Валерий Гусев - Говорящий тайник

– Кажется, я вам скоро скажу, где он находится в очень интересном месте. И в интересном виде.

– А сейчас не скажешь?

– Я еще не все уточнил. Вот когда я все уточню…

– Только вот что, Алексей. Я очень убедительно тебя попрошу все-таки держаться по возможности в стороне.

Алешка задумался и ответил как-то странно:

– А вот вы можете держаться по возможности в стороне от ваших сотрудников?

Следователь только вздохнул – он, похоже, уже в тот раз понял, с кем имеет дело. Но на всякий случай пригрозил:

– Отцу доложу.

На что Алешка, глазом не моргнув, безмятежно соврал:

– Он в командировке. В Париже.

– Значит, во Франции?

– Нет, в Париже. Ну, мы пошли. Да, – спохватился: – А это мой старший брат. Он тоже кой-чего соображает. Правда, медленно.

Мне показалось, что, прощаясь, следователь Павел Петрович с искренним сочувствием взглянул на меня.

– И зачем мы сюда приперлись? – спросил я в коридоре, предвкушая расправу над нашим маленьким «зазнайцем».

– Сейчас увидишь. – И Алешка остановился возле красивого стенда с фотографиями. Вроде как у нас в школе. У нас своя гордость, у них – своя. Вся в мундирах и погонах, даже и в орденах.

– Верхний ряд смотри, – спокойно подсказал Алешка. – Узнаешь?

Я посмотрел верхний ряд и… обалдел.

– Все понял? – спросил Алешка.

А события все нарастали и развивались. Теперь уже каждый день становился «одним прекрасным днем» с непредсказуемым вечером.

Сегодня, например, папа сказал, что по результатам экспертизы в чае дяди Левы скорее всего присутствовало какое-то снотворное. Как и когда оно туда попало – это уже дело не экспертов.

И второе. Соврав про папину командировку, Лешка, как говорится, накаркал: папа в самом деле должен был срочно вылетать, правда, не в Париж и не во Францию, а в Берлин.

Меня и маму это огорчило, Лешку – обрадовало: он получал свободу действий. Папа это сразу понял и сказал ему:

– Без меня ни в какие криминалы нос не совать! Лучше навестите дядю Леву. Он будет рад.

– А то! – сказал Алешка. – Мы ему сосисок отнесем. Без сто два кг!

– Нет уж! – возразила мама – Лучше я ему плюшек испеку.

– Плюшки лучше дома оставить, – поспешил Алешка. – А сосисок у нас – завались!

Все это очень мило, как говорят в хороших домах, но у меня застряла в голове эта фотография в Управлении полиции на Доске почета. Я об этом все время думал, а Лешка об этом будто совсем забыл.

Словом, в один прекрасный день все в моей голове смешалось: Лидочка, охранник какой-то не такой – не настоящий, снотворное в термосе, диакезы, скарлатины, нежные королевы. И я потребовал от Лешки объяснений. Сомнений нет: он что-то знает, но почему-то молчит.

– Дим, давай сначала навестим дядю Леву. И тогда тебе многое откроется. Такие тайны!

– А сейчас нельзя эти тайны открыть?

– Сейчас еще рано. Ты, Дим, не обижайся, ты очень наивный, и у тебя сразу можно все на лбу прочитать. И тогда мы спугнем всю эту банду.

– Какую еще банду? – ужаснулся я.

– Самую бандитскую, – спокойно ответил Алешка. – Пошли к дяде Леве. А то он там тяжко страдает без сосисок и плюшек.

Мы забрали плюшки у мамы и сосиски у дяди Федора. И он сразу предложил:

– Будем ехать?

– В госпиталь МВД, – подсказал я. – Вы знаете, где он находится?

– А то!

В госпиталь нас пропустили без звука – видно, папа успел предупредить охрану. А когда мы поднимались на второй этаж, я подумал, знаете, о чем? Откуда дяде Федору так хорошо известен этот госпиталь?

Дядю Леву мы застали в холле. Он сидел с каким-то дядькой на диване и играл с ним в шахматы.

– Какие бравые ребята, – сказал про нас его партнер.

– Дети Шерлока Холмса, – гордо ответил дядя Лева.

– Так у него ж вроде…

– Это у них оперативный псевдоним, – улыбнулся дядя Лева, складывая шахматы в коробку. – Полковника Оболенского ребята.

– Да ты что! Я ж с ним в одном управлении служил. Хваткий был опер. А сейчас он где?

– По Интерполу.

– Годится! Он головой уже тогда здорово работал. Аналитик!

Нам было так приятно услышать о папе эти добрые слова, что мы тут же высыпали на столик все плюшки.

– Ого! Славно! Ну-ка, Лева, постереги их, чтоб не убегли, а я за кипяточком сбегаю, чаек заварю.

Правда, Алешка не понял, что такое аналитик, а я – кого надо постеречь: нас или плюшки?

Алешка начал разговор, как и положено, со здоровья.

