студентки, и Лео с Аурелией перекинулись быстрыми фразами, суть которых ускользнула от Марго. Они говорили очень быстро и взволнованно. Половина слов была незнакома.

Тогда она снова стала слушать ящик.

Диктор перечислил количество ограблений, аварий и прочую скучную статистику. Первые несколько репортажей были посвящены дорожным авариям. Потом два самоубийства, либо несчастных случая в Ла Дефанс. Одна девушка прыгнула с высокой крыши, а молодой человек на мотоцикле въехал в глухую стену, вероятно в темноте приняв освещенное фонарем графити за уличный проезд. Потом был еще несчастный случай — школьник шел по улице, и на голову ему упал кусок черепицы. Но школьник жив. Лежит в клинике.

«Теперь репортажи с мест происшествий,» — сообщил диктор, и в кадре появилась та улица, по которой Марго ехала с Жаком и Валерием вчера. Та самая улица, по которой девушка с плюшевым зайцем спасалась от погони! Вот и круглая башенка на углу, похожая на миниатюрный замок.

Значит, она не ошиблась — это точно был выстрел. Что же такого могла сотворить студентка с плюшевой сумочкой-зайцем?

Марго подалась вперед. И супруги Пулетт тоже затихли.

Жандармы деловито ходили вокруг тела девушки, и в аппликациях из светоотражателя теперь отражались не фары, и не фонари, а солнечный свет и голубое ясное небо, какое было над Парижем с утра, когда Марго, встревоженная и счастливая, ехала с Жаком в магазин. Полицейский на экране махал рукой перед объективом, но репортер все равно заснял лицо девушки и оранжевую «зайцесумку», что валялась чуть поодаль.

— И на этот раз преступнику удалось скрыться бесследно, — возбужденно говорила журналистка, возникая в кадре. — Полицейские опять предполагают, что это могли быть разборки нарко-мафии, так как в сумочке был обнаружен шприц. Но опять никаких других улик не существует.

Было видно, что девушка работает в хронике недавно и хочет работать еще, поэтому рвется изо всех жил. Выражение ее лица чем-то напоминала лицо журналистки из одного дурного американского фильма, которая переспала с дебилом (лишь бы взять интервью). За спиной журналистки появились дядьки с носилками и, равнодушно погрузив тело убитой в полиэтиленовый мешок, понесли в труповозку.

Марго чувствовала к убитой слишком сильнуюжалость — будто бы того краткого мига, который связал их взгляды вчерашней ночью, оказалось достаточно, чтобы сделать их нечужими.

«А вот приехал сам комиссар Легран, — объявила журналистка. — Сейчас я подойду к нему и попытаюсь узнать, какой прогноз на раскрытие этого преступления… Хочу напомнить, что за год это уже десятое убийство одинокой девушки. Хочется узнать, неужели оно тоже останется нераскрытым? Итак, я иду к комиссару.» «Без коментариев,» — сердито сказал высокий невыспавшийся человек и оттолкнул камеру.

На экран снова вернулся диктор.

«Это дело грозит стать самым запутанным, — сказал диктор. — В крови застреленной девушки нашли наркотик, а в сумочке шприц. Экспертиза утверждает, что доза была такова, что могла свалить и слона. Обычно так ошибаются застарелые наркоманы, но это был первый укол Дианы Леро.» Началась реклама. Лео щелкнул пультом, и звук пропал.

Марго с непониманием посмотрела на семью Пулетт.

— Расскажи Марго в чем суть, — предложила мужу Аурелия.

— Последние полгода стали убивать девушек от восемнадцати до тридцати лет, — развел руками мсье Пулетт. — Актрисы, музыкантки, журналистки, учительницы или что-то в этом роде… Некоторые застрелены, некоторые задушены. Некоторые погибли от передоза. Сначала думали, что это маньяк, потом, что это похитители органов, потом свалили религиозный экстримизм. Но ни одна из девушек не была ни ограблена, ни изнасилована, и органы на месте. Никаких мотивов. Иногда — самоубийства. Сомнительные. Но доказательств никаких.

— Я убеждена, что это наркотрафик! Никаких улик! — воскликнула Аурелия с возмущением. — Конечно, если брать взятки, никаких улик никогда не будет!

— Не думаю, что все так просто! — Лео вздернул брови. — Ты веришь, что учительницы бывают в мафии? И они продают на переменах наркотики в туалете? С самоубийцами тоже дело темное. Не у всех найдены в крови наркотики. Но последний случай, как ты слышала, совсем загадочен. У застреленной (!) девушки нашли в крови наркотик и шприц в сумочке. Причем, это был ее первый укол. Зачем понадобилось в нее стрелять, если она и так умерла от передоза?