Титания Xарди - Лабиринт розы

— Все их воззрения служат только их собственным интересам. Доктрина Вознесения притязает на постоянство трактовки пророчеств Ветхого Завета в крайне негативном, шовинистском, апокалиптическом ключе. Уолтерс и иже с ним отодвигают на второй план христианскую идею всеобщего милосердия и справедливости. Но, как уже высказался Саймон, в моей стране у них находится предостаточно благодарных слушателей в верхах общества, и среди них — президент, принимающий на веру многие из их положений. Мы должны найти способ обуздать этих людей, ограничить их влияние, иначе их воздействие на будущее христианства может оказаться весьма разрушительным, более того, может свести на нет усилия по достижению мирового религиозного консенсуса.

Не замеченный ими Саймон стоял неподалеку вместе с Грейс. Слова Кэлвина обнажили перед ним его собственные предубеждения. Он подошел к Кэлвину и встретил взгляд человека, во всех отношениях близкого к Алексу и Уиллу. В порыве, далеком от глупой сентиментальности, Саймон схватил руку Кэлвина и от души пожал ее. Генри, приметив в боковом приделе наблюдающего за ними незнакомца, добавил:

— И еще нам нельзя забывать, что они лишь на время затаились в норах. Твой профессор, Кэлвин, уже выписался из больницы и наверняка отослал своим приспешникам в Вашингтон груды макулатуры с бесчисленными невыполнимыми обещаниями. Эти люди никуда не делись; приверженцы Вознесения не оставили надежду где-нибудь отрыть «седьмую чашу». Им нужна война.

Люси, услышав это, содрогнулась, словно от встречи с призраком. Алекс крепко обнимал ее, но Люси вдруг спросила себя: вышли ли они наконец из лабиринта или все же застряли где-то на последнем, роковом изгибе?

К двум часам пополудни дружеская процессия во главе с Алексом и Люси направилась в центр города, где находилась мэрия, а в четыре они все вместе уже добрались до Эгля. В саду, при ярком солнечном свете, Саймон увидел привидение, о чем немедленно сообщил хозяевам. Алекс, однако, нимало не смутился посещением призрака и поспешил представить Люси молодой женщине, чей образ был всем давно знаком, поскольку украшал сицилийские снимки Уилла.

— Mi dispiace, Laura. Non parlo bene l'Italiano, ma, le presento sua sorella, Lucia — Lucy[147].

Люси в крайнем замешательстве глядела то на Алекса, то на незнакомку. Та рассмеялась, заверила Алекса, что по-итальянски он изъясняется не хуже брата, и обратилась ко всем на приличном английском. Затем они с Алексом ввели гостей в курс дела, вызвав всеобщее изумление, но больше всех удивилась, конечно, Люси.

Оказалось, что несколько недель назад Алекс просмотрел больничные регистрационные записи, чтобы найти телефон отца Люси в Сиднее. Он позвонил ему, сообщил об их свадебных планах на лето и попросил приехать на торжество ради дочери. По его уверениям, мистер Кинг отклонил приглашение с большим сожалением, но доктор Стаффорд, заботясь о будущем спокойствии своей невесты, пустил в ход все свое обаяние и выманил у него нужный адрес. Он ни словом не обмолвился об этом Люси, не желая обнадеживать ее раньше времени, и действовал тайком.

Ему не сразу удалось разыскать бывшую миссис Кинг, живущую ныне в Тоскании, в Сан-Джулиано-Терме, под девичьей фамилией Бассано. Она немедленно откликнулась на послание Алекса и прислала ему фотографию, где была снята вместе со второй дочерью, красавицей Лаурой. София не сомневалась, что сестры должны быть очень похожи. Ее бывший супруг злонамеренно упорствовал в предоставлении развода, из-за чего ей не удалось оформить отношения с отцом Лауры. Более того, мистер Кинг воспрепятствовал встречам Софии с их общей дочерью, что окончательно отдалило ее от Люси.

Увидев присланную фотографию, Алекс был потрясен. В Лауре он узнал незнакомку с фотографий Уилла, девушку с пушистыми косами ниже пояса, очень похожую на Люси. Сомнений не оставалось: судьба пусть и ненадолго, но столкнула его брата с ее сестрой ярким летним днем на морском побережье близ Сиракуз. Обычная встреча, не более; в ней не было никакой мистической подоплеки — просто удивительное стечение обстоятельств. Впрочем, на расширившихся горизонтах Алекса теперь едва ли находилось место для загадок.

— Люси, поверь: чем больше мама настаивала на свидании с тобой, тем больше он злился, и она начала опасаться, как бы это все не отразилось на тебе.