– А что мне сделается! – бодро отозвался дядя Лева. – Таблетка какая-то, не нож, не пуля.

– И откуда она взялась? – Алешка артистично развел руки.

– Вот и я думаю. Никуда не отлучался, термос никому не давал… Постой-ка! Вот вспомнил, как дело-то было. Захотелось чаек заварить, а ведь от поста не отойти. Тут как раз шустрый паренек подвернулся, кажется, Лех, с твоего класса. – Дядя Лева помолчал, припоминая: – Не хотелось мне его просить – озорник он не по-доброму, малышей обижает. Я его раза два журил. Однако попросил его сбегать, позвать кого-нибудь из старших ребят заместо меня на вахте посидеть, пока я за чайком управлюсь. – Он опять призадумался. – Вот-вот… А он и говорит: что ж, говорит, кого-то звать, давайте ваш термос, я схожу в буфет. Оно мне даже удобнее глянулось – пост не оставлю. Сыпанул я в термос заварки, травки мятной добавил и отдал ему.

Алешка так нахмурился, что я даже его пожалел. Но он почему-то ничего не сказал. Наверное, потому, что как раз вернулся шахматный партнер с чайником. И с мандаринами. И с шоколадами.

– Батя-то ваш что поделывает? – спросил партнер.

– Тоже чай пьет. В Берлине.

– В Берлине все больше пиво пьют, – сказал дядя Лева.

– А во Франции – кофе, – я тоже не отстал.

– И в Париже, – упрямо сказал Алешка.

Вот и поговорили.

Когда мы сели в машину, я спросил дядю Федора, откуда он знает этот госпиталь?

– А я тут лечился, – ответил он.

– От чего? – спросил Алешка.

– От скарлатины, – улыбнулся дядя Федор.

И тут до меня дошло – вот почему папа спокойно отпускает нас на всякие дела с дядей Федором.

А Лешка всю обратную дорогу был мрачен, как зимняя туча. Которая еще не решила: дождем пролиться или снегом завалить.

А дома нас ждал маленький сюрприз.

– Тебя товарищ дожидается, – как-то странно сказала мама Алешке.

– Маринка, что ли?

– Не очень, – сказала мама. – Скорее, наоборот.

– Диакеза! – догадался Лешка. – Ну, сейчас будет!

Диакеза смирно сидел на тахте, уложив руки на колени. Когда Алешка влетел в комнату, он встал и, опустив голову, внятным шепотом сказал:

– Леха, это я натворил. Случайно.

Алешка притормозил, но кулаки не разжал. Я его ни разу таким злым не видел. И на всякий случай ухватил за воротник.

– Ты дурак, Диакеза? – выкрикнул Алешка.

Диакеза вскинул голову, глаза его блеснули – то ли слезками, то ли злостью.

– Вот! Опять! Диакеза! А у меня имя есть! И никто его не помнит!

Он замолчал, и долго было тихо.

– Сам виноват, – наконец проговорил Алешка. Правда, не очень уверенно.

А я подумал: бывает так, что мы к чему-нибудь привыкаем и думаем, что так всегда было и так и должно быть. А потом вдруг что-то случается и видно, что это было неправильно. И даже жестоко. А мы этого не замечали и проходили мимо человека, который рад бы стать с тобой рядом, но не решается: возьмут и опять прогонят. Да еще и посмеются.

– Вам хорошо, – сказал Диакеза. То есть Шурик. – Вы все вместе. А я всегда один.

– У тебя родители есть, – буркнул Алешка.

– А друзей нет. С одними родителями не проживешь.

А он неглупый парень, подумал я. А может, и неплохой.

– Зачем ты это сделал? – спросил Алешка. – Кто тебя научил?

Было видно, как трудно Диакезе… то есть Шурику признаваться. Но было видно и то, что он решился и не отступит. Я даже его зауважал, когда подумал, как это непросто.

– Я отомстить хотел.

– За что? – с великим удивлением спросили мы с Алешкой в один голос.

– Дим, – вдруг сказал Шурик, – ты Лешку-то отпусти, что ты в него вцепился.

Мне это тоже понравилось. Сам в таком положении, а о своем враге подумал.

– Этот дядя Лева… он, конечно, хороший. Но вредный. Все время учит. Замечания делает. И почему-то всегда при Маринке. Достал, в натуре.

Ага, тут еще и безответная любовь.

– Я папе пожаловался. А он говорит: «Никогда никому обиды не прощай! Тогда тебя будут уважать и бояться». Бояться – это мне не надо. А вот чтобы уважали, этого хочется.

– Дальше, – сказал Алешка. Хотя он все уже знал. Почти все.

– «Ты этому дураку, – сказал папа, – что-нибудь устрой. Чтобы он понял, что обижать тебя нельзя». Он мне и подсказал: «Ты говоришь, этот Лева чай на вахте пьет? Вот и славно. Брось ему в стакан таблетку слабительную. Вот он и забегает в туалет. А директор его уволит». Мне это очень понравилось. Только я не знал, что папа таблетки перепутал. И дал мне не слабительную, а сонную.