Франк Тилье - Проект «Феникс»

Вдруг толпа раздвинулась, поднялся страшный гвалт, индейцы принялись размахивать топорами. По образовавшемуся проходу четверо мужчин принесли на носилках из ветвей и листьев женщину — совершенно голую, но всю разрисованную. Мужчины поставили носилки у костра. Рисунки словно бы обвивали огромный круглый живот.

К Люси подошел Шимо. Остановился рядом, вдохнул с ладони коричневатый порошок и сказал:

— Эти растения, которые мы вдыхаем, очень могущественны, они способны сделать многое, главное — исцелить больные тела и души. Вдыхайте, вдыхайте медленно и не противьтесь… Пусть вас унесет…

Он на несколько секунд закрыл глаза, а когда открыл — глаза его горели, как две головешки.

Шарко припарковался прямо под табличкой «Стоянка запрещена», вылез из машины и побежал, сунув «смит-вессон» за пояс. Он молнией пронесся мимо огромных корпусов Института Гюстава Русси и оказался у большого здания из стекла и стали с широкими, автоматически открывающимися дверями, над которыми светилась черно-красными буквами вывеска: «ГЕНОМИКС». Едва стали разъезжаться двери, он проскользнул в щель, кинулся к администраторше, помахал у нее перед глазами своим фальшивым служебным удостоверением и сообщил, что ему сию же минуту надо видеть Жоржа Нолана. Женщина потянулась к телефону, чтобы предупредить заведующего лабораторией о посетителе, но Шарко положил руку на трубку:

— Нет. Проводите меня прямо к нему.

— Видите ли, он работает сейчас в стерильном помещении на уровне «минус один», там, где собирают и исследуют образцы тканей, а нам туда вход воспрещен и…

Комиссар показал на лифт:

— На этом я к нему попаду?

— Только с беджиком и специальным ключом. Иначе никак.

— В таком случае позвоните ему и вызовите сюда. Только не говорите, что пришли из полиции, скажите, что его хочет видеть дочь.

Она повиновалась, а повесив трубку, сообщила, что месье Нолан сейчас поднимется сюда.

Шарко подошел к лифту, подождал, пока откроются двери, быстро вскочил внутрь, прижал Нолана к противоположной стенке, приставив к животу дуло револьвера, и прошептал:

— Спускаемся вместе.

Мгновение — и лифт остановился. Шарко увидел прямо перед собой стеклянную дверь, а за толстыми стеклами — большую комнату, уставленную сложной аппаратурой. Мужчины и женщины в масках и белых защитных костюмах сидели у компьютеров, нажимали на кнопки, запуская какие-то громадные машины — вроде бы криогенные установки.

— В кабинет! — приказал Шарко.

Пропустив Нолана и войдя сам, он сразу же запер дверь, снова прижал генетика к стене и хорошенько врезал ему по виску рукояткой «смит-вессона». Тот, согнувшись пополам, схватился обеими руками за голову. Полицейский вмазал ему еще раз — теперь по щеке.

— Даю вам десять секунд на звонок в Бразилию и расторжение контракта, имеющего отношение к Люси Энебель.

Жорж Нолан покачал головой:

— Не понимаю, о чем вы…

Шарко отшвырнул его в сторону, потом, приблизившись, сунул в рот генетика дуло. Поглубже.

— Пять, четыре, три…

Нолана сразу же затошнило, и он принялся кивать как китайский болванчик. Шарко вытащил дуло и, пока генетик, трясущийся всем телом от страха и нервного напряжения, отплевывался, быстренько подтолкнул его к телефону. Набор номера, ожидание… Потом — португальская речь. Шарко, ни слова не понимая, тем не менее догадался, что называются цифры, что говорят о деньгах. Наконец генетик повесил трубку и тяжело рухнул в стоявшее поблизости кресло на колесиках.

— Они на рассвете прошли по Рио-Негро в сторону уруру. Алваро Андрадес, который охраняет реку и держит там все под контролем, сказал, что пропустит их назад не задерживая.

Комиссар почувствовал громадное облегчение. Во всяком случае, Люси жива. Он подошел к Нолану, ухватился за воротник его сорочки и загнал генетика, вместе с креслом на колесиках, в угол.

— Я вас убью. Клянусь, что сделаю это. Но перед тем вы расскажете мне все, что знаете, о ретровирусе, похожем на медузу, о генетических профилях, о женщинах, умирающих в родах. Объясните, какие отношения вас связывали с Тернэ и связывают с Шимо. Мне нужна вся правда. Здесь и сейчас.

Наполеон Шимо кивнул в сторону будущей матери из племени уруру, мимо которой долгой процессией проходили другие женщины, старые и молодые, поочередно поглаживая роженицу по лбу. Рядом с антропологом, все так же покачиваясь — взад-вперед, взад-вперед, взад-вперед, — сидела Люси. Слова, которые произносил Шимо, звучали в ее голове гулко, резонировали, расплывались, растекались…

— Вся магия уруру, главная их тайна и главное чудо — вот оно, перед вами. Самая фантастическая модель Эволюции, какую антрополог только и мечтает увидеть хоть однажды в жизни. Посмотрите, до чего эта беременная женщина спокойна, безмятежна. А ведь она точно знает, что умрет. В подобные минуты они все едины — совершенно удивительным образом. Разве вы замечаете в этом народе хоть какие-то признаки жестокости, а?

Глаза антрополога закатились, зрачки совсем исчезли из виду, потом появились снова, еще расширившиеся. На шее набухли черно-синие вены.

— Уруру точно знают, каким будет пол новорожденного. Если ожидается мальчик, мать гораздо больше ест, живот у нее вырастает огромный, и в последние четыре недели беременности она ощущает страшную усталость. Плод мужского пола вытягивает из матери всю энергию. Он хочет во что бы то ни стало явиться в мир и иметь в этом мире наилучшие шансы на выживание. Плацента, опутанная громадным количеством более толстых, чем обычно, сосудов, способна снабдить этот плод куда большим, чем если бы предполагалось рождение девочки, количеством кислорода и пищи. И ребенок появляется на свет крупным, сильным, здоровым — на редкость здоровым…

Песни сменяли одна другую, ритм шагов становился все быстрее, лица кружились. Люси уже не утирала пот, соленые ручьи катились по щекам и жгли глаза. Ей не удавалось различить хоть кого-нибудь, хоть что-нибудь, кроме мутных силуэтов. Память тоже застилал туман, сквозь который еле пробивались река, катер… Люси видела себя: как она лежит на листьях, а к ней склоняется лицо Шимо. Лицо Шимо совсем рядом. Она слышит, как что-то ему рассказывает, как плачет… Что они с ней сделали? Когда они это с ней сделали?

Внезапно от толпы отделился мужчина, вооруженный обтесанным камнем с острым, как у скальпеля, краем. Индеец присел на корточки рядом с беременной женщиной.

Нолан молча вытирал сбегавшую струйкой с виска кровь. Губы его, до тех пор сжатые, злые, вдруг приоткрылись, и он произнес с презрением:

— Науку не продвинешь, изготовляя кресла на колесиках! Наука всегда требует жертв. Но вам этого не понять. Вам не понять того, что для нас ценно.

— Я уже сталкивался с психами вроде вас, уже слышал такие речи и уже видел таких, кто считает, что ему все позволено, а на других наплевать, других как бы и не существует. Не беспокойтесь о том, пойму я или нет, я хочу знать правду.

Генетик пристально посмотрел в глаза полицейскому, и в его взгляде, как и в тоне, тоже не было ничего, кроме презрения.

— Сейчас я размажу ее по вашей физиономии, правду, которой вы так добиваетесь. Только уверены ли вы, что вам на самом деле этого хочется?

— Я готов выслушать все что угодно. Начинайте с самого начала. С шестидесятых годов…

Молчание… Две пары глаз, пожирающих друг друга… В конце концов Нолан уступает:

— Когда Наполеон Шимо открыл в джунглях уруру, он обратился в мою лабораторию с просьбой сделать анализ нескольких проб крови индейцев этого племени, чтобы — для начала — разобраться в состоянии их здоровья. В действиях его не было ни малейшего дурного намерения, так поступают всегда: открыли новый народ — надо проверить, здоров ли он. Шел 1965 год, Наполеон начинал писать свою книгу и обходил тогда все антропологические институты, демонстрируя привезенные им кости индейцев. Но только я один был удостоен привилегии работать с ним, потому что он ценил мои труды и разделял мои идеи.

— Какие именно идеи?

— Например, о том, что не надо рассчитывать на увеличение продолжительности жизни. Рост числа стариков в обществе противоречит законам природы, ее изначальному выбору. «Геронтократия» приводит… она только создает лишние проблемы, она связана с ростом заболеваемости и заводит нашу планету в тупик. Старость, позднее потомство, любые лекарства, которые служат продолжению жизни, — это насилие над естественным отбором… — Генетик говорил с горечью, подчеркивая каждое слово. — Мы — это вирусы Земли, мы плодимся и не умираем. Когда Наполеон Шимо убедился, что среди мужчин племени Уруру, как и среди мужчин в доисторических племенах, нет стариков, убедился, что это племя само регулирует свою численность с помощью смертей и трагически заканчивающихся родов, он решил узнать, а что я об этом думаю как ученый. Исполняют ли уруру свои ритуалы потому, что так диктует их культура, что такова коллективная память, традиция, передающаяся из поколения в поколение, или это происходит лишь потому, что генетика не оставляет им выбора? Выяснилось, что взгляды у нас сходные, благодаря все возраставшему родству душ мы подружились, и Шимо привез меня туда, где до тех пор не ступала нога человека из цивилизованного мира, — чтобы я своими глазами увидел этих высоких светлокожих индейцев.