Ю Несбё - Доктор Проктор и великое ограбление

— Прекрасно! — сказал Булле. — Но тогда можно мне уйти? Я договорился кое с кем сходить в кино…

— Уйти? — Улыбка Рублёва расползлась до самых ушей. — Что скажете вы, несчастные пролетарии? — Он повернулся к семье Хруст. — Отпустить козявку?

Те хором ответили:

— Ха-ха-ха!

— Я так и думал, — сказал Рублёв, хватая шляпу и плащ. — Мне надо бежать, но я оставляю тебя в компании с… — Он понизил голос до шепота: — Мамашей Хруст.

Дверь за ним захлопнулась, и мамаша-дракон вышла вперед. Дохнула на Булле непереваренной пищей и зажала его щеки большим и указательным пальцем:

— Надеялся обмануть мамашу похвалами ее пудингу, да? Ты, маленький, жалкий, ничтожный кусок мяса! Сейчас я пойду в магазин и куплю спагетти. Потому что мальчики больше всего любят спагетти с… как ты думаешь — с чем?

У Булле зуб на зуб не попадал.

— С сыром п-п-пармезан.

— Правильно, мистер Шерл. Так что можешь приготовиться… — Она махнула рукой в сторону дивана, отчего ее жирные плечи заколыхались, и три ее сына ответили хором:

— …К ПОКЕРУ НА БИТЬЕ ПО КОСТЯШКАМ ПАЛЬЦЕВ!

— БЕСПОЛЕЗНО, — ПРОСТОНАЛ ДОКТОР ПРОКТОР и посмотрел на часы. — За эти четыре часа мы обошли Лондон вдоль и поперек, но не обнаружили никаких следов Булле.

— Но где-то же он должен быть, — в отчаянии сказала Лисе.

Стало смеркаться, и Лисе и доктор Проктор вернулись на площадь, откуда начали свои поиски. Узнать эту площадь легко: в центре стоит колонна, такая высоченная, что невозможно сказать, кого изображает статуя наверху, но доктор Проктор сказал, что это человек по фамилии Нильсен, только не ведущий телевизионной программы «Вруны Норвегии», а довольно известный моряк[39].

— Лишь бы Булле был жив, — прошептала Лисе, и профессор увидел слезу в уголке ее глаза.

— Я уже сообщил в Скотленд-Ярд, и они тоже ищут, — сказал доктор Проктор. — Вот увидишь, его…

— А я еще завидовала Булле! — прошептала Лисе.

— Да? Но почему?

— Потому что я никогда не осмеливаюсь делать что-то нелепое. Я ВСЕГДА должна быть приличной, разумной девочкой, должна беречь Булле и быть осторожной. А мне тоже хочется быть взбалмошной и остроумной и заставлять весь мир смотреть на меня!

— Но, Лисе, без тебя мы ни за что не совершили бы всего того, что совершили вместе.

— Без меня, — расхныкалась Лисе, — Булле не оказался бы в заточении в неизвестном месте, где он умрет! И только потому, что я ему завидовала и не хотела, чтобы ему все удавалось КАЖДЫЙ раз!

— Гм, — сказал доктор Проктор. — И теперь у тебя угрызения совести, потому что тебе кажется, что твое желание сбылось?

— Да! — всхлипнула Лисе.

— И ты думаешь, что от этого ты стала плохим человеком? Например, думаешь, что Булле тебе никогда не завидовал?

— Мне? — Лисе вытерла слезы рукавом курточки. — А мне-то в чем завидовать?

— Наш Булле, например, мог бы пожелать иметь таких родителей, как у тебя, быть тем, кого все любят, и все такое прочее. Иметь твой ум и здоровую уверенность в себе.

— Уверенность в себе? Но у меня нет…

— Конечно есть. — Проктор снял очки для плавания и протер их. — Твоя уверенность в себе не очень заметна, не бросается в глаза. Но она более прочная. И со временем ты ее сама обнаружишь.

— Обнаружу?

— Обещаю тебе. — Виктор Проктор надел очки и погладил Лисе по голове. — И запомни, что вы симпатизируете друг другу больше, чем завидуете.

— Да, — твердо сказала девочка. — Это правда!

Проктор кивнул:

— Теперь нам надо вернуться в гостиницу, поесть и отдохнуть.

— А потом мы будем искать! — сказала Лисе, закончив вытирать слезы. — Как вы думаете, он…

— Булле выкарабкается, не сомневайся, — заверил ее профессор и, чтобы успокоить Лисе, улыбнулся своей самой доброй улыбкой. — У этого парня в рукаве всегда спрятан туз.

Альфи Хруст медленно тасовал карты, с улыбкой глядя на Булле.

— Ты когда-нибудь думал, почему от сыра пармезан пахнет, как от пальцев ног, козявка? — спросил он и начал раздавать карты Бетти, Чарли, Булле и себе.

— Нет, — ответил сидящий вместе с ними за столом Булле, с удовольствием размахивая ногами и руками.

