Мы никогда не умрем (СИ) - Баюн София

Что плеснуло секундным испугом. Мартин убрал руку от воды и прикрыл глаза, почувствовал, как пальцы привычно сжимают дверной косяк.

— Ты… сюда сам пришел? — прошептал Вик, испуганно оглядываясь.

«Я… да, но я знаю дорогу обратно. Мы не заблудимся», — виновато ответил Мартин.

Он не хотел пугать ребенка. Но сидеть взаперти и слушать, как наверху храпит отец, было почти невыносимо. Анатолий вызывал у Мартина глухое омерзение. Он понимал, почему Вик так отчаянно хочет его любви и жалел мальчика. Разве это существо, эта масса, принявшая обличие человека, вообще способна любить?

Но Вик не испугался. Он внимательно разглядывал деревянную птицу, гладя грубые, заусенчатые крылья.

— Это ты сделал?

«Да. Я… быстро научусь лучше. Только привыкну… к тебе».

— А ты откуда знаешь, что так умеешь?

«Я… не знаю, откуда. Просто хочу что-то сделать и знаю, могу я или нет».

— А плавать ты умеешь? Ты же сюда за этим пришел?

«Да», — не стал отпираться Мартин.

К чему ему врать?

— А я не умею. Хочешь — давай, только не утопи нас. Ты же вроде тоже боишься умирать.

«Тебя я боюсь утопить сильнее», — признался Мартин, разжимая пальцы.

Туман не рассеивался. Серая вода была на ощупь теплой и почему-то казалась… мягкой. Оставив одежду на берегу, Мартин по пояс зашел в воду, и проведя рукой по поверхности воды, словно погладив ее, нырнул. Без шума, без всплеска, оставив только лениво расходящиеся круги. Он точно знал, что сможет. Это давалось ему гораздо легче, чем вырезать птицу из дерева.

«А можешь открыть глаза?..» — раздался голос Вика.

«Интересно, он тоже видит дверной проем? Нужно будет спросить», — подумал Мартин.

Он открыл глаза, касаясь кончиками пальцев холодного дна.

Мир вокруг колышется зеленым маревом. Зеленые скользкие водоросли, стелющиеся по дну, и другие, высокие, как подводные деревья. Черные камни в зеленых водорослях кажутся глянцевыми застывшими черепахами. Мимо его лица проносится серебристая рыбка.

Легкие начало жечь. Оттолкнувшись от дна, он легко всплыл в туманную привычную реальность.

— Понравилось? — улыбаясь, спрашивает он, ложась на спину.

Уши заливала вода, но это не помешало ему услышать восторженное: «Да!».

«Давай подальше заплывем?»

— Нет, позже, когда привыкнем. Тут дно близко, я нас обязательно вытащу. А там… не стану рисковать.

«Давай тогда еще раз нырнем? Я там штуку видел… тебе понравится», — загадочно пообещал Вик.

Раскинув руки, Мартин медленно погрузился на дно. Дальше и дальше становилась поверхность воды и смутный, дрожащий волнами свет.

«Смотри туда… нет, налево!»

Там, слева он увидел что-то вроде пня, раскинувшего облепленные зеленью корни.

«Что это?..»

«Ну смотри же!» — чуть обиженно сказал Вик.

И Мартин увидел.

Никакой это не пень. Это остов утонувшего корабля. Вот ребра его каркаса, а вот сломанная мачта. И это не водоросли, это обрывок полуистлевшего паруса тоскует о ветре в зеленом штиле.

«Нравится? Ты же любишь… корабли», — отчаянно стесняясь, сказал Вик.

«Спасибо», — искренне поблагодарил Мартин, всплывая на поверхность.

Доплыв до берега, он скинул с плеча ниточку водоросли, и с легким сожалением прикрыл глаза.

«Ну нет, ты обещал нас вывести — вот и иди сам», — говорит ему Вик.

Мартин с легким удивлением понял, что мальчик просто дал ему возможность побыть собой.

— А тебе там не страшно? В темноте?

«В какой темноте? Тут светло. Огромное окно, я в него смотрю, а позади — пустая комната с белыми стенами», — удивился он.

Мартин улыбнулся. Он не любил темноту и искренне обрадовался, что Вик видит ее не видит. Клубящееся бесконечное пространство за спиной — фон не из приятных.

Рубашка обнимала мокрые плечи. Ветер с запахом каких-то лесных цветов гладил лицо и путался в мокрых волосах. А впереди — дорога. Идти недалеко, но это его собственная дорога.

