Грегг Гервиц - Обвинение в убийстве

В среду вечером они с Дрей поехали прокатиться на машине. Это был их первый совместный выход со дня смерти Джинни. Они сидели и неловко молчали. Когда, по дороге домой, они проезжали бар Маклейна, Дрей вытянула шею, разглядывая машины на темной стоянке.

– Машина Гутьереса, – пробормотала она.

Тим повернул на стоянку. Дрей взглянула на него, скорее с любопытством, чем с удивлением.

Они нашли Гутьереса в баре, он играл в бильярд с Харрисоном. Гутьерес кивнул, приветствуя Дрей и Тима, потом заговорил мягким тоном, которым теперь с ними разговаривали все:

– Ну как вы, ребята? Держитесь?

– Спасибо, все в порядке. Можно вас на минутку?

– Конечно, Рэк. Не вопрос.

Вслед за Тимом и Дрей детективы вышли из бара на стоянку.

– Ходят слухи, что вы прикрыли версию о сообщнике, – сказал Тим.

– Она не подтвердилась.

– Вы проверили эпизоды, по которым привлекался Кинделл? Тогда у него был сообщник?

– Мы плотно сотрудничаем с окружной прокуратурой, но не нашли никаких доказательств того, что там был кто-то еще. Мы отработали все версии. Вы прекрасно знаете, что мы не можем посвящать в дела следствия родителей жертв.

– Поздновато ты об этом вспомнил, – вставила Дрей.

– Вы не можете быть объективны. Не видите перспективы.

– Как вы нашли тело Джинни? – спросил Тим. – Ведь устье реки – достаточно отдаленный уголок, не так ли?

Харрисон резко выдохнул; в холодном воздухе изо рта у него шел пар:

– Анонимный звонок.

– Мужчина или женщина?

– Послушай, мы не обязаны…

– Это был мужской голос или женский?

Гутьерес сложил руки на груди, раздражение в нем начинало перерастать в злость:

– Мужской.

– Вы отследили его? Записали на пленку?

– Нет, звонок был сделан на номер одного из детективов отделения.

– Не на номер 911? Не к диспетчеру? – спросила Дрей. – Кто мог знать личный номер?

– Кто стремился прикрыть свою задницу, – сказал Тим. – Кто-то, кто опасался быть обвиненным в соучастии или боялся, что его вычислят по звонку. Например, сообщник.

Харрисон сделал шаг вперед, вплотную подойдя к Тиму:

– Слушай-ка, Фокс Малдер, ты себе даже не представляешь, сколько анонимных наводок мы получаем. Это не означает, что парень замешан в убийстве. Это мог быть условно-досрочно освобожденный, испуганный ребенок, который не захотел впутываться в мокрое дело, или бомж, нюхавший клей.

– Точно, у всех бомжей-токсикоманов, подсевших на клей, есть личные номера детективов мурпарского полицейского участка, – заметила Дрей.

– Номер есть в справочнике.

– Бомж с телефонным справочником, – сказал Тим.

– Эй, послушай, ты упустил свой шанс разобраться с этим делом. Мы тебе давали этот шанс. И знаешь что? Ты хотел, чтобы все было честно, по закону. Ладно, хорошо. Мы уважаем твое желание. Но это значит, что теперь ты не контролируешь ситуацию. Вы – родители жертвы и не должны и близко подходить к этому делу, иначе мы обвиним вас в воспрепятствовании следствию. Ваша дочь мертва, и мы поймали подонка, который ее убил. Дело закрыто. Возвращайтесь домой и утешайте друг друга.

– Спасибо, – сказала Дрей, – мы обсудим твое предложение.

Они молча вернулись к машине, забрались внутрь и сели.

– Он прав, – голос Тима звучал мягко и надтреснуто – голос побежденного. – Мы не можем вмешиваться. Мы не можем справедливо и объективно оценить ход расследования. Будем надеяться, что Кинделл струхнет и начнет говорить, чтобы можно было просить о смягчении наказания. Или выдохнется и проболтается. Или что его адвокат выдвинет версию о сообщнике в качестве одной из составляющих защиты. Что-нибудь.

– Я чувствую, что абсолютно бессильна, – прошептала Дрей.

Полицейская машина подъехала к бару и припарковалась на другом конце стоянки. Оттуда вышли Мак и Фаулер и, посмеиваясь, направились в бар.

Тим и Дрей сидели, уставившись на приборную доску, ощущая на лицах соленые брызги окатившей их волны чужого смеха.

Когда Тим в четверг утром зашел на кухню, Дрей подняла глаза, оторвавшись от свежей пачки написанных ею ответов на письма с соболезнованиями. Ее взгляд скользнул по пейджеру в его руке и «Смит-энд-Вессону» на поясе:

– Ты идешь на работу? Уже?

