Эдуард Тополь - Римский период, или Охота на вампира

Из этого учреждения значительно труднее выйти, чем попасть в него. Прежде всего, чтобы выйти, нужно официально и открыто заявить врачам, что ты признаешь себя больным. Надо признать, что был болен и все, что делал, делал в состоянии невменяемости. Второе – это нужно заявить, что поступал неправильно. Нужно заявить, что отрекаешься от всего, что делал.

Я знаю несколько примеров, когда люди, не желавшие таким образом отречься от своей деятельности, пробыли много лет в этой больнице. Например, Самсонов Николай Николаевич. Ленинградский геофизик, лауреат. Сидел он только потому, что отказывался признать себя больным. Другим моим товарищем по сумасшедшему дому был, например, французский коммунист, по происхождению румын, который прожил более десяти лет в Марселе, а потом приехал в Советский Союз, чтобы посмотреть, что представляет собой коммунизм на практике. Он поступил в Молдавии на обувную фабрику и там долго работал. Ему не понравилось, что рабочие обувной фабрики, да и всей обувной промышленности, получают так мало денег. Он предложил своим коллегам по работе бороться за лучшую зарплату. Они объявили забастовку, и он был арестован и признан невменяемым. В больнице он не мог понять, что с ним произошло. Что означают такие действия коммунистов? Для него коммунизм и борьба рабочих за лучшую жизнь – это примерно одно и то же. Ему это было непонятно. Под конец его пребывания он, как мне кажется, стал сходить с ума по-настоящему, потому что уверял всех, что в советском правительстве действует рука Ватикана.

Другим моим товарищем по заключению был латыш, живший в Австралии в эмиграции и приехавший в Советский Союз навестить своих родственников и друзей. Его не выпустили из Советского Союза, заявив, что, поскольку он – латыш, он – гражданин Советского Союза. Другого правительства Латвии не существует.

У меня там было много друзей, и судьбы их, все их дела доказывали мне, что в общем-то в эти больницы попадают люди с такими делами, по которым их нельзя судить. Не за что судить. И больница – это просто способ избавиться от них и на время убрать их с глаз долой.

Режим этой больницы напоминал тюремный режим. Один час в день прогулки. Запертые камеры. Один раз в месяц – свидание. Одно письмо родственникам в месяц. Одна передача в месяц. Это был абсолютно тюремный режим. Врачи сами понимали, что это не больница, а тюрьма, и говорили об этом открыто. В случае если больной вел себя недостаточно правильно, он мог быть наказан.

В этой больнице очень легко совершить какую-нибудь провинность. Наказания же весьма суровы. Вот три типа наказаний, применяемых в этой больнице. Первый тип относится к наказанию медицинскими средствами. Известно, я думаю, везде средство под названием «сульфазин». Оно применяется в случае, если пациент, т. е. заключенный, совершил небольшой проступок. Допустим, грубо ответил врачу на какой-либо вопрос или заявил, что врач – палач в белом халате. Сульфазин – болезненное наказание. От него поднимается температура до сорока градусов Цельсия. Человек чувствует лихорадку, он не может встать, не может пошевелиться. Это продолжается день-два. Если же такое «лечение» повторяется, то такое состояние может продлиться и неделю, и десять дней.

В качестве второго наказания применяется средство под названием «аминазин». Это психотропное средство, тоже, наверное, известное в других странах. От него пациент чувствует отупение, сонливость, он может спать несколько суток подряд. Если такое средство применяется как система, то пациент может спать в течение всего срока его употребления.

Третьей мерой наказания была, как у нас называлось, укрутка. Это – использование влажной парусины, которой обматывался пациент от пяток до головы. Обматывался настолько плотно, что ему было трудно дышать. Когда эта парусина начинала сохнуть, она садилась, сжималась, и человек чувствовал себя еще хуже. Но это наказание применялось осторожно, в присутствии медицинского персонала, который следил за тем, чтобы больной не потерял сознание. И если его сердце давало перебои или он терял сознание, то парусина, в которую он был завернут, ослаблялась.

Вообще медицинские средства применялись довольно широко. Достаточно было проявить веселость, или, наоборот, грусть, или слишком большую успокоенность, то есть любое отклонение от обычного состояния, которое могло показаться психиатрам подозрительным, чтобы у них появилось основание заявить, что ты болен, и распорядиться, чтобы начали применять эти различные средства.

