Мэри Стюарт - Девять карет ожидают тебя

Минута ужасной тишины. Вспышка какой-то эмоции на лице Леона де Валми. Но тут Филипп шагнул назад, и я вылетела из дверного проема, как дикая кошка, защищающая котенка.

— Когда успокоишься, Филипп, извинишься за это заявление.

Темные глаза дяди поднялись ко мне и он сказал холодно, но очень спокойно:

— Мисс Мартин. Боюсь, у нас произошла небольшая стычка. Возможно стоит отвести Филиппа в его комнаты и объяснить, что почтение к старшим — это одно из качеств, которые ожидаются от джентльмена.

Когда дядя заговорил со мной, мальчик быстро с облегчением отвернулся. Он был бледнее и угрюмее обычного, но глаза очень уязвимые, детские. Я посмотрела на него, потом на дядю.

— Нет необходимости. Он извинится сейчас. — Я взяла его за напряженные дрожащие плечи и повернула лицом к дяде. — Филипп?

Он сказал тонким захлебывающимся голосом:

— Прошу прощения за то, что был груб.

Леон де Валми посмотрел на нас обоих.

— Очень хорошо. Все забыто. Теперь мисс Мартин лучше отвести тебя наверх.

Ребенок сразу собрался идти, но я еще добавила:

— Понимаю, что с этим стулом произошло несчастье, Филипп был неаккуратен, но это относится и ко мне. Моя работа — следить, чтобы ничего подобного не происходило. Я виновата и тоже должна извиниться, месье де Валми.

Он произнес уже совершенно другим тоном:

— Очень хорошо, мисс Мартин. Спасибо. А теперь забудем об этом эпизоде.

Мы уходили, и я чувствовала, что наши спины разглядывает эта бесформенная фигура.

Я закрыла за собой дверь класса и облокотилась на нее. Мы смотрели друг на друга. Все его ставни закрылись, колючие проволоки натянулись. На белом лице немного дрожала нижняя губа. Он молчал. Надо бы провести лекцию, что дядя совершенно прав… Я сказала:

— Барашек мой, я с тобой и за тебя, но ты — маленькая сова, правда?

Филипп ответил упрямо:

— Невозможно быть барашком и совой одновременно, — потом прижался ко мне и заплакал.

С тех пор я помогала ему не попадаться дяде на глаза.

Весна захватывала все большие территории, а погода ничуть не портилась. На ближних горах сохранялся снег, белые вершины сверкали под облаками, будто не имели ни малейшего представления о смене времен года. Но долина зеленела, у воды расцвели фиалки, а вазы и каменные кадки, окружающие террасы замка, выплескивали созвездия нарциссов, танцующих на ветру.

Мы гуляли каждый день, закрываясь пальто и шарфами от ветра со снегов. Горный воздух шел Филиппу на пользу, щеки стали поярче, он иногда смеялся и немного бегал, хотя чаще всего солидно шел рядом со мной и отвечал на попытки ведения беседы на прекрасном, но медленном английском. Часто мы ходили по отлогому склону. У подножия горы реку Марлон пересекал узкий деревянный мост. Начиная отсюда, она была глубокой и спокойной, плавно переходила от одного сверкающего озера к другому. Дорога направлялась через долины и виноградники к деревне. Когда было известно, что мы попадем в Субиру, миссис Седдон, Берта, а иногда Альбертина давали нам мелкие поручения.

Однажды утром в понедельник первого апреля месье Сент-Обрэ, кюре, который обычно в это время обучал молодого графа латинскому, греческому и римской католической религии, появиться не смог, подвернул ногу. Пропускать занятия было не желательно, поэтому я отвела Филиппа в дом кюре рядом с церковью и оставила там. Я в первый раз оказалась в деревне одна, причем с массой свободного времени, встала на маленькой площади и глядела по сторонам.

Жарко и солнечно. Белый кот загорал на высокой стене у примул. Единственное бистро раскинуло полосатый черно-красный тент. Дома, несмотря на выгоревшую краску, очень весело прижимали к стенам цветные открытые ставни. У магазина висела маленькая клетка, в ней пела канарейка. Загорелые черноволосые дети что-то изучали в водосточной канаве. У продовольственного магазина разлеглись яркие капуста, сыр и усталые апельсины. Мальчик проехал на велосипеде с длиннющим хлебом под мышкой. Приятная мирная сцена настроила меня на легкомысленный лад. В кармане лежали деньги, я могла делать что угодно целых два часа, тень приюта полностью растворилась под ярким солнцем. Теплый ветер нес запах примул и лепестки вишен. Весна.

Я медленно пересекла площадь, убедилась, что детей в канаве занимают камушки, а не лягушка или котенок, и зашла в аптеку, чтобы выполнить данные мне поручения.