– Я нужен Медведю.

Окрашенный желтый свет, пробивающийся сквозь задернутые шторы, падал на ее лицо:

– Ты мне нужен. С Медведем все будет в порядке.

Зазвонил телефон, но она покачала головой:

– Пресса. Все утро. Они хотят видеть рыдающую мать и стойкого отца. Какую роль ты предпочитаешь?

– Один из наших информаторов сегодня утром дал наводку. Мы планируем задержание. Будет жарко. Я должен быть там.

Один из заслуживающих доверие информаторов Тима и Медведя прослышал о готовящейся сделке, от которой за версту пахло Гэри Хайделом. Команда судебных исполнителей, занимающихся поимкой беглых преступников, на протяжении пяти месяцев охотилась на Хайдела, входящего в список пятнадцати самых опасных преступников, бежавших из-под стражи. После того как суд признал его виновным по одному эпизоду убийства первой степени и по двум эпизодам торговли наркотиками, Хайдел бежал. Два сообщника-испанца на пикапе прижали полицейский седан к дереву, застрелили обоих судебных исполнителей и забрали Хайдела.

Тим знал, что Хайделу скоро понадобятся деньги, и он прибегнет к проверенному способу. Дело, которое тот затеял, было довольно громким и весьма примечательным: он приобрел на Чихуахуа разбавленный кокаин и на мулах перевез его через границу в бутылках от вина. Тем легче Тиму и Медведю было шерстить людей на предмет информации по этому делу, беседуя с ними на улицах и выжимая из них необходимые сведения. В конце концов их усердия были вознаграждены. Если информатор дал Медведю верную наводку, сделка в сорок килограммов кокаина должна была состояться сегодня после обеда или вечером.

– Ты уверен, что готов приступить к работе?

– Я не знаю, что еще могу сделать. Я схожу с ума, – пробормотал Тим.

Дрей опустила глаза. Он знал: она чувствует, как он жаждет вырваться из дома.

– Тогда ты должен идти. Наверное, я просто слишком расстроена, потому что я еще не готова.

– Ты уверена, что все в порядке? Я мог бы позвонить Медведю…

Она покачала головой:

– Помнишь, что ты сказал мне в ту первую страшную ночь? – Она выдавила из себя слабую усмешку. – Хоть один из нас должен немного поспать.

Перед тем как уйти, он на секунду задержался в дверях. Дрей склонилась над письмом. В окно лились лучи утреннего солнца, в их свете кончики ее волос казались золотистыми.

– Я помню все, что с ней связано, – сказал Тим. – Особенно, когда она озорничала. Например, когда она разрисовала карандашами новые обои в гостиной…

Лицо Дрей просветлело:

– А потом это отрицала.

– Как будто это мог сделать я. Или ты. Или когда она нагрела градусник о лампочку, чтобы не ходить в школу…

Она тоже улыбнулась:

– Я вернулась в комнату, а ртутный столбик остановился на ста шести.

– Принцесса-тиран.

– Маленькая негодница, – голос Дрей сорвался в хрип, и она прижала кулак ко рту.

Тим чувствовал, как она борется со слезами, и не поднимал глаз.

– Вот почему я не могу… почему я этого избегаю. Когда мы говорим о ней, это слишком… живо… и это…

– Мне нужно говорить о ней. Я должна помнить.

Тим неопределенно махнул рукой, но даже он сам до конца не понимал, что должен означать этот жест. Его в очередной раз поразила собственная неспособность облечь чувства в слова.

– Она часть нашей жизни, Тим.

Его глаза снова затуманили слезы:

– Уже нет.

Дрей пристально посмотрела на него:

– Иди на работу.

Тим мчался в центр города к скоплению федеральных и судебных построек. В низкой конструкции из цемента и стекла, смахивающей на правительственное здание, располагался офис подразделения, приводившего в исполнение решения об аресте. Стена его была украшена мозаикой, изображавшей женщин с квадратными головами. Когда Тим брал Джинни с собой на работу, при виде этой картины она в ужасе отворачивалась. Помимо мозаики девочка боялась кинотеатров, людей старше семидесяти лет, цикад и героя мультика Элмера Фадда.

Тим отметился на входе, поднялся по лестнице на второй этаж и пошел по коридору, пол которого был выложен белой плиткой с пестрым рисунком. Уже несколько месяцев администрация обещала, что они переедут в современное соседнее здание, но переезд все откладывался и откладывался. Дискуссии по этому поводу достигли накала страстей популярного ток-шоу, но толку от этого было мало. Бюрократическая махина поворачивалась со скоростью черепахи, мучимой жутким артритом.