Он не желал занять место Вика и не мог представить, чтобы когда-нибудь пожелал. Но в этих коротких моментах настоящей жизни он находил столько удовольствия, сколько может находить человек, осознающий, что он всего этого лишен.

…

Холодильник опять был пуст. На решетчатых полках одиноко лежал начавший гнить с одного бока помидор.

«Почему твой отец покупает яйца в магазине? Куры не несутся?» — спросил Мартин.

— Они несутся, но я не успеваю собирать яйца, куры их… расклевывают.

«У нас даже птицы голодают. Кажется, в этом доме везет только свиньям», — вздохнул Мартин, впрочем, без особых эмоций.

Он уже отчаялся хоть как-то обеспечить Вика стабильным питанием. Отец часто отлучался, ужинал поздно и готовил из принесенных продуктов только на себя. К тому же судя по остающейся на плите сковородке, ребенку это все равно есть не стоило. Мысль о воровстве на чужих огородах посещала Мартина все чаще.

Впрочем, была идея получше.

В грибах и ягодах он не разбирался. И во всем, что связано с огородничеством и птицеводством. В общем, у него не было знаний, которые могли бы помочь ему решить проблему с едой. Мысль о том, чтобы поговорить с отцом ему даже не приходила — она была абсурдна и противоестественна.

О чем с ним можно говорить? Мартин вспоминал его толстые губы, бесформенные, розовые, будто кто-то их неумело нарисовал. Красное, испитое лицо и крошечные, водянистые глаза. От него пахло перегаром, потом и нестиранным бельем. У него были теплые, липкие руки. Каждый раз, когда Анатолий дотрагивался до Вика, Мартин отворачивался. Ему было мерзко. И мерзко от того, что Вик словно не замечал уродства этого существа, беспомощно ожидая от него ласки и тепла, на которые тот был просто неспособен.

Мартин вздрогнул, словно стряхивая с себя что-то липкое.

«В деревне есть библиотека?»

— Нет, только в городе.

«А есть в деревне женщина, у которой красивый сад или большой огород?»

— Я не знаю, Мартин, я совсем там ни с кем не общаюсь. Не хочу, они странные… мне и дома хорошо.

«Вик, это деревня. Тут ты или дружишь с людьми, или ты чужой. А чужих, что-то мне подсказывает, здесь не любят».

— И что мне, тащить с собой ведро корок в деревню?! — огрызнулся Вик, замыкаясь.

«Вик? Вик, ты меня слушаешь?» — настойчиво спросил Мартин.

— Ну…

«Я не хочу тебя заставлять. Я сам не испытываю… мне не страшно голодать. Или болеть. Но я не хочу, чтобы ты голодал. Тебе… тебе нельзя, понимаешь?» — в голосе Мартина послышалась растерянность.

Он никак не мог уместить в правильные слова все, что испытывал, когда Вик меланхолично смотрел в потолок, лежа на скрипучей кровати, и представлял облака. Не мог объяснить, что ребенок должен читать книги. Гулять, общаться с другими детьми. И главное есть вовремя, а не ждать по полтора дня, пока отец сунет ему ломоть хлеба с растаявшим белесым маслом и стакан молока.

Отец будто пытался заботиться о мальчике. Только Мартин видел, что это фальшивая забота. Когда отец выдавливал из себя очередное: «Ты это…не шляйся долго», это вовсе не означало, что можно не пропадать на улице хоть до следующего дня. Однажды Анатолий привез из города какие-то семена и дешевую пластмассовую машинку. И Вик, и Мартин с одинаковым изумлением уставились на подарок, искренне недоумевая, что с ним делать-то нужно?

Но Мартина после удивления словно плетью стегнула ненависть. Ему хотелось взять игрушку и заколотить Анатолию к глотку. Жестокое, осмысленное, не детское желание заставило его повернуться лицом к темноте и отойти от проема. Чтобы Вик не узнал, как он представляет себе острые края пластиковой кабинки, застрявшие в брыластом горле его отца. У Мартина было много причин ненавидеть его, но Вику он не об этом ни за что не скажет. Не сейчас.

А Вик, приняв подарок полоснул сознание светлой, детской надеждой. И не замутненной ничем радостью — это папа. Подарил ЕМУ.

Машинка стояла на полке, и Вик каждый день вытирал с нее пыль. Но никогда с ней не играл. Это была единственная игрушка в его комнате, и он искренне не понимал, зачем она вообще нужна. Иногда отец бросал ему: «Не разбрасывай игрушки в коридоре», уходя спать. Наверное, в такие моменты ему вспоминалось что-то из собственного детства. Вик игрушки никогда не разбрасывал. У него их и не было.