Светлана Гончаренко - Измена, сыск и хеппи-энд

— Где ты ее откопала?

— Нас прямо в школе записывали. Не подумай, отбирали. Я дико скакала! Теперь буду ходить в центр досуга “Бурлеск” по средам, пятницам и в субботу.

Проходя вчера мимо этого облезлого “Бурлеска”, расположившегося в недальней малосемейке, Вика заметила громадное объявление “Стриптиз-конкурс среди любителей! Номинации “Мисс Апрель”, “Мисс бюст” и “Мисс попа” Ждем всех!” И теперь даже до Анютки дотянулись липкие лапы этого низкопробного вертепа! Глупое дитя радостно прыгало вокруг Вики и хлопало ресницами, осыпанными сверкающей бежевой пыльцой.

— Погоди, Анна, — начала Вика, — а как же английский в среду?

— А ну его, скучно! Английскому ты меня сама научишь. Даже экономия будет. А я в балет хочу.

Вика не выдержала:

— Какой балет! Знаешь ли, симония — это всякие гадости у римских пап. Не помню какие, но гадости. Нехорошие! Так что не дури. Английский нужен для жизни.

Анютка надулась, а Вика лихорадочно искала аргументы:

— Я вот знаю одну тетю. Она не учила английский язык, и ей пришлось в Италии мыть туалеты.

— Значит, она не умела танцевать. Как ты даже сравнивать можешь — английский и шоу!

— Раз ты сама соображать не хочешь, — вздохнула Вика, — мне придется сделать то, что я не люблю — сказать “нет”. Нет!

Громовый рев, достойный годовалого капризника, а не милой и сообразительной девятилетней девочки, огласил квартиру. Рев стал бродить с Анюткой из спальни в кухню, из кухни в ванною, пока не иссяк в детской, приглушенный любимой подушкой.

Вика осталась наедине с “Ого-го!” На бутылке, как назло, изображена была парочка в обнимку и с рюмками в руках. Крайне неумелый рисунок — лица у влюбленных как на памятках по оказанию первой помощи при вывихах и переломах. Должно быть, один и тот же художник рисовал их. Вика не дошла еще до такой степени отчаяния, чтоб забыться над рюмкой “Ого-го!”, но была к этому близка. “Рихнулась я что ли? — сказала она себе сурово и беспристрастно. — Бегаю за Пашкой, выслеживаю, строю домыслы. Забросила дочь. Вот “Ого-го!” зачем-то купила. А что, если ничего такого и нет? Если просто у него запарка на работе? Воображение у меня нездоровое. Стоп! А волосы? У меня же есть волосы! Три дня подряд снимала с пиджака одни и те же. Желтые, с химией. И ни черта не видно в потемках на парковке! Даже галлюцинации там начинаются, ноги мерещатся. Дальше так продолжаться не может. Разве я не цивилизованная женщина? Разве я не понимаю, что этим делом должны заниматься профессионалы? Вот пусть и займутся”.

Охранно-сыскное агентство “Орлец” считалось лучшим в городе. Но произвело оно на Вику странное впечатление. Все там оказалось не таким, как она себе представляла. Например, помещения были не большие и мрачноватые, а наоборот, тесные и светлые, а настроение у попадавшихся на встречу сыщиков не сурово-напряженное, а скорее сонное. И шеф “Орлеца” Виктор Степанович Буткевич, бывший особист, человек с героическим и таинственным прошлым, также не подходил на классического особиста, хотя стены его кабинета были сплошь увешаны какими-то золочеными документами в рамочках. Вике хотелось, чтобы он был высоким и сухощавым, как борзая, и чтоб в каждой мужественной складке его продолговатого лица сквозила железная воля и горькое всезнание. Однако на лице Буткевича не замечалось ни всезнания, на вообще складок. Оно было большим и круглым, как свадебный каравай. При умеренном росте Буткевич отличался крайне плотным телосложением, а его небольшие серые глаза таили не больше выражения, чем его же пиджачные пуговицы.

Едва заслышав о Викиных проблемах, Буткевич нажал какую-то кнопку и проговорил: “Анатолия Борисовича ко мне!”

Анатолий Борисович, подобно всем сыщикам в “Орлеце”, имел округлые очертания. Лицом он напоминал уже не румяный каравай, а скорее самодельный торт, небрежно посыпанный бледной кокосовой стружкой. Зато в делах вроде Викиного он был большой дока.

— Значит, подозреваете, что супруг гуляет? — бодро поинтересовался он и умостился на подлокотнике одного из могучих кожаных кресел, густо стоявших в кабинете.

— Почему же сразу “гуляет”? — возмутилась Вика. Просто он странный стал…

— От чего же еще они странными-то делаются? — со знанием дела заметил Анатолий Борисович. — Впрочем… А вы что подозреваете: рэкет? Шантаж? Финансовые недоразумения?

— Да, что-нибудь этакое, — залепетала растерянная Вика. — Видите ли, он бывший спортсмен, практически никакого образования… Опытному жулику ничего не стоит обвести его вокруг пальца, он такой наивный!

Анатолий Борисович остался при своем мнении.

— Спортсмен, говорите? Да еще и наивный? Такой, скорее всего гуляет. А это не наш профиль. Дело скользкое — вторжение в личную жизнь и все такое. Статья есть. Вот если б его преследовали, звоночки бы делали с угрозами, вас бы, к примеру, похитили — тогда отлично! Чистый криминал! Мы бы взялись без звука. А дела семейные…

Вика запротестовала:

— Что вы в самом деле! Он не гуляет! Тут что-то… непонятное!

Она нисколько не была уверена, что Пашка не гуляет, но ни за что не согласилась бы признаться в этом перед двумя незнакомыми людьми со сдобными лицами.

Шеф, Виктор Степанович, задумался, что внешне проявилось у него в приостановке мигательных движений век.

— Вот что, — сказал он весомо. — Давайте отхронометрируем несколько суток деятельности вашего супруга. Если окажется, что его, как вы говорите, кто-то преследует, то что же — будем работать. А уж если ваш муж, как выражается Анатолий Борисович, гуляет — мы пас. То есть мы можем для вас собрать кое-какую информацию. Но ни она, ни название нашего агентства не могут быть даже упомянуты ни в каких ваших судебных разбирательствах.

— Зачем разбирательства? — возбужденно заерзала Вика в кресле. — Мне бы узнать только, где он бывает.

— Что, возьмемся, Борисыч? — обратил Буткевич свой каравай к подчиненному — скептику.

Вика обеими руками уперлась в край стола, противостоя мощи Анатолия Борисовича, и сказала твердо:

— Прекрасно! Я согласна. Зайду к вам завтра со своим адвокатом.

Сыщики одновременно моргнули. Вика подарила им бесстрастную улыбку Смоковника и покинула агентство “Орлец”, погребя в душе еще одно разочарование.

Она шла по быстро меркнущим улицам города Нетска и крушила каблуками вечерний лед, едва народившийся в лужах. Лед хрустел нежно, сахарным сухариком. Вика осталась совершенно одна в большом неуютном городе. Вот и некуда идти. Ребята из “Орлеца” только подтвердили общее место: человек человеку волк. Два круглолицых волка только что хотели обобрать хрупкую, растерянную женщину, попавшую в беду. Никакого адвоката у нее, конечно нет. А сейчас где-то там, у “Спортсервиса”… Вика вдруг поняла, что идет именно туда. Ноги сами несут! Нет, это глупо. Она промучалась в водочном павильоне четыре последних вечера, а результатов никаких, кроме пузыря “Ого-го!” Больше туда она не вернется! Или вернется, если…

Известно, что многим лучше думается на ходу. Вика, во всяком случае, когда сидела за столом или компьютером, теряла способность к интеллектуальному полету, глупела и годилась лишь для исполнения чужих заданий, зато, если шла вот так, как теперь, по длинной и ненужной улице, в ее голове вздымались целые тучи неожиданных мыслей. Поэтому сначала, квартала два, она себя жалела, а затем приступила к созиданию плана своей новой жизни, где не будет места слезам и надеждам на посторонних. Томатные брызги страданий и глухая неизвестность больше ее не устраивали. Она выяснит все про Пашку сама. Если в “Спортсервисе” все ее знают, так пусть перестанут узнавать!

Она шла по тротуару уже быстро и весело, и улица, бывшая за полчаса до того туманной и мрачной дорогой теней, обрела для нее вполне реальные очертания. Это всего-навсего проспект Романтиков, а телефоны-автоматы должны быть где-то за парикмахерской. Ну да, вон торчат на стене козырьки, белеют в сумерках, как шляпки поганок. Вика выбрала работающий автомат как можно дальше от тучной бабки, истошно вопившей в трубку: “А? Нина?.. Ну!.. Я? Каво?.. Капуста, ага!.. Генка?.. ых!” Эти крики неприятно напомнили Вике отрывистую речь ее супруга. Она достала из сумочки записную книжку и набрала номер Жанны. С Жанной она некогда работала в одной завалящей турфирме.

Все дело в том, что мама этой Жанны некогда облысела в результате нервного потрясения. Давно облысела, более двадцати лет назад. Она тогда отдыхала на Кавказе, и целый автобус с экскурсантами на ее глазах рухнул в пропасть. Жаннина мама тоже должна была сидеть в этом автобусе, но прямо на этой экскурсии, туда едучи, у нее вдруг воспламенился роман с другим отдыхающим, из Караганды, да такой неотложный, что они от экскурсии отстали и свернули в ближайшие заросли каких-то кустов, усаженных длинными изогнутыми колючками. Колючки-то и спасли влюбленных, которые еще выбрались выбирались из кустов, когда автобус отошел. Пришлось его догонять. Шофер был горячий горец, гнал быстро, отставшей пары не замечал, хотя она бежала во все лопатки. Когда автобус упал в пропасть, влюбленные оказались единственными свидетелями трагедии. Началось следствие. Подъехали отец Жанны и жена карагандинца (потрясенная пара угодила в нервную клинику). В общем, от всего пережитого у мамы Викиной приятельницы выпали волосы — не то чтобы все до одного, но большинство. Осталась прическа вроде той, что теперь у Савостина — пушок трехмесячного бэби. С тех пор мама Жанны стала носить парики и за четверть века скопила их множество. Поскольку Вика решила изменить внешность и проникнуть в “Спортсервис” под чужой личиной, десяток париков ей бы не помешал.