Каникулы - Ирина Анатольевна Кавинская

Я распахнула глаза. За окном было темно, ночь еще не прошла. Машинально ощупав собственные руки, я едва не вскрикнула. Господи, что это? И разом выдохнула – всего лишь мурашки.

Снова это странное чувство – меня словно распирало изнутри. Это все еще сон или… К горлу разом подступила горечь, и меня вывернуло. Потом еще и еще раз. Проснулась Катя и включила фонарик на мобильном. Футболка и постельное белье – рвота была повсюду.

– Что с тобой? Тебе плохо? – быстро заговорила сестра.

Я отрицательно покачала головой. Теперь, когда внутри больше не давило, мне стало лучше. Я сняла футболку и слезла с матраса, принявшись сворачивать грязные простыню и плед, но от резких движений закружилась голова, и я осела на пол.

– Сиди, я уберу, – сказала Катя, – хочешь воды?

Я кивнула. Катя быстро достала из сумки початую бутылку, купленную еще в московском дьюти-фри, и протянула мне. Я сделала глоток. Вот теперь действительно легче. Что это было? Непривычная еда? Или, может, инфекция?

Мобильный, стоявший на беззвучном режиме, вдруг засветился: мне в какао-ток кто-то написал. Я взяла телефон и открыла сообщение. Закрытый номер. В сообщении было видео. Я щелкнула «плей» и застыла.

Это было снято накануне вечером. Мы все на площадке вокруг костра. Я хорошо помнила, мы тогда танцевали, но на видео этого не было. Было другое. Под звуки кей-попа я, сестра и все остальные валялись на земле, корчась, словно в конвульсиях. Мы судорожно царапали землю, хватались друг за друга, бешено хохотали. Мы с сестрой выкрикивали что-то не своими голосами и без остановки дергались. Волна озноба побежала по коже.

Видео длилось всего полминуты, и, когда закончилось, я все еще не верила собственным глазам. Но была не в силах нажать на повтор. Я смотрела на сестру и не могла произнести ни слова. А она сказала только одно:

– Секта.

Следом ее тоже вывернуло. Катю рвало, а у меня не было сил даже пошевелиться. Тело разбила ужасная слабость, я сильно потела. Я еще не успела надеть чистую футболку, по коже ручьями струился пот, и я замерзала. Вокруг стоял кислый запах рвоты, но в нем я чувствовала примесь какой-то сладости. Тот же сладкий запах, который так манил вчера, просачиваясь с кухни.

Они отравили нас.

Мы ползали по залитому рвотой полу и кутались во все, что попадалось под руку, но продолжали трястись в ознобе. Тело ломило, а мысли путались.

Мне полегчало, когда тьма за окном уже сменилась предрассветными сумерками. С улицы слышался протяжный вой. Катя дремала, завернувшись в грязный плед. Я растолкала ее.

– Скоро рассвет. Будет гонг, – быстро начала я. – Надо бежать отсюда!

– Куда? Ты знаешь, где мы? – ослабевшим голосом спросила она.

Я покачала головой: нет.

– Последствия отравления могут оказаться куда хуже, чем то, что уже было. В таком состоянии далеко мы не уйдем.

– Что же делать? – едва не плакала я.

– Даже если мы вообще не будем есть, понадобится не меньше суток, чтобы организм хоть как-то пришел в себя. За это время нужно выяснить, где мы, и добыть нормальной еды. Тогда можно будет бежать.

– Мне совсем не хочется есть, – призналась я.

– Понятное дело! Голод вернется часов через двенадцать.

– Когда мы сможем сбежать отсюда?

– Надеюсь, следующей ночью. Сейчас без вариантов: вокруг лес на многие километры, а мы с тобой еле живые.

Я кивнула. Даже подняться оказалось непросто: ноги стали ватными. Но мы заставили себя встать и наскоро начали убираться. Упаковав грязные вещи в полиэтиленовый мешок, проветрили дом и переоделись в чистое.

Мы решили делать вид, что ничего не знаем о вчерашней вакханалии. Было ясно: тот, кто прислал видео, хотел помочь нам, открыв глаза на то, что происходит вокруг, но, кто он, мы не знали, и доверять могли лишь друг другу. Нас заманили в глушь, обманом напичкали отравленной едой. Чтобы спастись, побег нужно было хорошо спланировать: в лагере шестеро крепких парней, кто знает, что они могут сделать, если мы попытаемся сбежать и попадемся.

Радовало одно – нас с Катей не разлучили. Вдвоем мы справимся, по-другому не может быть. Мы сбежим. Обязательно сбежим вместе.

Было решено отказаться от завтрака, сославшись на проблемы с желудком. В конце концов, эти сектанты должны знать, как действует их отрава, и не будут удивлены, если мы сообщим, что ночью нам обеим стало плохо. Во всем виновата непривычная еда – так мы скажем.

И начнем готовиться к побегу.

Бом! Бом! Звуки гонга эхом отдавались в голове. Мы выждали время, чтобы появиться во дворе не первыми. Ступив на крыльцо, я почувствовала, как ступени едва не уплыли из-под ног. Сердце бешено заколотилось. Вдох-выдох. Спокойно. Никто из них не должен понять, что мы все знаем. Нужно вести себя как все.

«Все» выглядели так же, как вчера: зевали, ежась от утренней прохлады, и терли заспанные глаза. На нас никто не обращал внимания.

Утро началось с «церемонии приветствия». Джи Хе отвесила поклон портрету лидера, а вслед за ней потянулись и остальные. Мы с Катей, как и вчера, шли в самом конце. Поклонившись как можно более почтительно, сестра отошла в сторону, и я в точности повторила ее движение: медленный поясной поклон. Поднимая голову, я встретилась взглядом с портретом. Его глаза. Они смотрели по-другому. Вчера в них не было ничего, кроме хищной жесткости. Теперь же в них застыла насмешка. «Он знает про нас. Он все знает, – промелькнуло в голове, но я тут же отбросила эту мысль: – Такого не может быть. Это бред. Все из-за их отравы».

Первый вопрос, который задала Джи Хе после окончания церемонии, был адресован нам с Катей. Она спросила, как мы провели ночь. Безобидный вопрос хозяина гостю. Или… Вопрос с подвохом? Все уставились на нас, и Катя призналась:

– По правде, Раю стошнило, и мне тоже было плохо ночью. Похоже, это последствия тяжелого перелета, ну и, конечно, непривычная пища.

Ответ оказался верным.

– Да-да, – затараторила Джи Хе, по-сестрински обнимая меня за плечи длинными тощими руками, – вам ко всему здесь придется привыкнуть. Все новое, это бывает…

Я натянула на лицо вялую улыбку.

– Честно говоря, – начала я, – мне совсем не хочется есть… Тошнило так сильно… Я думаю, сегодня мне придется пропустить завтрак…

Сестра больно ущипнула меня, но было уже поздно, лицо Джи Хе вытянулось, а глаза впились