Валерий Гусев - Детектив, смартфон и шифер

– Кто вам сказал? – возмутился старший Чашкин.

– Крышкин, – шепнул мне Алешка, превратившийся в большое ухо.

– Мне никто не говорил, дражайший, я своими глазами увидел в вашем Каталоге.

Чашкин густо и уверенно рассмеялся. Даже снисходительно.

– Объясняю, юноша. Это коммерция. Во-первых, наша фирма имеет юридическое право на комиссионные – ведь нам надо же на что-то существовать. Аренда помещения, оплата персонала, наконец, покупка новых поступлений – все это требует наличных средств. А во-вторых, скажу вам по секрету, цифры в Каталоге – фиктивные, для приманки покупателей. Есть такие любители живописи, которые любят, чтобы произведение стоило дорого. Им тогда кажется, что оно достойно украсить их апартаменты. Это вам ясно? Надеюсь, инцидент исчерпан ко взаимному удовольствию. Что вы сегодня принесли?

– Вот, – потухшим голосом сказал художник, – «Летний дождь на Самородинке». Взгляните.

Сначала молчание, хмыканье, а потом:

– Интересно… Свежо… Цветовая гамма хорошо решена… Тональность передает настроение… Тысяча пятьсот.

– Тигран Ваганович, это смешно. Я на краски больше потратил.

– Ну уж если откровенно – я только за краски и ставлю такую цену.

Вскоре художник прошел мимо нас, опустив голову, и мне уже совсем не хотелось дергать его за косичку.

На выходе он забрал свой этюдник, повесил его на плечо и, вздохнув, вышел на улицу. Наверное, пошел писать новый этюд под названием «Осенний дождь на Самородинке».

Мы тоже чуть задержались на выходе – Алешка незаметно прихватил из вазочки горсточку приглашений – и тоже пошли в сторону оврага.

– Зачем тебе эти билеты? – спросил я Лешку.

– Дим, их там полно. А нам они еще пригодятся. Эта «галера» – подозрительное место.

– Да чего там подозрительного? Мелкие спекулянты. Покупают задешево, продают задорого. Вот и весь бизнес.

Алешка призадумался. Потом даже остановился.

– Дим, что ж получается? Получается, что всякий бизнес такой? Сплошная спекуляция!

– Такого понятия сейчас уже нет. Оно устарело.

– Странно у тебя выходит. Спекуляция есть, а понятия нет.

– Знаешь, спроси у папы. – Алешка, если что-то его заинтересует непонятное, будет зудеть, как голодный комар. Которого так и хочется пришлепнуть.

Мы прошли мимо школы, пересекли весь парк и вышли на край нашего знаменитого оврага, на дне которого поблескивали мутные воды Самородинки. По всему краю оврага выстроились, как солдатики, наши местные художники. Они старались запечатлеть на своих полотнах расстилающийся за оврагом пейзаж: на переднем плане чахли редкие деревца, а подальше, над ними, возвышались частые дома. Художники называли это символическим сочетанием природных джунглей с городскими.

Наш художник на минутку остановился возле девушки, которая старательно махала кистью по бумаге, что-то ей сказал – она покивала – и пошел дальше – занимать свое место в общем строю. А мы тоже подошли к ней.

– Можно посмотреть? – вежливо спросил Алешка. – Это наш любимый вид из окна.

Девушка обернулась, она была довольно романтична, с голубыми глазами. И наш любимый вид из нашего любимого окна в ее исполнении тоже был романтичен. Самородинка была полноводна, худосочные городские деревья превратились под умелой кистью в настоящий густой лес. Бетонный мостик, весь искрошенный и истоптанный, с торчащей ржавой арматурой, исчез – вместо него красовался деревянный мост с фигурными перильцами.

– Здорово, – оценил Алешка. – Прямо реализм. В стиле авантюризма. – Он, наверное, хотел сказать – абстракционизма.

Алешка в глубине души абстракционизму отдавал должное: «Накалякай каракули и назови почуднее – весь мир в восторге».

Девушка оценила его комплимент, но почему-то обратилась ко мне:

– Привет, Димон. Ты меня не узнал?

Узнал – Машка Козлова. Из нашей школы, выпускница года три назад.

– А это твой брат? Похож. Ты таким же был в третьем классе.

– Да, – сказал Алешка, – мы вылитые братья.

Машка засмеялась, а Лешка спросил:

– А вот этого художника, который сейчас к тебе подходил, как зовут?

– Сашка-то? Какой он художник. Он – бездарь, а делает вид, что у него такой стиль, детский. Все кривое, все непропорциональное.

– Надо же! – сказал я, догадавшись, куда клонит разговор Алешка. – А в нашей «Галерейке» его рисунки покупают.

– Это для меня загадка.

Для меня – тоже. Но, похоже, не для Алешки.

– А твои, что ль, не покупают? – спросил он.

