Виктор Сидоров - Тайна Белого камня (ранняя редакция)

Рассказывать начал Лева. Говорил он волнуясь, то и дело оборачиваясь к Мише, словно призывая его подтвердить правдивость рассказа.

Павел Степанович слушал Леву второй раз, но и теперь рассказ мальчика захватил его. Константин Петрович сидел задумчиво, изредка поглядывая то на Леву, то на Мишу.

— И вот, когда дядя Федя, — сказал Лева, заканчивая рассказ, — ударил Василя ножом, из кустов выскочил лесничий и выстрелил два раза вверх…

— А я думал, — вставил Миша, — что это дядя Федя стрелял в Василя и Левку… Я тогда уже у речников был…

Константин Петрович снова перевел взгляд с Миши на Леву.

— Ну, ну, рассказывай.

— Дядя Федя как услыхал выстрелы, как увидел лесничего, так и сел. А тот зарядил ружье и говорит: «Руки вверх, подлец!» Дядя Федя сразу и поднял руки. Потом мы связали дядю Федю. Лесничий — его зовут Иван Прокопьевич, вы познакомитесь с ним, он сейчас еще в нашей больнице лежит, — перевязал Василя… А потом прибежали речники, взяли нас на катер и привезли домой.

— А тут вам, небось, дали выволочку?

— Да нет, — смутились ребята, взглянув на Павла Степановича.

— А стоило бы, Павел Степанович?

— Стоило, — улыбнулся он. — Мы тут все переволновались так…

— Да, ребятки, вы плохо поступили: самовольно и очертя голову бросились путешествовать. Но и полезное тоже сделали. Ваше сообщение и партизанские документы пролили свет на некоторые события в героической борьбе партизан и помогли распутать одно старое дело… За это большое вам спасибо.

— Какое дело? — спросил Лева.

Но тут вошла Мария Николаевна и пригласила всех к столу.

После обеда Константин Петрович и Павел Степанович, выпроводив ребят на улицу, долго о чем-то беседовали. И лишь потом Лева и Миша услышали обещанный Константином Петровичем рассказ.

— Служу я теперь в одном военном округе. Недавно вызвали меня к следователю. Он расспрашивал, где я воевал в гражданскую. Затем рассказал про ваше путешествие. И вот я сразу взял отпуск — и к вам.

А дело получилось такое, ребята. До революции я работал в Москве, на заводе. В гражданскую войну ушел добровольцем в Красную Армию. Нас, группу красноармейцев, отправили в тыл Колчака. Три месяца воевали мы с колчаковцами. Я попал на Алтай, к партизанам.

После одного боя наш отряд ушел на отдых в лагерь, или, как мы привыкли говорить, на зимние квартиры. А эти «зимние квартиры» представляли собой всего лишь с десяток землянок у Лысой горы.

Каратели с ног сбились — нас искали. А найти отряд им нужно было до зарезу: в последнем бою мы разгромили колчаковский штаб и захватили секретные документы.

Ну-с, живем день, живем другой — никто нас не беспокоит. Разведчики тоже не доносили ничего тревожного, и мы думали пожить на «зимних квартирах» с недельку, отдохнуть как следует, да и ударить по своим преследователям, чтобы навсегда отбить охоту бегать за нами. И все было бы, вероятно, так, как мы думали, если бы не случай.

На вторую ночь к нам явился человек. Он назвал себя гонцом из соседнего партизанского отряда, который действовал в то время в районе села Борового. Мы об этом отряде знали. Я провел гонца в штабную землянку. Там шло совещание. При нашем приходе все замолкли и выжидательно посмотрели на нас.

«Беда, товарищи, — хрипло произнес гонец, еле держась на ногах от усталости. — Обложили нас каратели. Драться нечем: нет патронов. Если до завтра не поможете — погибли».

Партизан снял фуражку, достал из-под подклада пакет, подал командиру.

Лица партизан посуровели. Гонец неотрывно и жадно глядел на командира: ждал, что он скажет, как решит. Да и мы, признаться, ждали его слова: хотелось немедленно броситься на помощь товарищам.

Командир спросил:

«В каком месте зажат отряд?»

«Километрах в пятнадцати от Борового. Мы ударили по Новоселовке, беляки отступили, а в это время на нас с тылу напали их основные силы, прижали к реке».

«Пулеметы есть?» — раздался из угла чей-то голос.

Гонец быстро обернулся.

«Пулеметы-то есть, но когда я уходил, оставалось ленты две».

«Потери большие?»

«Большие…»

«Как быстрее пройти к Новоселовке?»

«Я знаю кратчайший путь. Если позволите — проведу отряд…»

«Чего ж не позволить, — поморщился командир. — Словно в гости ведешь».

Потом он встал, суровый, подтянутый.

«Как будем решать, товарищи?»

«Надо помочь ребятам», — раздались голоса.

«Чего ж тут думать, — поддержали его другие. — Идти надо».