…Как только политзаключенный прибывает в спецбольницу, врачи на первом же свидании ставят перед ним альтернативу: либо бессрочное заключение, либо отказ от своих убеждений.

Заведующая 11-м отделением заявила мне без обиняков: «Ваша болезнь – инакомыслие». При этом никого не смущает, что за одну и ту же политическую акцию одних людей присуждают к заключению в лагерях, а других (их товарищей по процессу) к принудительному лечению.

«Мы лечим вас стенами», – говорят врачи. Но это еще лучший вариант «лечения». Иногда врачи предупреждают политзаключенного, что, если он будет «упорствовать», очередная комиссия может назначить ему «лечение» помимо стен. Таким образом, совершенно здорового психически человека угрожают подвергнуть «лечению» сильнодействующими медицинскими препаратами, способными подорвать или даже разрушить психику, то есть подвергнуть его самому утонченному способу пытки, до которого не додумались палачи прошлого.

Так называемая дисциплина поддерживается намеренно насаждаемой атмосферой запугивания. Нередки случаи избиения больных санитарами, надзирателями и корпусными. Избиения здесь считаются нормальным явлением. Происходит оно, как правило, при молчаливом благословении сестер и явном попустительстве врачей. Вот образчик «наставления» врачей санитарам: «Вы что, не знаете, что бить вообще нельзя, а если не умеете, то тем более!»

Больной Семенчук был избит санитарами и дежурным по лестнице, а затем в камере (в 1967 г.), дежурный врач Татьяна Алексеевна прокомментировала это избиение такой сентенцией, обращенной к больному: «Стену головой не прошибешь!»

22 марта 1962 г. санитары зверски избили больного Алексеева Василия Ивановича (1927 г. р.) в 4-м отделении. У него были явные следы побоев: синяки, кровоподтеки. Когда он по этому поводу обратился к врачу Екатерине Ивановне Кузнецовой, она невозмутимо ответила: «Тебя еще мало били».

Медбрат 7-го отделения Виктор Валерьянович систематически избивает больных, заводя в ванную. Больной Семенчук был избит в присутствии медсестры. По инструкции санитары и надзиратели не имеют права заходить в камеру без сопровождения среднего медицинского персонала. Однако для облегчения экзекуций это правило постоянно нарушается. Летом 1969 г. в 3-м отделении два санитара вошли в камеру без сестры и дежурного и избили больного Станислава Арбузова. В конце апреля 1970 г. в 4-м отделении медсестра Анастасия Алексеевна, производя инъекцию больному Владимиру Алексееву (1945 г. р.), вышла из палаты, чтобы дать возможность санитарам избить его, «умыв» при этом руки. Иногда «для удобства» больного сначала привязывают к койке, а затем бьют. В августе 1970 г. в 3-м отделении санитары избили больного Ефимова, предварительно прикантовав его к койке. В «подвигах» такого рода дежурные и корпусные не отстают от санитаров. В июне 1969 г. в 1-м отделении больного Владимира Степанова грубо приволокли не в ту кабину, куда он просился (тяжелые больные гуляют здесь в «кабинах», то есть крошечных двориках, собственно, деревянных ящиках без крышки), и больной, сопротивляясь, ударил корпусного Георгия Русского. Последний и санитар избили его, отвели в отделение и там продолжали избивать в камере. Иногда такие избиения заканчиваются трагически. Один больной был заведен в ванную и зверски избит санитарами, надзирателями и фельдшером. Его бросили на кафельный пол, пинали ногами; результат – перелом берцовой кости и направление в Москву на операцию. «Разбор» дела завершился объяснительной запиской санитара, которую сочли вполне достаточным документом для прекращения расследования.

В 1965 г. больному Никитину Александру Георгиевичу (1932 г. р.) вывихнули руку и повредили ключицу. Он остался калекой на всю жизнь. (Сейчас находится в 11-м отделении.)

Больного Григорьева Ивана Ивановича (1925 г. р.) зверски избили в 11-м отделении. В результате он потерял зрение на один глаз.

В 1964 г. в коридоре 2-го отделения санитары и надзиратели зверски избили больного Иванова Николая Петровича. Его повалили на пол и пинали ногами, сломав ему два ребра. Иванов так и не смог оправиться после этого избиения и через три месяца скончался, причем известно, что последние 20 дней он непрерывно харкал кровью.

Разумеется, никто не был привлечен к ответственности за эти и другие случаи членовредительства и убийства, не было даже проведено соответствующего расследования, а смерть больных приписали необратимым болезненным процессам.