Анатолий Рыбаков - Приключения Кроша

Если бы на пляже оказались мои знакомые, я мог бы пойти и посидеть с ними. В этом не было бы ничего оскорбительного ни для Вадима, ни для Шмакова Петра. И, если бы здесь нашлись знакомые Вадима или Шмакова, они тоже могли бы пойти и посидеть с ними. Никто бы из нас не навязывался, не лез бы знакомиться, никак бы не реагировал на это… А в поступке Игоря было что-то подлое. Он, как всегда, старался отделаться от нас.

— Тащи ласты, попробуем, — сказал Вадим.

— Не пойду я туда, ну их к черту!

— Ласты-то твои, — сказал Шмаков Петр.

— Разрешаю тебе их взять.

— Сам боишься?

— Не боюсь, а не пойду. Подумают, навязываюсь.

— Из ложного самолюбия мы должны лишать себя удовольствия? — возмутился Вадим. — Пошли все!

Мы подошли. Игорь с беспокойством уставился на нас. Парень и девица тоже воззрились выжидательно. Только Николай продолжал лежать ничком. Такого волосатого человека я еще в жизни не видал ни на одном пляже. Даже на лопатках у него курчавилась черная борода.

— Ласты возьмем, — сказал я Игорю.

— Бери, — ответил Игорь, обрадовавшись тому, что мы пришли только за ластами. Потом повернулся к своим знакомым и извиняющимся голосом добавил: — Это мальчики из нашего дома, я их привез. Показываю мир божий.

— Игорь — друг детей, — насмешливо провозгласил парень, рыжеватый, длинноносый, с жестковатым и сильным взглядом.

Несмотря на двусмысленность этой фразы, я уловил в ней насмешку не над нами, а над Игорем.

Я открыл машину, взял ласты и маску. Девица протянула руку:

— Покажи.

Николай чуть повернул голову, искоса посмотрел на нас и снова уткнулся в сложенные руки. Я заметил его черные глаза и черные усики. Девица повертела в руках ласты и спросила:

— Можно в них поплавать?

— Пожалуйста, — сказал я.

Все пошли в воду. Кроме Николая. Николай не шелохнулся.

Мы зашли на глубокое место. Девушка, ее звали почему-то Елка, с помощью Игоря и рыжеватого парня надела ласты. Парня звали еще более странным именем — Люся! Мужчина — и вдруг Люся.

Елка натянула маску, повертела головой, показала нам язык и нырнула. В воздухе мелькнули удлиненные ластами ноги. Она вынырнула метрах в десяти от нас, стащила с головы маску и объявила:

— Ничего не видно.

— Не надо глаза закрывать, — сказал Люся, — не надо жмуриться. Давай сюда.

После Люси нырнул я, потом Игорь, за Игорем Вадим. Последним нырнул Шмаков Петр. Но выплыл он почему-то без маски. Держал маску в руке.

Толку в ластах и в маске немного. Короткое время видишь дно и чужие ноги. Может быть, на море они и хороши, но на Москве-реке…

Елка и Люся оказались неплохими ребятами. Они были даже простые ребята. Особенно понравилось нам то, что они относились к Игорю без уважения, не принимали его всерьез. Скажет Игорь что-нибудь, а Люся обязательно ответит: «Ну да?» — с сомнением в голосе. Как говорят с человеком, которому не верят ни на грош.

А Игорь, наоборот, говорил с излишней убедительностью. Как человек, привыкший к тому, что ему не верят ни на грош.

Мы вылезли на берег. Они пошли к своим машинам, мы к своей одежде.

Мы лежали, загорали и говорили об Игоре. Осуждали его прихлебательскую роль. Хорошо, что мы не прихлебатели, никогда ими не были и никогда не будем.

Чувствовали мы себя прекрасно. Солнце пекло вовсю. Ожогов мы не боялись. У Вадима была специальная мазь против ожогов. Мы со Шмаковым выжали на себя весь тюбик, Шмаков даже пятки смазал.

Потом Игорь замахал нам руками. Николай и Люся одевались. Елки не было видно, наверно, тоже одевалась в машине. Игорь натягивал на себя штаны. Они уезжают…

Мы оделись и подошли к ним. Николай и Люся садились в машину. Елка уже сидела за рулем.

Игорь просительным голосом сказал:

— Я только довезу ребят до метро и сейчас же приеду.

— Ладно, — проговорил Люся.

— Только не уходите без меня.

— Ладно, — небрежно повторил Люся, — поехали, Нико!

Они сели в машину. Хлопнули дверцы. Зарычал мотор. Машина тронулась с места, сделала крутой поворот и поехала по пляжу.

Мы проводили ее автоматическим взглядом, каким смотрят вслед всякой уходящей машине. Потом взгляд мой упал на песок… Я вытаращил глаза.