Правда, вскоре ему придется умереть, но зато он больше не был связан. И кто знает, возможно, эта игра в покер на битье по костяшкам пальцев окажется для него не такой трудной, какой она была для всех остальных.

— Потому что пармезан делают из людей, которые проиграли в покер на битье, — сказал Чарли. — Они так боятся, что покрываются потом, особенно сильно потеют пальцы ног, а это последнее, что размалывается.

— То есть от сыра пахнет, как от пальцев ног, потому что его делают из пальцев ног, — засмеялся Бетти.

— А все-таки здорово, что люди не знают, чем именно они посыпают спагетти, — сказал Альфи и удовлетворенно посмотрел на свои карты. — Но в последнее время кое-какие рестораны из тех, которым мы продаем сыр пармезан, стали говорить, что он чересчур сильно пахнет пальцами ног. Поэтому мы решили предлагать нашим жертвам использовать вот это. — Он показал на специальные спальные очки, лежащие в шляпе-котелке на столе. На очках было напечатано белыми буквами: «British Airwais»[40]. — Вообще-то, их надевают те, у кого возникает желание поспать в самолете или других подобных местах. Мы прихватили их в бизнес-классе самолета, когда летели домой после ограбления в Бразилии. Если жертвы не видят, как их превращают в сыр пармезан, то ноги меньше потеют, ведь правда?

— В-в-великолепно, — сказал Булле и заглянул в свои карты.

Тройка бубен, пятерка треф, восьмерка пик, десятка червей и бубновый валет, смотревший на него с сожалением. Абсолютно ничего выигрышного. Его костяшки тут же заныли.

— Ну, какая у тебя ставка, козявка? — спросил Альфи.

— Никакая, — сказал Булле. — Я сдаюсь.

— Ты должен назвать какую-нибудь ставку, минимум пять, — сказал Чарли.

— Тогда ставка будет… — сказал Булле и почесал щеку, — пять.

— Открываем карты, — велел Альфи.

Все выложили карты на стол. У Чарли было две девятки. У Альфи две четверки. У Бетти ничего не было.

— Ты получишь пять ударов, козявка.

— Жульничество! — выкрикнул Булле.

Альфи нахмурил сросшиеся брови, которые образовали крышу над парой безумных глаз:

— Ты вроде как обвиняешь англичанина в нечестной игре, козявка?

— Но ведь у Бетти такие же плохие карты, как и у меня!

— Ну и что? Мы играем против тебя единой командой. Ты должен победить нас всех. Таковы правила, и никто из нас не получил больше пяти карт, поэтому не говори, что так нечестно. Подставляй руку, кочерыжка!

Булле, задрожав, протянул сжатый правый кулак.

— М-м-можно мне надеть с-с-спальные оч-чки?

— Не из-за пяти же ударов, размазня ты этакая! — сказал Альфи, схватил колоду карт и стал бить Булле по костяшкам пальцев.

Раз, два, три, четыре, пять.

— Ой, ой, ой, ой, ой! — Булле отдернул руку.

Было страшно больно, косточки пальцев сразу стали красными.

— Кажется, козявка смеется, — заулыбался Альфи. — Позвонить мамаше Хруст и попросить ее утешить тебя бирмингемским пудингом?

— Хе-хе, — засмеялся Бетти.

— Хе-хе, — засмеялся Чарли и закашлялся.

Булле усиленно заморгал, но слезы не хотели исчезать.

— Это несправедливо! — сказал он, понизив голос. — Вы не используете международные правила битья по костяшкам пальцев!

— Какие такие правила? — фыркнул Альфи.

— Одно из них гласит, что ты должен бить так, чтобы лицевая сторона карт смотрела вверх! — сказал Булле и вытер слезы рукавом, наблюдая за тем, как Альфи снова раздает карты. — Дело в том, что от этого бывает гораздо больнее. Но конечно, здесь у вас все по-английски, все по-другому. Ездят по левой стороне дороги, ярды вместо метров, не надо учить другие языки…

— Заткнись и играй! — рассвирепел Альфи. — Минимальная ставка будет удваиваться в каждом туре, и теперь ставка десять.

— Десять, — сказал Булле и выложил карты на стол.

— Значит, у тебя две десятки? — отметил Альфи. — Неплохо.

— Ха! — сказал Бетти и показал трех королей.

Булле протянул правую руку, Альфи поднял колоду. Задумался. Хмыкнул, повернул колоду лицевой стороной вверх и стал бить.

— Ой! — крикнул Булле. Потом: — Дважды ой! — И так громко, что на стене задрожала фарфоровая тарелка с портретом четы наследников престола: — Ой-ой-ой!

— Похоже, козявка права! — крикнул Чарли, зажав уши. — Если бить по международным правилам, получается больнее!

— Клево, — сказал Альфи и закончил таким ударом, что из двух пальцев брызнула кровь. — Отныне будем играть только по международным правилам!