Роберт Стоун - Перейти грань

Он дал ей увлечь себя ласками, и они занялись любовью. Она отдавалась ему всем своим существом и чувствовала, что и он тоже, не помня себя, страстно желает навсегда привязать ее к себе. Радость этой близости рождала в ней веру, что их отношения могут продолжиться. Но стоило ей оторваться от него, как она уже знала, что ничто невозможно. Он уснул, обессиленный, а она лежала без сна и плакала, потому что это было в последний раз.

Всю следующую неделю она держала телефон на автоответчике и не отвечала на его звонки. Она знала, что в конце концов он придет. В среду она обедала с Даффи в ресторане напротив железнодорожного вокзала в Согатаке. Говорили о возвращении Оуэна.

— Привлечь его к радиобеседам не составит труда, — объяснял публицист. — Мне нравится идея вашего участия в них. Например, за неделю до его возвращения.

— Нам пока нечего предложить, — проговорила она. — Позднее у нас будет наш видеофильм. И его книга.

Вид у Даффи стал озадаченный.

— Честно говоря, я подумал, что Оуэну надо будет отдохнуть. Он говорит по телефону так, словно пребывает в прострации. Вам не кажется?

— Я не знаю. Мы не разговаривали.

— Не разговаривали?

Она покачала головой.

— Ну что же, мир не будет ждать, — помедлив минуту, объявил Даффи. — Нам надо ковать железо, пока горячо.

Им с Даффи, ирландцам по происхождению, было легко в обществе друг друга, но от этого лишь явственнее ощущалась та нервозность, которая в них обоих нарастала.

— Как идет работа над фильмом? — поинтересовался Даффи, пробегая глазами один из своих пресс-релизов.

— Нормально. Готовимся к последней сцене.

— Будете скучать по роли звезды?

Она скосила на него глаза.

— Что вы имеете в виду, Дафф?

— О, я всего лишь хотел сказать, что вам, наверное, будет не хватать внимания.

— Это будет прекрасно, — ответила она. — В мире опять наступит затишье.

Когда они расстались на вокзальной автостоянке, она крикнула ему вслед:

— Попросите Оуэна позвонить мне. Думаю, хватит ему молчать.

— Непременно, — отозвался Даффи.

Но Оуэн по-прежнему молчал. В пятницу она ответила на звонок Стрикланда, обнаружив, что ей ужасно не хватает его.

— Я чувствую себя брошенным ребенком, — объявил он. — Мне следовало бы обратиться к чувству юмора, если бы оно у тебя было.

— Оно у меня есть, — заверила она. — Нам обоим придется обращаться к чувству юмора.

— Если это пойдет на пользу, я готов, — согласился Стрикланд. — Боюсь показаться самоуверенным, но почему придется именно мне, а не ему?

"Потому что в своей любви к тебе я сделала тебя частью себя, — подумала она. — И все, что будет необходимо вынести мне, придется переносить и тебе". Но она не стала объяснять это ему по телефону.

— Ты хочешь сказать, почему придется ему, а не тебе, Рон.

Тем не менее она согласилась увидеться с ним в следующий уик-энд, у себя дома в Коннектикуте. Они встретились в летнем домике, стоявшем среди солончаков за Уэстпортом. Из столовой открывался вид на заболоченную пойму, по которой расхаживали кваквы. Энн и Стрикланд пили «Шардоннэ», и это было ее первое спиртное со времени их последней встречи.

— Мне лучше знать, — убеждал Стрикланд. — Ты должна поверить мне.

— Рон, — упорствовала она, — ты удивляешь меня. Неужели ты на самом деле надеешься на счастье? Не будь таким ребенком.

— Я не знаю, что это. Я не могу объяснить, что это.

На автостоянке у них едва не вспыхнула ссора. Они приехали по отдельности, но теперь Стрикланд настаивал, чтобы домой они возвращались вместе. Он ехал за ней по шоссе 1-95, ведя машину так безобразно, что она удивлялась, почему его не остановят. Возле дома он свернул на подъездную дорожку вслед за ней. Она впустила его, но затем, обеспокоенная его упорством и не желая сворачивать с намеченного пути, заявила:

— Будем считать, что между нами все кончено. Нам пора возвращаться к действительности.

— Если ты думаешь, что я отступлюсь, — заявил он в свою очередь, — то ты сумасшедшая. Ты еще передумаешь. Я собираюсь переделать тебя.

— Ты недостаточно хорошо знаешь меня, Рон. Если бы ты знал, ты бы не стал говорить так.

— Я не собираюсь расставаться с тобой. Из-за меня. Из-за тебя.

— Не будь таким собственником.

— У меня есть на это право.

— Нет у тебя такого права. И не загоняй меня в угол.

— Будь я проклят, если дам тебе погрязнуть в заурядности с этим болваном! В этом глупом провинциальном окружении. Как какой-нибудь толстозадой военно-морской женушке.

— Это как раз то, что я есть. И хватит об этом.

— Чепуха! Нонсенс.

— Ты становишься помехой в серьезном деле. Мы повеселились. Теперь этому пришел конец. У меня есть дела, которыми надо заняться.

— Не строй из себя холодную сучку. Меня не купишь на это.

— Ты тешишь себя иллюзиями, Рон. Поверь мне, я могу быть холодной сучкой, среди самых лучших из них.

— Я собираюсь удержать тебя от этой катастрофы. Я настаиваю.

До этого она избегала его взгляда, теперь же не отводила от него глаз.

— Что мне непонятно, так это, почему ты такой злой.

— Я ничего не могу поделать с собой. Все это убивает меня наповал.

— Меня тоже. Но тем не менее, я кончаю с этим.

— А я не могу.

Стрикланд выглядел так, словно был близок к срыву. Это начинало действовать ей на нервы.

— Придется научиться.

Он начал заикаться. Она отвела взгляд.

— Я согласен ждать, — выговорил он наконец. — Я буду.

— Нет, — отрезала она. — Я не буду. Я не буду подавать тебе надежду, потому что надеяться не на что. Я уверена в этом.

— Но это же нелепо — навсегда остаться в лапах этого дерьма.

— Послушай. Я умею ладить с ним. Я привыкла к жизни с ним. С тобой я не умею ладить.

— Ты вкусила новой жизни, — убеждал ее он. — Это только начало. Теперь ты знаешь, что это такое.

— Возможно.

— Тогда не будь самоубийцей.

Она стояла посреди столовой, скрестив на груди руки, и качала головой.

— Это дается только раз. У тебя только одна жизнь.

Она засмеялась.

— Это уж точно, — заметила она. — Жить так сладко.

Размахнувшись, он ударил ее по лицу ладонью так, что голова у нее откинулась назад. Пораженная, она отшатнулась.

— Извини, — пробормотал он и пошел вслед за ней в ванную, где стоял у нее за спиной, пока она смотрела на себя в зеркало. — Я не помнил себя, — объяснил он.

Энн посмотрела на свою пылающую щеку и потрогала краешек верхней губы.

— Полагаю, что это не всерьез, — проговорила она.

— Извини.

— Но мне это совсем даже не нравится. Лучше тебе не делать больше ничего подобного.

Они вернулись в гостиную. Она посмотрела на него, потом на дверь.

— Ладно, я не могу, чтобы ты ехал в таком состоянии. Можешь остаться в комнате для гостей.

— Ничего страшного, — успокоил он ее. — Я утратил контроль над собой лишь на секунду.

— Я не смогу быть с тобой этим вечером. Извини.

— Хорошо. Все нормально.

— Забавно, — вслух размышляла Энн. — Я росла с отцом и тремя братьями — единственная девчонка. Все они были не сахар. Но никто никогда не поднимал на меня руку. Двадцать лет я была замужем за офицером, и ему никогда не приходило в голову ударить меня. Как и никому другому. Пока я не стала таскаться с такой чувствительной творческой натурой, как ты. И вот схлопотала.

— У нас темперамент.

— Правда? Ну, а я не привыкла к этому. Так что не надо проявлять свой темперамент.

— Ты же знаешь, что я люблю тебя. Ты же знаешь это, не так ли, малышка?

Она быстро прошла мимо и, обернувшись, молча указала ему на комнату для гостей. В спальне наверху она закрыла дверь на ключ и достала из аптечки свое снотворное. Сев на кровать, высыпала таблетки на покрывало. Их оказалось двадцать пять. Слова, которые он произнес последними, все еще стояли в ушах:

— Я люблю тебя… Ты же знаешь это.

Напрасные слова, печальная песенка. Отложив одну таблетку, она аккуратно ссыпала остальные в бутылочку.

Однажды ярким голубым утром Браун почувствовал, что не может больше фальсифицировать свое продвижение. Бесконечные необычности устраняли все связи. На протяжении долгих недель он пытался сводить реальность к сериям углов. Одинокий и спрятавшийся от всего мира, он постоянно ощущал на себе чей-то испытующий взгляд.

Реально он находился севернее острова Вознесения, официально — далеко в Тихом океане. Он мастерски овладел необходимыми математическими приемами и без конца занимался вычислениями. Солнечная и ветреная погода как нельзя лучше подходила для плавания под парусом. Мачта держалась прочно. В эфире Дикий Макс выменивал монеты. На его вызовы Макс больше не отвечал. Браун напугал его.