Лента Ососкова - Лесь с Ильинки-улицы

- А? А, да… буду, наверное. Только вот как им сообщить и где встретиться… Чтобы и в толпе, если что, и в укромной каком месте, если всё будет хорошо…

- Ну, толпа будет послезавтра. Ого-го какая толпа! — тут же предложила Василиска. — Здесь, везде. На Ильинке и на Красной площади. Праздник же… А укромное место… храм?

- Да уж, здесь укромных углов много, — фыркнул Лесь, которые в первые дни в "захрамовых" помещениях умудрялся даже заблудиться.

- Ну вот, проблема решена! — тут же возликовала Василиска, но Лесь её одёрнул:

- Подожди, ещё надо их как-то сюда заманить… Хотя я знаю, как! — вдруг осенило его. — Они же по телефону моё местоположение легко вычислят! Надо просто включить телефон, позвонить маме… Ну и ждать потом. Где-нибудь… до куда можно будет в праздник на машине проехать?

- Ильинку перекрывают у Рыбного переулка, — подтвердила Василиска.

- Василёк, ты чудо! Не, ты гений. Во, точно: гений! Тогда у Биржевой площади напротив Рыбного и буду их ждать.

Итак, решение принято, и на душе от этого стало совсем-совсем легко, как ещё с конца мая не было. В кои-то веки не было необходимости прятаться, бежать и бояться. Лесь даже подумал на секундочку — а не включить ли телефон прямо сейчас? Но быстро передумал. Нет, надо дождаться праздника. А пока…

- А расскажи ещё что-нибудь… об этом Центре, — предложила Василиска.

- Страшилки на ночь рассказывать будем? — Лесь даже забыл обидеться. — Да чего рассказывать особо… всё одно и то же. Разве что… — он наконец поймал за хвост мысль, которая его терзала уже пару недель, и начал аккуратно её за этот хвост тянуть к себе, чтобы подтащить поближе и разглядеть всю целиком.

- Что?

- Понимаешь, такое ощущение, что в мае и сейчас… Ну, будто два разных Центра. Виктор из ГУМа, Максим — это одно. А вычисление симки Василия, объявление пропавшим без вести… как будто это уже совсем другая организация. Другие методы. Вот к дяде Вите, там, у Тоши на даче, тоже прямо заявились, не скрываясь особо. Силой, прямо… ну, то есть, и хитростью тоже, но без особых подручных средств. А потом… Как в шпионском романе. Странно это как-то.

- Ну вот и спросишь!

- Ага, остаётся надеяться, что они мне ответят правду… — Лесь сунул руку в рюкзак и погладил кончиками пальцев холодную рукоять. Как только он разберётся со всеми этими ювенальщиками — первым делом позвонит папе и… и поздравит с Днём ВДВ. С папиным праздником, первым из двух — второй папа отмечал двадцатого декабря. И плевать на то, что обещал маме: никаких звонков, ничего не говорить! — плевать с высокой колокольни… ну или хотя бы с крыши храма, куда они с Рюриком однажды вылезали. Не поздравить будет неправильно, а бояться уже не надо.

… Больше к Центру и предстоящему "разговору" Леся они с Васильком не возвращались, проболтав до глубокой ночи о всяких пустяках. Это оказалось забавно и приятно — болтать с девчонкой в полумраке "келья" под шум дождя, глядеть на горящий огнями ГУМ и в кои-то веки ничего не бояться…

И, разумеется, ребята так и не вернулись к старшим ребятам на чердак, а сами не заметили, как заснули здесь же, на диванчике, привалившись друг к другу.

Утром Леся разбудил голос, в котором он спустя пару секунд узнал голос Праши:

- Ой, Лен, ты посмотри, как это прекрасно! — громким шёпотом воскликнула девушка. — Как открытка…

Лесь медленно неохотно начал разлеплять глаза, чтобы высказать всё, что думает, о тех, кто его будит без спроса, но тут щёлкнул фотоаппарат, и Леся как подкинуло. Чувствую, как наливаются жаром уши, мальчишка с ужасом обнаружил, что Василиска до этого момента сладко посапывала на его локте, а в дверях "кельи" стоят Праша с изумрудно-зелёным зонтиком-тростью и большим-пребольшим фотоаппаратом и Ленка.

- А, это… Всем здрасте! Лен, там ещё вёдра надо снизу в зал притащить, нет? Я бы сбегал… — Лесь вылетел из "кельи", как будто его порывом ветра оттуда выдуло, на ходу столкнувшись с Соней.

- Где Вася? — строго вопросила Василискина старшая сестра.

- А, ну… — Лесь из-за этой "побудки" стал до ужаса косноязычным, — в "келье"… — и полетел дальше к залу. В таком состоянии он мог в одиночку все стотыщпятьсотсорокдва ведра перетаскать, да ещё и по нескольку раз.

Ничего удивительно, что с Василиской Лесь за день перемолвился едва ли парой фраз — сначала было как-то неловко… а потом и вовсе не до того. Виталик ходил и клянчил у всех то плеер, то наушники — его плеер разрядился, наушники сломались, а ехать в штаб ВДВ без музыки Виталик не хотел. Флористы переводили горы зелени, создавая букеты, композиции, венки и гирлянды, и постоянно нужен был кто-то, кто потащит мусор вниз, а покрашенные внизу цветы — обратно. Парни таскали туда-сюда стулья, столы, лавки — расчищали пространство… В общем, всё было как обычно.

Вместо Василиски Лесь как бы невзначай частично рассказал план Ленке — наверняка сболтнёт этому своему "дядьке Ийону". О том, что Лесь планировал устроить засаду, он, разумеется, не говорил, только что хочет поглядеть вблизи на своих "преследователей" в праздник, потому как в такой день, если что пойдёт не так, будет очень удобно ускользнуть в храм, затерявшись среди людей… Но в целом возвращаться к этим мыслям Лесю было некогда весь день: дел на последний день осталось немерено, так что все только знай себе носились туда-сюда между цветами, швабрами и бумагами.

… Спохватился Лесь только поздним вечером, когда в кабинете "варягов" гладил прямо на партах одолженным у алтарников "на пять секунд" утюгом себе белую рубашку. Рубашка эта, в свою очередь, тоже была одолжена — у Кости, потому как за своей Лесь был не самоубийцей домой соваться. Вернее, как… Он уже после того, как договорился с Костей, съездил домой. Уже начало темнеть, когда он дошёл до подъезда, и интуиция потребовала: посмотри вверх, мало ли!.. Он посмотрел — и увидел, что в его окне горит свет, и, позабыв, что решил не бояться, а ситуация очень даже удобная для их с Василиской задумки, дал дёру.

Поэтому теперь остервенело гладил чужую белую рубашку и всей душой надеялся, что завтра наступит как можно скорее. Снова вернулась эта мысль: устал бояться. Поскорее бы со всем этим разобраться, поздравить папу и ехать к маме.

Лесь с остервенением догладил рубашку и повесил её на "плечиках, зацепив за полку правого стеллажа, отнёс утюг на место и снова вернулся в кабинет. "Я боюсь?" — спросил он у мечей на стене. Те молчали — ждали своего часа, своей жизни. Лесь погладил один из них по навершию, взял со стеллажа книжку про славянского мальчика Кукшу, попавшего к викингам, и уселся на партах. Как когда-то давно, в мае… Только сегодня он будет здесь ночевать, и храм для него — ну, один из вариантов дома.

Нет, он не боится. Это будет даже легче, чем перетаскать те Ленкины стотыщпятьсотсорокдва ведра.

Леся — это стало уже традицией для пробуждения в храме — разбудил Рюрик. Вошёл, кинул рюкзак на парту, растолкал и почти сразу исчез. Лесь потряс головой, зевая, сменил футболку на рубашку и спустился вниз.

Через храм он пойти не рискнул — там лежали ковры в чехлах и суетились флористы, наводя последний лоск. Вместо этого Лесь пошёл через улицу, уже давно привыкнув, что на полицию не стоит обращать ни малейшего внимания — им так и не пришло в голову, что у них под носом преспокойно разгуливает "пропавший без вести Алексей Ильин". Ну, то есть, иногда, может, и приходит — именно поэтому Лесь предпочитал всё же двор пересекать бегом. Вот на бегающего мальчишку они точно не обращают никакого внимания.

Торопливо умывшись, всё ещё заспанный и не совсем парадный Лесь перекрестился и строго велел себе проснуться.

Не получилось. Хотя на улице более чем прохладно, но даже стоя на молебне, который служил отец Матфей, Лесь зевает в кулак, а в голове вертится нехорошая мыслишка: "А может, ну их всех, пойти доспать?.." — но Лесь ей ходу не даёт, разглядывая потихоньку подтягивающихся ветеранов ВДВ в голубых беретах. Какие они все разные… в обычной жизни, наверное, и не догадаешься, что перед тобой десантник, а тут глядишь — и ордена на груди, и осанка… не "гражданская", как сказал бы папа.

Весь молебен Лесь бродил среди этих сонных полусозерцательных мыслей, подмечая, как подтягивается то один, то другой знакомец — Ленка с её папой, Соня с Василиской (тут Лесь с преувеличенным вниманием уставил на клирос), Костя, Виталик, Филипп, Шурик, Таня… Нет, две Тани. Нет, вон ещё третья… Лесь так и не сумел посчитать, сколько всего Тань в храме было. Даже Лавр мелькнул где-то и сразу исчез в потихоньку "набухающей" толпе. К концу молебна, кажется, подтянулись все, кто готовил храм к престольному празднику, а ещё строились бесконечные ряды белоперчатных курсантов в голубых беретах — сущие лилипуты рядом с ветеранами, а осанка — всё та же…