«Хорошо, — произнес командир. — Выступаем»

И вот наш отряд снова двинулся в путь. Шли быстро. Все понимали: если опоздаем — товарищи погибнут.

Я шел, как всегда, рядом с твоим дедушкой, Миша, Степаном Ивановичем, значит. Он, сколько я его знал, всегда был веселым, жизнерадостным. А тут вдруг стал молчаливым, хмурым. Я спросил его о причинах такой перемены, он не ответил. А минут через пять произнес:

«Боюсь, не успеть нам!»

Вот о чем думал и беспокоился мой друг в эти трудные для нас часы — о товарищах, попавших в беду.

Шли мы узенькой дорогой. С одной стороны, как стена, высился бор, с другой — болото. Я, помню, еще подумал: «Хорошее местечко для засады».

И только подумал, как вдруг, словно гром с ясного неба, ударил залп, застрочили пулеметы. Мы попали в засаду. До сих пор я толком не представляю, что произошло. Только, как сейчас, слышу крик и стоны, грохот гранат, пальбу из винтовок, вижу мечущихся по дороге партизан. Все, кто остался жив и не потерялся окончательно, залегли, стали отстреливаться. Но судьба отряда была уже решена…

— И дедушка погиб? — чуть слышно спросил Миша.

— Нет, родной, Степан Иванович тогда не погиб. Когда мы увидели, что нам больше не удержаться, бросились с ним в бор. Но почти сразу наткнулись на своего командира. Он был тяжело ранен. Мы подхватили его и понесли в глубь леса. Выстрелы стали тише и реже, а скоро совсем прекратились. Тогда мы положили командира, перевязали рану. Он был бледен, глаза лихорадочно блестели.

«Товарищи, — с трудом проговорил он. — Исполните мой последний приказ… Перед походом я спрятал все документы, что взяли у гадов… Документы важные… Нужно, чтобы они попали в главный штаб».

Командир умолк, закрыл глаза, собирая силы. Потом снова заговорил:

«Они спрятаны под Белым камнем… Знаете?..»

Мы переглянулись, пожали плечами, с горечью ответили:

«Не знаем».

«Жаль, — сморщился командир, — расстегните сумку…»

Я быстро выполнил просьбу: вынул оттуда записную книжку, карандаш, подал командиру. Он непослушной рукой набросал карту и дал азимут. Я тут же спрятал карту в пробке-тайнике своей фляжки. Через несколько минут командир умер. Мы со Степаном Ивановичем похоронили его и двинулись к реке, чтобы перебраться на другой берег, в главный штаб.

Но беда шла по пятам. Мы наткнулись на пятерых карателей, которые, видимо, разыскивали партизан, вырвавшихся из засады. Мы повернули в сторону и побежали. Каратели — за нами. Раздались выстрелы. Одна пуля ударила меня в ногу. Я упал. Степан Иванович кинулся ко мне на помощь — хотел нести. Но это было безумством: нас немедленно бы догнали.

Я быстро отстегнул фляжку, отдал Степану Ивановичу.

«Уходи быстрее!» — приказал я ему.

Беляки приближались, вероятно, решили взять нас живыми. Я снял винтовку, вынул две гранаты-лимонки и приготовился дорого продать свою жизнь. Оглянулся, а Степан Иванович тоже пристраивается возле меня с винтовкой.

«Уходи! — закричал я. — Неси документы!..»

Он молча мотает головой, словно говорит: «Вместе умрем».

Я зло крикнул ему:

«Приказываю идти! Погибнешь — документы беляки заберут».

Степан Иванович порывисто привстал, крепко обнял меня и молча пополз вперед. А беляки тут как тут. Я выстрелил — один упал, остальные залегли. Но драться мне пришлось недолго: был ранен второй раз, в руку, и попал в плен. Привезли меня в штаб, били, допрашивали. Все хотели, гады, допытаться: где же секретные бумаги. Но так и не узнали.

Ребята слушали, затаив дыхание. Миша вдруг растерянно взглянул в лицо Константина Петровича.

— Значит… Значит, это мой дедушка похоронен возле дома бакенщика?

— Да, милый, это он, Степан Иванович… — а потом тихо добавил: — Видимо, шальная пуля тяжело ранила его в момент перестрелки… Сколько я дум передумал в то время о Степане Ивановиче, где он, жив ли, доставил ли карту в штаб? Но где мне было узнать о нем? Долго я наводил справки о Степане Ивановиче после того, как бежал из плена и лежал в госпитале. А потом снова ушел на фронт, бил Врангеля, белополяков… Прошли годы, а о своем друге я так ничего и не узнал… И только вы, ребятки, помогли мне узнать его судьбу…

Круг замкнулся. События, связанные с находкой партизанской карты, пришли к тому месту, с которого начались. Осталось выяснить, зачем понадобились дяде Феде спрятанные партизанами документы. И Константин Петрович сообщил: