Виктор Точинов - Неопознанные летающие убийцы

И тут прямо на них падает бомба. Это Кеннеди кажется, что прямо на них. Удар отдается по всему телу. Невесомость. Тела нет. Звуков тоже – исчезли. Нет воя, нет грохота – лишь хрустальный звон в ушах. Рядом что-то беззвучно рушится. И на Кеннеди – тоже рушится. Ударяет жестко, но совсем не больно – по спине, плечам. На лицо – что-то мягкое и теплое… Он плотнее прижимается к податливой Гретхен. Перед глазами кружатся фантомные пятна – все быстрее и быстрее. Потом все исчезает.

…Голоса – далекие и нереальные – доносятся сквозь бесконечный космический вакуум. Кто-то трогает его за плечо – через толстый-толстый слой ваты и шлет акустический сигнал в другую Галактику: «…готов… все мозги наружу… грузим?..»

«Это я готов, – думает Кеннеди равнодушно, – это мои мозги…» И пытается разлепить веки – взглянуть сверху, оттуда, на свое мертвое тело. Но загробная жизнь заканчивается, так толком и не начавшись. Удивленный голос инопланетника: «Смотри-ка, моргает!» – причем расстояние до чужой Галактики сократилось вдвое.

Кеннеди собирает всё, что от него осталось, в один комок, – и пробует придать собранному вертикальное положение.

Удается это ему лишь отчасти – теперь он стоит на коленях, поддерживаемый с двух сторон. Прожектора заливают сквер перед отелем мертвенным светом. Рядом лежит Гретхен – голова расплющена, раздавлена здоровенным бетонным обломком. Кеннеди понимает, чьи мозги увидели на нем, приняв за труп. Желудок рвется наружу. Кеннеди ему не препятствует.

«К черту, никаких больше уколов!» – подумал Кеннеди, увидев входящую сестру милосердия – наряд ее представлял из себя несколько эклектичное сочетание монашеского одеяния и медицинской униформы.

У Кеннеди имелось сильное подозрение, что именно здешние инъекции привели его мышцы в наблюдаемое состояние: руки и ноги реагировали на любое движение тупой ноющей болью – и это не считая истерзанного иглами седалища. Остальные последствия контузии средней степени более-менее рассосались за те шестнадцать часов, что он провел на больничной койке. Но, похоже, имелся негласный приказ об изоляции всех пострадавших от повторной бомбардировки Гамильтонвилля – эскулапы уверяли, что ни о какой выписке не может идти и речи.

Оставалась слабая надежда, что направленное Элис послание нашло адресата. Но нельзя было исключить и вариант, что тайком пронесенные Кеннеди в палату сто долларов просто пополнили бюджет вызвавшейся помочь санитарки – а текстовое сообщение на мобильник Элис так и не ушло. Либо она находится где-то поблизости – и не в состоянии его принять. Здесь, в госпитале (и, похоже, во всем Гамильтонвилле) мобильная связь до сих пор не действовала, режим секретности соблюдался неукоснительно.

…Сестра – молоденькая, застенчивая – не предприняла попыток достать спрятанный за спиной шприц, и Кеннеди слегка расслабился. Сказала:

– К вам супруга, мистер Джонсон. Я понимаю, как вам сейчас хочется увидеться – и, чуть позже, не захочется с ней расставаться, особенно в ее положении… – Тут сестра-монахиня зарумянилась – весьма, по мнению Кеннеди, мило и обаятельно. Затем она продолжила: – Но я очень прошу – двадцать минут, не больше. У меня и без того могут быть неприятности.

Кеннеди ничего не понял насчет «ее положения», но заверил, что двадцати минут для общения с женой ему вполне хватит. Он и в самом деле рассчитывал управиться. Однако насчет будущего отсутствия неприятностей никаких гарантий дать не мог.

Сестра вышла. Через пару минут в палате появилась миссис Джонсон. Вернее, сначала появился ее огромный живот, свидетельствующий о последнем месяце беременности. Затем вошла сама миссис – и оказалась ни кем иным, как агентом ФБР Элизабет Рейчел Блэкмор.

– А тебе к лицу беременность, – отпустил комплимент Кеннеди.

Терлецки – лежавший на соседней койке и напоминавший неразбинтованную египетскую мумию – тоже промычал что-то одобрительное.

– Может, стоит попробовать всерьез, не для маскировки? – продолжил Кеннеди.

Элис на подколки не отвечала. Торопливо избавилась от халата и длинного, до пят, бесформенного платья для беременных – под ним обнаружился камуфляжный комбинезон. Отстегнула крепившийся на ремнях объемистый мешок, извлекла обувь и одежду для напарника – армейские ботинки и такой же камуфляж.

Кеннеди стал снимать пижаму, хотя конечности настойчиво протестовали против любых попыток ими двигать.

– И что же они тебе кололи… – пробормотала Элис, изучая карандашные записи на табличке, укрепленной на спинке кровати. – Садисты… Ничего, сейчас мы приведем тебя в норму. Ложитесь на живот, больной!

– А в руку нельзя? – тоскливо спросил Кеннеди.

– Нельзя, – безжалостно отрезала Элис, выбирая нужный шприц-тюбик из набора, хранящегося в кожаном футляре.

– Интересный ты костюмчик подобрала, – удивился Кеннеди несколько минут спустя, натягивая на себя камуфляж (мышцы уже реагировали на движения практически безболезненно). – Буду виден в больничных коридорах за милю.

– Не будешь, – успокоила Элис. – Сейчас сам увидишь, что тут творится…

Терлецки вновь замычал – громко и требовательно.

– Ах, да… – вспомнил Кеннеди. – Ты не забыла про третий пункт списка?

Судя по тому, что имитировавший беременность мешок опустел отнюдь не до конца, Элис даже перевыполнила просьбы коллеги.

Она кивнула, извлекла полупинтовую бутылочку виски – и продолжила шарить в своём бездонном мешке.

Кеннеди перевернул бутылку и вставил во второе – пустое – гнездо штатива для капельниц, высящегося над койкой Терлецки. Разорвал лежавший на прикроватной тумбочке пакет с одноразовой системой для переливания. Размотал прозрачную трубочку, проткнул толстой иглой пробку бутылки. Второй конец, отломив иглу, вставил в рот Терлецки. Удовлетворенно осмотрел дело рук своих и повернулся к Элис.

Та занималась странным делом – раскладывала на койке Кеннеди здоровенную надувную куклу, явно прикупленную в дешевом секс-шопе. Зашипел сжатый воздух, выходя из небольшого баллончика. Формы резиновой дамочки приятно округлились. Рот тоже удивленно округлился в виде буквы «О» – словно его обладательница никак не ожидала очутиться в мужской палате госпиталя святой Тересы, известного своими строгими порядками.

Элис нахлобучила на голову кукле темно-каштановый парик, весьма напоминающий шевелюру Кеннеди, – и прикрыла до самых волос одеялом.

С койки Терлецки вновь послышались недовольные звуки.

– Извините, коллега, – сказал Кеннеди, пряча под одеяло пижаму и шлепанцы. – Но разместить эту изображающую меня мисс на вашей койке мы никак не можем. Нашу милейшую сестру попросту хватит удар от такого попрания моральных устоев.

Терлецки замычал еще громче.

– Элис, а ему не стало хуже от виски? – забеспокоился Кеннеди. – Может, оно не сочетается с каким-нибудь лекарством?

– Мой отец говорил: виски сочетается со всем на свете… – Элис повернулась к койке страдальца. – А ты, Кеннеди, просто бы прикончил соседа, если бы ставил ему настоящую капельницу. Убил бы воздушной эмболией. Ему же никак не добраться до виски – мешает воздушная пробка!

Она быстро и уверенно произвела необходимые манипуляции. Терлецки радостно зачмокал.

…Выйдя из палаты, Кеннеди понял, отчего Элис выбрала для них такие костюмы – люди в камуфляже так и сновали по коридорам госпиталя.

– Черт… Да они еще и с оружием… Но ведь устав святой Тересы запрещает…

– Кеннеди… Спустя три часа после Гамильтонвилля был совершен налет на Ластинг, штат Вашингтон[8]. С полудня в десяти северных штатах объявлено военное положение. Ты не знал?

Кеннеди ошарашено покачал головой.

Рональд – тоже облаченный в камуфляж – ждал их неподалеку от госпиталя, за рулем черного «Гранд-Чероки», изрядно забрызганного грязью. Кеннеди удивился странному выбору машины – обычно на таких раскатывают захудалые фермеры, не озаботившиеся проложить между своими полями приличные дороги.

– Придется пробираться окольными путями, – объяснил Рональд. – Все трассы перекрыты, даже второстепенные. Неразбериха полная, форма пропусков меняется чуть ли не каждый час, – можем надолго застрять «до выяснения».

– Куда едем?

– На военный аэродром – неподалеку, милях в двадцати. Там пересядем на вертолет. Хотя и он сейчас не идеальное средство передвижения. Три часа назад уже сбили «вертушку», на которой летела в Ластинг группа экспертов. Отказала бортовая система оповещения «свой-чужой»…

Она катили по безлюдному Гамильтонвиллю – улицы его оживляли лишь военные машины и люди в форме. Стекла домов – те, что уцелели – оказались теперь крест-накрест заклеены широкими белыми полосами. У Кеннеди крепло странное чувство – словно он попал на съемочную площадку, где снимается фильм о событиях Второй мировой войны, – а сюжет развивается, естественно, в Европе.