– Вот еще! Я сдаю свои работы в нормальный салон. – И она снова взялась за кисть.

Алешка опять глянул на ее рисунок и вдруг предупредил:

– Упадет.

– Этюдник?

– Гнездо. У тебя там воронье гнездо на дереве. Так никогда не бывает. Вороны очень умные и умелые. У нас на даче летом ураган был, даже много крыш сорвало, но ни одного вороньего гнезда не сдернуло.

Я тоже пригляделся – Алешка прав. Гнездо прицепилось за ветку нелепо и ненадежно.

– У тебя хороший глаз, – согласилась Машка. – А что вон там, в конце оврага, за романтическая хижина? Я хочу ее тоже запечатлеть.

Романтическая хижина – это заброшенная и ободранная трансформаторная будка, бывшая. Оборудование из нее все забрали. И наши местные хулиганы устроили там свою штаб-квартиру. Когда участковый об этом узнал от недовольных граждан, он навесил на железную дверь большой замок.

– Это будет хижина рыбака, – решила романтическая Машка.

– Это будет что-то совсем другое, – вполголоса проворчал Алешка.

Мы распрощались и пошли домой.

– Дим, – сказал дорогой Алешка, – ты какой-то несовременный. Надо было у Машки телефончик попросить.

– Мне это надо?

– Надо, – уверенно сказал Алешка. – И не только тебе.

Время пошло дальше. Алешка все чаще заходил к Чашкиным. И вид у него становился все загадочнее. Вот-вот лопнет от распирающей информации. Но я его не торопил. Рано или поздно расскажет сам. Лучше, конечно, раньше, чем позже.

И вот в одно прекрасное утро Алешка сказал мне:

– Сегодня в школу не пойдем.

– Что за праздник?

– Пенсию дают.

– Не рановато тебе пенсию получать… – начал было я, но осекся, вспомнил. – А Никишов?

– Все уже готово, шеф. Ты у какого банка будешь дежурить? Я – с Никишовым.

– Ты дома будешь дежурить. На связи.

– Фиг без масла!

Тут вошла мама:

– О чем спор с утра пораньше?

– Димка в школу не хочет идти.

– Что за новости? Алексей, пригляди за ним, чтоб не прогулял.

– А то!

И вышли мы из дома вместе. А потом разделились – я включился в группу захвата Сельянова, Алешка возглавил группу Никишова.

Наша группа никого не захватила, а Лешкина захватила… почти.

Все произошло очень быстро.

Никакой мелкий пацан в этот раз не засветился. Просто пожилая бабуля вышла из банка, держа в руке сумочку с пенсией. Откуда ни возьмись выскочил парень в волчьей маске – хвать сумочку – и за угол!

Никишов со своими орлами рванул за ним. Догнали – спортсмены ведь, – круто схватили… Но! Будто схватили не того. Парень был и без маски, и без сумочки. И особо не сопротивлялся:

– Обознались, кенты! Он вон куда побежал – к остановке. Дуйте, пока в троллейбус не сел.

В азарте дунули. Как раз отошел от остановки троллейбус, и им даже показалось, что кто-то строит рожи в заднее окно. Расстроенные и огорченные вернулись к банку. А тут их Алешка еще нещадно огорчил:

– Прорвались, опера? Шляпы драные!

– Не выступай, Леха. Исчез, как привидение.

– Ага, исчез! Вы его в своих руках держали.

– Да это не он. У него – ни кошелька, ни маски.

Алешка вздохнул, как взрослый на малышей:

– Кошелек у него, а маска у меня. – И он протянул им волчью маску, которую до этого держал за спиной.

Сначала была немая сцена. А потом сцена с вопросами:

– И где?

– И что?

– И когда?

Оказывается, Алешка – он был в арьергарде – раньше всех догадался об этом механизме ограбления. И разглядел на ступеньках, ведущих в подвал, сброшенную маску.

В общем, принцип действия оказался довольно продуманным.

Жалостный малец подходит попросить денежку, «Волк» выхватывает кошелек, бежит за угол, сбрасывает маску, передает кошелек сообщнику. А тот либо скрывается за другим углом, либо заскакивает в подъезд.

– Знаешь что? – мудро сказал Алешка. – Это так здорово продумано, что без старшего учителя не обошлось.

– Точно! – поддержал его Никишов. – Кто-то эту шпану обучает. – И еще добавил: – А этот «Волк» мне показался знакомым. Где-то я его видел.

Я им ничего не сказал. Я только подумал, что наш участковый дядя Гриша прав: каждый должен заниматься своим делом.

А потом я еще раз подумал, и мне показалось, что наш Алешка тоже прав…

Неожиданно мне позвонил Никишов:

– Димон, я вспомнил этого парня. Это Махновский. Его года два назад из школы исключили. Врубился? Тогда тебе еще один факт: у него есть младший брат, мелкий такой. Догнал?