Том Нокс - Метка Каина

Эми покачала головой.

— Homo Judaicus? Жуть какая! Стыд!

— Но в этом есть смысл, — спокойно возразил Ангус. — Универсальные человеческие права не могут быть применены, если люди не такие, как все. Если будет доказано, что иудеи — другие, что они выше по всем параметрам, то они могут претендовать и на другое, более высокое право. Если уж тебе хочется довести логику идеи до конца, черт побери.

— И таким образом, — добавил Саймон, — Келлерманы хотели получить результаты работ Фишера ради своих сионистских целей… или, если это не удастся, повторить его… э-э… эксперименты, чтобы получить те же самые факты. Верно?

— Ну-у… — Ангус неопределенно взмахнул рукой. — В общем, первый вариант оказался недоступным. Никто не хотел им сообщать, где спрятаны документы. Так что оставался второй путь. Наука. Повторение исследований. Вот только науке потребовалось семьдесят лет для того, чтобы заново открыть то, что нацисты обнаружили в Гюрсе, и уже потом начинать доказывать все с нуля. Но даже теперь, когда наука может это сделать, остается немало сил, выступающих против самой концепции различия рас и евгеники. Проект по исследованию человеческого генома в Стэнфорде был закрыт под давлением западных правительств — и церкви.

— А Келлерман в ответ запустил проект «Карта генов»…

— Именно так. Те эксперименты, которые мы проводили в рамках этого проекта, напрямую финансировались «Келлерман Намкор». Тот старый нацистский врач, Дреслер, сбежал в Намибию в девяностых годах, после того как его узнал отец Дэвида. Но именно он сильно продвинул вперед проект «Карта генов», подсказав, как именно лучше всего повторить результаты Фишера. Он даже предложил исследовать кровь тех же самых людей — выживших в Гюрсе, в особенности каготов. — Чуть помолчав, Ангус продолжил: — И знаете что? Этот план вполне мог иметь успех, если бы Фазакерли не болтал лишнего. На конференции во Франции он начал хвастать, что уже готов с успехом повторить опыты Евгения Фишера, проведенные в Гюрсе. Я там был. Те, кто слышал Фазакерли, почувствовали себя оскорбленными. И я предполагаю, что именно тогда насторожилась и католическая церковь и тут же предприняла кое-какие серьезные шаги. Они тут же привлекли к делу Общество Пия X, потому что, как всем известно, оно состоит почти исключительно из бешеных фанатиков. А поскольку тайна Гюрса была им уже известна, то они готовы были на все, лишь бы круг посвященных не стал шире. Все это уходит корнями еще в вишистскую Францию.

Саймон бросил быстрый взгляд на Дэвида и снова уткнулся в свои заметки.

— А сочувствующие Обществу уже пресекли предыдущие попытки вытащить из могилы тайны Гюрса. Я говорю о родителях Дэвида — они приехали во Францию и, ничего не подозревая, начали искать корни Мартинесов, баскских предков…

Эми перебила его, и ее голос прозвучал зло и отрывисто:

— И Общество уже нашло самых беспощадных исполнителей своих заданий: террористов ЭТА, вроде Мигеля? Отлично! Натренированный убийца, глубоко религиозный католик. И у него была причина ненавидеть каготов… скрытая ненависть к самому себе…

Ангус подошел к одному из ящиков и, подняв его крышку, достал какой-то документ, украшенный несколькими черными свастиками.

— Да, в этом есть смысл… — неуверенно произнес Дэвид. Он изо всех сил старался не думать о своих родителях. Старался не думать о деде; старался вообще выбросить все мысли из головы. Он с трудом выдавливал из себя слова. — Они его использовали. Я имею в виду Мигеля. Волка. Потому что он отлично знал ключевой для них район — Страну Басков, где оставались многие выжившие в Гюрсе, где жили каготы…

Историю закончил Саймон:

— Да, и снова начались убийства. Тех, кто сумел выжить в Гюрсе, целенаправленно уничтожали. Убиты были и немногие оставшиеся в живых каготы, причем кое-кто из них — просто за то, что был каготом. — Саймон окинул взглядом подземное помещение, тускло освещенное керосиновой лампой, и закрыл блокнот. — И как раз в этом состоит трагедия каготов, ведь так? Они должны были исчезнуть. Они ведь были живым доказательством того, что процесс видообразования продолжается, что человечество не остается неизменным. Однажды то же самое может произойти и с евреями. Но стоит уничтожить каготов, по крайней мере, таких, чье происхождение является доказанным, — и все свидетельства видообразования исчезнут. Устраните каготов — и эксперименты Фишера невозможно будет повторить. Католической доктрине ничто не будет угрожать. Многорасовая демократия в безопасности. И потому последние оставшиеся каготы должны были умереть.

Все они долго молчали.

— Вот и всё, — сказал наконец Саймон. — Боже…

Тут заговорил Дэвид:

— Ладно. Надо нам уходить. Мы получили ответ. У нас теперь есть средство воздействия. Мы вытащим все это на свет…

Ангус все еще держал в руке старый документ.

— Дэвид… ты должен взглянуть на это.

Мартинес похолодел от ужаса. Вот оно и пришло…

— Да. Нет… зачем?

— Я нашел… мне в глаза бросилось имя, — пояснил Ангус. — Мартинес…

Он поднес лист бумаги к свету.

Дэвид схватил бумагу и с жадностью впился в нее глазами; руки у него дрожали, внутри все сжалось. Он прочитал документ дважды. Потом посмотрел на Эми, потом на Ангуса, потом снова на список имен. Он достаточно знал немецкий, чтобы уловить смысл; в уме у него от потрясения все перемешалось. Он протянул бумагу обратно Ангусу и попросил:

— Прочитай вслух…

Нэрн аккуратно взял лист и стал читать. Это была история, которую Хосе не рассказал Дэвиду… не смог ему рассказать.

— Твой дед… думал, что он кагот. Но он им не был. Это была ложь. Все объясняется вот здесь. После того как твой дед провел в концлагере около года, он прославился как постоянный источник неприятностей, подбивая молодых басков к бунту. И немцы нашли способ унизить его и заставить замолчать… переведя в секцию каготов. В бараки ненавистных отщепенцев. Его убедили в том, что он — отпрыск каготов. Но он был баском. Следовательно, и ты баск, Дэвид. Ты — баск.

Дэвид посмотрел на Эми. Его охватило огромное облегчение и радость освобождения. Но лицо девушки оставалось таким же напряженным и холодным; Дэвид не увидел ни радости, ни нежности… на нем были написаны только отвращение и страх. А потом и его радость погасла, сменившись таким же всеобжигающим ужасом. Пробудившимся от одного-единственного слова:

— Epa.

Саймон смотрел перед собой, побелев от ужаса. Мигель сверкнул быстрой улыбкой — и направил пистолет на Ангуса и Дэвида. Рядом с террористом стояли его люди, вооруженные до зубов, и еще они держали канистры с бензином и плоские серебристые пакеты. Возможно, это была взрывчатка. Террористы принялись за работу, быстро двигаясь в тени в дальнем конце подземного помещения.

Дэвид понял, что они слишком уж увлеклись финалом истории — и даже не услышали, как к ним подкрались Волк и его стая. И вот они здесь. И Волк улыбается, глядя на Эми.

— Эми… Muchas gracias, señorita[95].

Она тоже смотрела на него; ее голос прозвучал невыразительно, плоско, зловеще…

— Да… Я сделала… что обещала.

— Ты сделала.

Мигель громко и печально рассмеялся. Дэвид почувствовал, как в нем вскипает гнев, подобный приближающейся грозе.

— Ты… Ты, Эми?.. Ты предала нас?

Женщина даже не посмотрела в его сторону. Она не смела взглянуть на него.

Мигель быстро шагнул к Дэвиду. От террориста пахло сладким, пряным вином. Этот запах смешивался с острым запахом бензина, которым бандиты Мигеля обливали деревянные ящики. Дэвид мгновенно вспомнил вонь погребального костра в Намибии. Когда Эми спасла его. А теперь она его предала…

Мигель кивнул, почти сочувственно.

— Да, конечно, парень, она тебя предала. Она любит меня. И всегда любила. Что ей твоя жизнь…

Но Дэвид не обращал внимания на террориста; он гневно, яростно заговорил, глядя на Эми. А она съежилась, отводя взгляд, почти плача.

— Так значит, это была ты? Все время — ты? Ты сообщала ему, куда мы направляемся? В Намибию?.. Ах ты, гребаная сука…

— Довольно! — рявкнул Мигель.

Дэвид швырнул в Эми еще одно ругательство; девушка попыталась спрятаться в тень ящиков.

Улыбка Мигеля погасла.

— Зря ты ее винишь. Она ведь просто женщина. Arrotz herri, otso herri[96]. И, кроме того, Давидо, она поступила правильно, это просто нравственный выбор, она права. Потому что я — хороший парень. Герой. Мы все хорошие парни. Ты что, не понимаешь? Мы стоим на стороне добра! — Один глаз Мигеля слегка дернулся. — Если сведения, что хранятся в этом погребе, станут кому-то известны, то тогда все нации, расы, племена… они могут оказаться ввергнутыми в войну. Люди, которые не люди? Одна раса, возможно, превосходит другие? Ты только вообрази это! Одни человеческие виды воют с другими человеческими же видами! Подтверждается идея расовой иерархии. Доказаны выводы нацистской науки. И мир многорасовой демократии рушится!