На песке четко отпечатались резкие, глубокие и широкие следы, как будто здесь прошла не «Победа», а «ГАЗ—69». Точно такие же следы, как там, на дороге к карьеру.

Я потянулся взглядом за этими следами и на том месте, где машина круто повернула, увидел рядом со следами вездехода следы «Победы». Потом там, где машина пошла прямо, следы «Победы» исчезли и остались только следы вездехода…

— Крош, поехали, я опаздываю, — нетерпеливо сказал Игорь, снова обретая свой командирский тон.

Мне было стыдно смотреть на Игоря. Не поворачиваясь, я сказал:

— Какие странные покрышки на этой машине…

— Ничего странного! — ответил Игорь. — У нее покрышки с вездехода, для лучшей проходимости.

С замирающим сердцем я спросил:

— На всех четырех колесах?

— Нет! — нетерпеливо ответил Игорь. — Только на задних. На передних у нее обычная резина. Ну хватит, поехали!

Мы думали, что после собрания восстановление нашей машины пойдет медленнее. Ведь раньше мы ее делали в течение рабочего дня, а теперь только два часа после работы. Получилось наоборот — гораздо быстрее. Рабочие стали больше помогать. Некоторые так загорелись, что оттирали наших ребят и все делали сами. Это вызывало наше законное недовольство. Ведь восстанавливаем машину мы!

— Видишь ли, университант-эмансипе, — сказал мне бригадир Дмитрий Александрович, — раньше положение было неопределенное. Бригада не знала, на каких условиях восстанавливается машина. А теперь знает: на общественных. И каждый хочет способствовать общему делу.

Если пренебречь обращением «университант-эмансипе», то мысль Дмитрия Александровича показалась мне очень разумной. Даже глубокой. Во всем должна быть полная определенность.

Наконец мы поставили во дворе раму и начали сборку. Началась сборка — дело идет к концу. Дело идет к концу — все работают быстрее. Приятно видеть, как голая рама превращается в автомобиль.

Вокруг нашей машины толкались люди. Возле других машин никто не толкался, а возле нашей машины толкались все. Даже директор. Честное слово! И, если случался затор, не хватало чего-либо, он говорил: «Сходите на склад, принесите. Скажите — я велел». Дело шло без бюрократизма и бумажной волокиты.

Я думаю, это происходило оттого, что директору было приятнее сидеть во дворе, на солнышке, чем в прокуренном кабинете. Но просто сидеть во дворе неудобно. А сидеть возле нашей машины удобно — она общественная.

А рабочим приятно порассуждать. Когда они ремонтируют другие машины, рассуждать некогда, надо норму выполнять. А наша машина общественная, можно и порассуждать. И еще рабочим было приятно, что они могут поспорить с самим директором. В цехе спорить нечего, надо делать, что приказывают. А наша машина общественная, можно и поспорить. Тем более мы ее оборудовали как учебную, поставили добавочное управление для инструктора. Чтобы инструктор мог исправить ошибку ученика и предотвратить несчастный случай.

Во время обеденного перерыва рабочие сидели со своим молоком и полбатонами вокруг нашей машины и советовали, как что делать, вносили всякие предложения. Тут же стояли свободные от смены шоферы, вспоминали, как они учились на учебных машинах, и говорили, как лучше сделать нашу. И тоже спорили с директором. И когда директор отстаивал свое мнение, то ссылался не на то, что он директор, а на то, что раньше тоже был шофером. В общем, вокруг нашей машины установилась свободная, приятная атмосфера. В этой атмосфере всем нравилось работать. Даже служащие, выходя во двор, смотрели, как мы работаем, слушали рассуждения и споры рабочих, удивлялись тому, что мы, школьники, восстанавливаем настоящую машину.

Главный бухгалтер, довольно мрачный человек, сказал:

— Приятно посмотреть.

Это он сказал, по-видимому, в том смысле, что приятно смотреть, когда машину восстанавливают бесплатно. А может быть, в каком-нибудь другом смысле. Я его не расспрашивал.

Все ребята честно отрабатывали свои два часа. Некоторые оставались и дольше. Например, Полекутин, Гринько и другие ребята с техническими наклонностями. Ну и, конечно, мы со Шмаковым. Поскольку мы были первыми помощниками Зуева. Игорь тоже толкался возле машины. Даже шумел больше других. Увидел, что дело пошло на лад. Но ничего, кроме своей папки, в руках не держал.

Дело с амортизаторами стало мне теперь совершенно ясным. Как я сразу не сообразил? К пустырю подъезжала «Победа», но с покрышками от «ГАЗ—69» на задних колесах. Задние колеса, идя по колее передних, уничтожали их след. А на поворотах, где колеи не совпадают, виднелись и те и другие следы. И это была машина приятелей Игоря.