— Мадмуазель Мартин?

Аптекарь вылез из своей пещеры.

Он меня уже знал. Миссис Седдон, когда переставала пить антигистаминные препараты, существовала преимущественно на аспирине и том, что она называла «лосьон». Во мне приютская жизнь пробудила неискоренимую страсть к как можно более экзотическому мылу. Я сказала жизнерадостно на самом английском французском:

— О, доброе утро, месье Гаруэн. Сегодня хороший день, не так ли? Вчера был хороший день. Завтра будет хороший день. Нет? Я ищу мыло, как всегда.

Я сказала par usuel[8], и его тонкие губы сморщились. Исправлять мой французский было его еженедельным развлечением, и я не собиралась лишать его удовольствия.

— Comme d'habitude[9].

— Plait il?[10] — спросила я очень свободно. Этому он учил меня на прошлой неделе.

— Comme d'habitude, — повторил он, повысив голос, будто я слегка глуховата.

— Comme quoi?[11] Не понимаю.

Я вела себя плохо, но был замечательный весенний день, а аптекарь такой засохший и пыльный, как пучок травы, которую хранили слишком долго. И вообще он всегда старался поставить меня на место, которое мне, по его мнению, предназначалось. Я тоже повысила голос и громко повторила:

— Я сказала, что ищу мыло par usuel.

Он дернул тонким носом, но с усилием взял себя в руки, глядя на меня через гору слабительного.

— Понятно. И какое вы хотите? — Он вытащил коробку из-под прилавка. — Это поступило на этой неделе. Роза, фиалка, сандаловое дерево, гвоздика…

— Да, пожалуйста. Гвоздика. Я это люблю.

В его глазах ракообразного показалось слабое удивление:

— Вы знаете этот цветок? Oeillet mignardise?[12]

Я ответила спокойно:

— Название на мыле. С картинкой. Voilà[13]. — Я схватила пачку мыла, понюхала и улыбнулась. — C'est le plus bon, ca.[14]

Опять попался:

— Le meilleur[15].

Я проблеяла:

— Le meilleur, спасибо.

— Делаете успехи, — сказал аптекарь великодушно. — А от хозяев есть сегодня поручения?

— Да, пожалуйста. Мадам де Валми просила получить ее лекарство и таблетки для спанья.

— Хорошо. Рецепт есть?

— Рецепт?

— Вы должны дать мне бумажку, понимаете?

Я подняла брови, пытаясь вспомнить, давала ли мне Альбертина рецепт вместе со списком покупок. Аптекарь начал проявлять нетерпение, губы делались все тоньше, пока совсем не исчезли. Он повторил очень медленно, как имбецилу:

— Вы — должны — иметь — бумажку — от — врача.

— А, рецепт? Почему вы так и не сказали? Она мне его не дала. Можно я его принесу в будущем году?

— Году?

— Неделе.

— Нет. Не отпущу без рецепта.

Я уже пожалела, что дразнила его, и сказала очень печально:

— Но мадам специально просила свое лекарство, я принесу рецепт сразу, как смогу, или пришлю, или еще как-нибудь, честно, пожалуйста, месье Гаруэн, поверьте мне на день или два!

— Невозможно. Нет. — Его костлявые пальцы укладывали куски мыла. — Что вам еще надо?

Я заглянула в список. Он содержал массу предметов и был написан к счастью на французском. Я прочитала все вслух: зубной порошок, шампунь, мозольный пластырь и йод (интересно кому, хорошо бы Альбертине) и так далее до самого конца, где находились неизбежные аспирин, лосьон и то, что миссис Седдон обозвала просто «моя бутылка».

— И таблетки для миссис Седдон, — выпалила я наконец.

Он выдал пачку аспирина:

— А другие не дам. (Я наверняка не знаю слова астма. И антигистаминный.)

— Таблетки для ее грудной клетки.

— Вы брали их на прошлой неделе.

— Не думаю.

— А я знаю.

Голос у него был почти грубым, но я это проигнорировала.

— Возможно, ей нужно еще.

— Нельзя, раз она получала их на прошлой неделе.

— Вы уверены? Она сама вставила их в список.

— У вас есть бумага… Рецепт. Вы сами получали их на прошлой неделе, торопились и дали мне рецепт вместе со списком. Может, вы забыли ей их отдать. У меня отличная память, более того, у меня все записано.

— Извините, забыла. Наверняка, вы правы. Ой, а вот рецепт в сумке. Voiez-vous, это то?

Хорошо, что я не позволила себе интонацию «я же вам говорила», потому что он сказал сварливо:

— Это рецепт на сердечное лекарство мадам де Валми.

— А я не знала, что он у меня есть. Он, наверное, был вместе со списком, я спешила и не заметила. Значит дадите мне лекарство все-таки?