Лиза Скоттолине - Каждые пятнадцать минут

– Вы уверены в этом?

– Абсолютно. Если вы хотите уточнить даты и время – я могу их вам назвать. Я даже могу сказать вам, на какое время открывался файл каждый раз. У вас есть, где записать?

– Подождите. – Эрик оглянулся в поисках листочка, но на столе бумаги не было. Он заглянул в корзину для бумаг, которая стояла рядом со столом и была почти пуста, за исключением нескольких мятых счетов и конвертов. Он вынул один из конвертов и достал ручку из кармана рубашки. – Говорите.

– Доктор Фортунато заходила вчера и восемнадцатого апреля. А пациентка была выписана пятнадцатого апреля.

Эрик был слишком ошарашен, чтобы писать.

– А когда доктор Уорд открывал файл?

– В тот же день, когда и доктор Фортунато, восемнадцатого апреля. Доктор Фортунато заходила в 9:05 вечера, а доктор Уорд – в 9:30 вечера. Она закрыла файл через пять минут, а он – через десять.

Эрик окаменел. Он не мог говорить. Он ничего не понимал. Лори ведь утверждала, что никогда не открывала истории болезней выписанных пациентов – и при этом выясняется, что она заходила в историю болезни Вирджинии прямо перед Сэмом. Он рассеянно обвел взглядом игрушки на столе, не видя их, а потом вдруг краем глаза заметил, как на дне корзины для бумаг что-то блеснуло.

– Доктор Пэрриш, вы здесь?

– Да. Хорошо. Спасибо. До свидания.

Эрик положил трубку, потряс головой. Он не понимал, зачем Лори лгать ему. Как не понимал и того, зачем ей понадобился доступ к истории болезни Вирджинии, особенно в тот же день, что и Сэму. Он ведь был уверен, что Лори и слыхом не слыхивала о Вирджинии до того вечера пятницы, когда Макс привез свою бабушку в отделение «скорой помощи»…

Эрик вдруг обнаружил, что не сводит глаз с маленького блестящего предмета на дне корзины. Он отложил ручку и бумагу в сторону, нагнулся и с помощью салфетки вытащил то, что там лежало.

Кровь бросилась ему в голову, грозя инсультом.

В это невозможно было поверить – и в то же время это было неоспоримым доказательством. Уликой.

Сердце Эрика разбилось на маленькие кусочки.

Но он знал, что должен делать.

Эрик вернулся на кухню, стараясь не выдать своего состояния. Там пахло просто волшебно, но теперь этот запах вызывал спазмы у него в желудке.

– Телефон сегодня просто как взбесился. Прости.

– Ничего. У меня же есть коктейль. – Лори повернулась, допивая свой напиток. – Мне нужно слегка напиться. И не вздумай приставать ко мне до конца ужина. У меня все спланировано – сам увидишь.

Эрик выдавил из себя улыбку, но у него кровь заледенела в жилах: ему было страшно даже думать, что она там себе запланировала. Если он не ошибался, он пришел прямиком в логово голодного льва.

Но у него тоже был собственный план.

– Что случилось? Ты неважно выглядишь.

Эрик быстро нашел ответ:

– О… это из-за телефонного звонка.

– А кто звонил? – Лори открыла бутылку и плеснула себе в бокал еще джина.

– Амака. Она хотела кое-что уточнить… И потом, она очень тоскует. Всем будет очень тяжело без Сэма. Это трудно пережить.

– Конечно. – Лори долила тоника в бокал. Она не стала класть лед, и Эрик подумал, уж не является ли частью ее плана употребление алкоголя.

– Им нужно время, чтобы осознать все это. Нам всем оно нужно. Мы все любили его, и очень трудно поверить, что на самом деле он был совсем другим. Что он был не тем человеком, которого мы знали.

– Да, разумеется. Это как предательство.

– Частично. Но не только. – Эрик говорил искренне, он все равно не мог по-другому. – Я хотел бы понять раньше, что с ним происходит, хотел бы знать… Я… доверял ему. И я не могу поверить во все это.

– Я понимаю, это трудно. – Лори сочувственно скривила губы и покачала головой.

– Он был мне другом. – Эрик помолчал, рискнув дать ей шанс. – Я так хотел бы, чтобы ты получше его узнала.

– О, я тоже. Он был вроде милым, – кивнула Лори с сочувственным выражением лица.

– Да, был. И это большая потеря для всех нас. Интересно, знала ли обо всем этом его жена. Наверное, нет. А сам я хотел бы знать. Потому что я мог бы помочь ему.

– Помочь ему… в чем? – Лори резко вздернула голову, застыв с бокалом у губ.

– Помочь ему выздороветь. Облегчить его страдания. Я мог бы вылечить его. Он ведь не хотел быть таким, не хотел делать все эти ужасные вещи… он просто был болен.

– Ты ошибаешься. Он не был болен. Он был дьяволом. И он сам выбирал, каким ему быть. Ему, скорее всего, нравился тот выбор, который он сделал. Чистое зло. – Лори нахмурилась. По мере того как пустел ее бокал, она становилась все мрачнее. Эрик не знал, что будет дальше, но готовился к худшему.

– Не соглашусь. Дьявол – это не выбор, это этикетка. Самый простой ответ. Дьявол не размышляет, чистое зло не подлежит анализу с точки зрения психиатрии, его невозможно диагностировать. А Сэм был душевнобольным.

– И что же у него была за болезнь – с точки зрения психиатрии? – Лори сложила руки на груди, и Эрик поймал на себе ее враждебный взгляд.

– Он манипулировал другими людьми в своих интересах. Он использовал людей как марионеток в своей игре – так он собирался уничтожить меня и стать заведующим. Он не чувствовал ничего к другим людям. У него не было эмоций – он только делал вид, что они у него есть. И он сумел обмануть всех в нашем отделении – причем обманывал нас годами. Он даже меня сумел обвести вокруг пальца. Но это все – не талант, не мастерство, даже вообще не его заслуга. Это на самом деле симптом.

– Симптом чего?

– Он был социопатом. Какова бы ни была его мотивация – не она лежала в основе того, что он совершил. Настоящая причина – это его болезнь. А вся его «продуманность» только доказывает, насколько сильно он был болен…

Эрик наблюдал, как мрачнеет ее лицо, как сползает с него улыбка. Лори менялась у него на глазах, превращаясь в то, чем она была на самом деле, – как будто с нее постепенно сползала маска. Он продолжал говорить, провоцируя ее:

– Пока врачи спорят, является ли социопатия врожденным или приобретенным заболеванием, но я лично считаю, что и то, и другое – и многие со мной в этом согласны. Социопаты – это больные люди. И жизнь их просто ужасна.

– Откуда ты-то это можешь знать? – Лори подняла брови, невольно выдавая свои истинные чувства. – Ты что, лечил социопатов?

– Да. Двух. Я проходил медицинскую практику в тюремной больнице на западе Пенсильвании. Оба социопата, с которыми я имел дело, были осуждены на пожизненное заключение за убийство. Помню, что у одного из них был просто ледяной остановившийся взгляд. «Взгляд акулы» – хрестоматийный симптом.

– Прямо как в кино, – фыркнула Лори.

– Да. В тюрьме полно социопатов – особенно если ты это понимаешь и хочешь их найти. На самом деле в повседневной жизни мы встречаем их чаще, чем думаем. Большинство из них выглядят нормально, какой бы ни была эта самая «норма». – Эрик помолчал, думая о Ханне. – Но эта нормальность – фикция. Подделка. Только видимость.

– Никогда не слышала, чтобы ты говорил подобное. – Лори снова нахмурилась, стоя около раковины.

– Я очень изменчивый, ты же сама говорила. И если честно, никогда не задумывался об этом раньше. То есть я это знал, но никогда не задумывался по-настоящему. – Эрик говорил правду. Он всегда знал о существовании подобного явления, но никогда не замывался о нем глубоко, да и сейчас предпочел бы держаться от него подальше. – Социопаты обычно очень умны. У них есть некая «теория разума». Они считают себя выше других – но это ошибочное убеждение. Они высокомерны – но высокомерие это только внешнее. Социопат думает, что он сильный, сильнее других, но на самом деле он очень слаб. Как и любой другой душевнобольной.

– Я категорически не согласна, – возразила Лори, ее губы кривились с отвращением. – И вообще я не понимаю, с чего вдруг мы об этом заговорили.

– Потому что я думаю о Сэме. Я ему сочувствую. Мне жаль его.

Взгляд Лори стал тяжелым, но Эрик не мог перестать. Он понимал, что дразнит тигра, но ему надо было удостовериться, что все это правда. Она, конечно, все равно никогда не призналась бы, но ему хотелось заставить ее показать свое истинное лицо, даже если это было огромный риск.

– Лори, подумай обо всем с другой стороны. Социопат внутри совершенно холоден, он пуст, у него нет чувств. Он болен, но он никогда не признает этот факт. А раз он не может этого признать – он никогда не обратится за помощью, хотя она ему очень нужна.

– А что, если он знает, кто он, но просто не хочет, чтобы ему помогали?

– Вот это очень характерно для социопата, но ведь это и есть главный симптом болезни. Именно болезнь и является причиной этого.

– А может быть, ему нравится быть таким? – Глаза Лори сузились.

– Тоже симптом болезни. Но на самом деле он чувствует, что ему не хватает тех чувств, которые способны испытывать другие. Любовь, удовольствие, печаль, скорбь, настоящее счастье… Полный спектр, признак настоящей жизни. Ты называешь меня Капитан Эмоция – но разве эмоции не есть жизнь? Что еще мы запоминаем, как не чувства, которые испытываем? Все семейные фотографии, которые мы храним, – на самом деле ведь мы храним не кусок бумаги, мы храним эмоции, которые возникают при взгляде на этот кусок бумаги. – Эрик почувствовал, как в горле у него встает комок, но все-таки продолжал: – Социопаты никогда не познают этой радости. Они прячутся за своими масками. Они трогают жизнь руками в перчатках. И мне их очень жаль. Они не живут. А ведь если бы они не прятали свою болезнь так изощренно и умело, они могли бы получить помощь, в которой нуждаются. Может быть, до конца вылечить социопата и нельзя, но облегчить его страдания можно.