Лаура говорила с акцентом, но довольно правильно и бегло. Подумав о том, что сестре понадобилось немало храбрости, чтобы приехать повидаться с незнакомыми людьми, Люси молча заключила ее в объятия. Они принялись болтать сразу на двух языках, в основном обрывками фраз: переизбыток информации препятствовал плавности беседы. Алекс был в курсе, что София уже в течение месяца лихорадочно строила планы на приезд в Лондон. Она заранее репетировала откладываемое в течение стольких лет воссоединение со старшей дочерью, но сейчас не хотела омрачать ей самый торжественный в жизни день душещипательными драмами из прошлого.

Улучив момент, Алекс привлек внимание Люси и постучал по циферблату часов — время перевалило за пять вечера. Она тут же безоговорочно отставила в сторону прошлое и поцеловала любимого, которому не переставала изумляться. Он был самой таинственной и скрытной натурой на свете, несмотря на батистовую рубашку, кремовый льняной костюм и постоянно излучаемый его душой свет. Люси уже не раз подмечала этот необъяснимый парадокс. Она улыбнулась про себя и скрылась наверху вместе с Грейс и Шан.

Через час Люси предстала перед гостями, собравшимися в вечереющем саду, в скромного покроя шелковом платье до колена, перламутрово-серый оттенок которого напомнил Алексу лунный свет. На лифе было вышито шелковичное дерево — такое же, как на лонгпэришской миниатюре. Волосы Люси убрала в замысловатый узел, украшенный изумительной елизаветинской драгоценностью, а в руках она держала букет гардений, привезенных Лаурой из материнского цветника. При участии Венеры и сотен благоухающих роз уинчестерский приходской священник — добрый друг Генри — благословил зарегистрированный в мэрии брак между Люси Кинг и Алексом Стаффордом.

— Война окончена! Победа!

Генри обнял сына и поцеловал невестку.

Закончив официальную церемонию, тридцать с лишним гостей задержались в саду, где уже сгущались сумерки, чтобы выпить перед ужином шампанского. Саймон, друг Алекса, на этот раз обуздал свою безудержную словоохотливость, ограничившись всего парой прочувствованных фраз. Он предложил очень простой тост — за своего нового дорогого друга и его во всех отношениях замечательную спутницу.

— Алекс, мы все благословляем день, когда в твою жизнь явился ангел — не голографический, а самый настоящий!

Саймон шутливо поклонился Люси, и она улыбнулась в ответ с притворной застенчивостью, только усилив этим свое очарование. Он поднял бокал и возглавил хор голосов, поздравляющих молодоженов:

— За Алекса и Люси!

Затем, явно смущаясь, вперед выступил Кэлвин и взглянул на распорядителя, словно сомневался, что его речь будет принята как должное. Саймон ободряюще кивнул, и Кэлвин повернулся к кузену и его молодой жене.

— Я лишь недавно познакомился со всеми вами, но надеюсь, что с этой четой моя дружба только начинается.

У Шан сделался довольный вид, но и молодоженов обрадовали его слова.

— Женитьба,— продолжил Кэлвин,— воистину смелый шаг! Серьезное обязательство. Мне кажется, здесь к месту будет привести строки из Евангелия от Фомы. Я знаю, Алекс, что ты неверующий, но смысл этих слов должен быть близок и тебе.

Он откашлялся и начал декламировать:

— «Когда вы сделаете двоих одним, и когда вы сделаете внутреннюю сторону как внешнюю сторону…»

Алекс с Люси, взявшись за руки, слушали Кэлвина и удивлялись: эти самые слова были написаны на пергаменте, послужившем оберткой для украшения, которое они нашли в сундучке Джона Ди. Никто, кроме них самих, не видел этих строк, ни одна живая душа. Ларец пока дожидался своего часа — они именно сегодня собирались открыть его для всех. Невозможно было поверить, что Кэлвин угадал и выбрал эту цитату, слово в слово, или подглядел ее в тайнике. По крайней мере, Алексу такое казалось невероятным.

Закончив, кузен предложил тост за «двоих в одном», а когда утихли перешептывания, Амаль Аззиз тоже пожелал произнести здравицу. Очевидно, на него подействовала атмосфера места и благоухание вечернего сада.

— Позвольте и мне сказать несколько слов.

Его глаза привычно поблескивали; видно было, что Амаль рад такой развязке событий ничуть не меньше, чем Генри. Он очень уважал Алекса и считал его достойным своей невесты, с удовольствием отмечая, что Люси смогла исподволь кое-что изменить в натуре его младшего коллеги. Подняв бокал, он торжественно произнес: