Олег Раин - Остров без пальм

— У тебя красивые глаза, — сказала я ей на прощание. «Красивые глаза» жалобно моргнули. Они не ожидали от меня таких слов, как мы не ожидали от девушки подарочного пайка. Во всяком случае, я поняла, что мы с ней вовсе не враги. Скорее уж друзья по несчастью.

— Спасибо! Чернослив я обожаю. — Глеб первый протянул девушке руку, а после теплую ладонь васильковой кашеварихи осторожно пожала я…

Наш матрас остался на корабле, но расхрабрившийся Глеб уверил меня, что запросто доплывет до «Вари» без всяких дополнительных плавсредств. И он, в самом деле, доплыл. Я почти не помогала ему. Море, прозванное когда-то Меотидой, обошлось с нами ласково и волнами в лицо не плескало. Но еще больше помогли дельфины. До корабля оставалось не более полусотни метров, когда море вокруг вскипело от вертлявых черных тел, а воду справа и слева стали резать острые плавники.

— Дельфинчики! — завопил Глеб и заработал руками вдвое энергичнее. Об усталости он напрочь забыл. А когда один из дельфинов позволил себя погладить, братец мой забыл и про корабль. В одиночестве я добралась до «Вари» и кое-как вытолкнула на палубу намокший тюк с едой и одеждой. Чуть передохнув, вернулась к Глебу, и мы еще какое-то время бразгались среди игривых дельфинов, цепляя их за плавники и хвосты, оглаживая упругие тела. Подобно щенятам, они резвились возле корабля, по-своему изучая двух неумелых ихтиандров, а может, пытаясь понять, нужна ли нам помощь. Но мы орали и хохотали, а утопающие так себя не ведут, и стайка исчезла так же внезапно, как и появилась.

— Ну почему? Почему они уплыли? — переживал братишка.

— Проголодались, — предположила я. — Немножко поиграли, а теперь отправились на охоту. Их ведь никто не покормит, сами должны заботиться обо всем.

— А меня? — капризно протянул Глеб. — Меня кто-нибудь покормит?

— Тебя, так и быть, покормлю я.

Видно было, что он крепко устал, и я подхватила его, как китиха-мать подхватывает плавниками новорожденного китенка. Мы не спеша добрались до «Вари» и, изнемогшие, выползли на горячую палубу.

Общение с дельфинами не прошло даром. Я вдруг подумала, а не обзавестись ли нам какой-нибудь живностью? Конечно, корову с козой или курицу на корабль не притащишь, но собаку, кошку или тех же богомолов вполне можно переправить. По крайней мере, будет кому охранять судно в наше отсутствие. И Глебушке, если куда уплыву, найдется с кем поиграть. А еще пришло вдруг понимание того, что при всей своей любви к морю и одиночеству долго я здесь не протяну. Оказывается, я любила людей больше, чем предполагала раньше. Я даже готова была им прощать миллион глупостей. Да что там! — я и Бизона перестала ненавидеть, немножечко даже жалела, как жалела скромницу Надюху, брыкливого Егора-Егэ и брошенного капризной Юлькой Колюню. Ведь скажем честно: не так уж просто уживаться со всеми нами. И мозг людской изобретательнее всего работает там, где требуется выдумывать каверзы и колкости, наставлять капканы и изобретать засады. И я даже дала себе слово — почаще извиняться. Даже тогда, когда буду не слишком ощущать свою вину…

А вечером к нам приплыли родители. Не на лодке — на катере. И привез их, знаете, кто? Не участковый дядя Вася, не тетка из Ейска и не Бизон, а мой нечаянный друг Витька Анциферов. Это было так неожиданно, что я потеряла дар речи. Хотя в моих словах никто особенно не нуждался. Хватило радостных воплей Глебушки. Он ходил по рукам и на руках, скакал по палубе, показывал найденных нами рапан, тянул в обжитые каюты и на бак к штурвалу. Родители тоже что-то хором говорили, перебивали друг дружку, не в лад принимались то плакать, то смеяться. То есть плакала в основном мама, а папа больше бурчал себе под нос и старательно стирал с лица непривычное для него счастливое выражение. Мама скомканно объяснила, что с Бизоном они рассорились в первый же день, а когда им позвонили, сообщив про исчезновение Глеба, она тут же решила лететь домой. Ссора переросла в скандал, и мама даже расколотила что-то ужасно дорогое об пол. Больше всего ее возмутило то, что Бизон тут же сдался, даже не попытавшись ее удерживать. Сразу после скандала он купил ей билет, а сам изъявил желание остаться на чудном курорте. Это оказалось последней точкой и последней каплей. Настолько последней, что даже подарки Бизона мама оставила там. Как бы расплатилась за авиаперелет и сомнительный отдых.

Но больше всего, меня поразило поведение отца. Он ведь мог ее выгнать, мог даже на порог не пустить, но ничего подобного не произошло. Более того, отец прямо светился внутренней радостью. Не злорадным торжеством, не победой смеющегося последним, а нормальным человеческим счастьем.

Кстати, нас он, как выяснилось, тоже искал. Еще до моей записки. Все с тем же ружьецом наведывался к гориллам Бизона. Но никто ничего про нас не знал. А потом как снег на голову свалилась с Карибов мама, появился Витька Анциферов, и они наконец-то нас разыскали.

Разумеется, Глеб готов был поверить любой истории и любым сказкам — и верил, конечно. Я же в основном помалкивала. Потому что поглядывала на Витьку Анциферова и снова терялась в догадках. Оказывается, я снова ничего не понимала. Ни в жизни, ни в людях, ни в чем ином. Понимала только то, что вчерашний звездопад нам явно помог. Других объяснений не было. Мы загадывали желания, и желания эти исполнились. А Витька… Витька сидел в катере и потирал ушибленную лодыжку. Ее он зашиб вчера, когда спускался со мной на руках со Слоновьего холма. Все-таки я не пушинка, а он старался вовсю — изображал былинного богатыря. Хотя именно богатырем в итоге и оказался. Самым что ни на есть былинным. Не знаю уж, как он вышел на родителей, что именно наговорил им, но сказанного вполне хватило. Родители приехали вместе.

Немного неловко папа прижал к груди мою голову, и я не стала противиться. Я видела, что руки у него подрагивают.

— Ты прости нас, Ксюх… — ему было сложно выдавить из себя эти слова. Он и смотрел куда-то в сторону, словно стеснялся своей счастливой мимики, своей бесконтрольной улыбки. — Прости нас, дураков.

Я погладила его по руке.

— Все нормально, пап. Правда, нормально.

— Надеюсь, вы вернетесь домой? — поинтересовалась мама.

— Конечно, вернемся! — пискнул Глеб. — Какие вопросы!

Быстро собрав вещи, мы погрузили их в катер. Витька начал заводить мотор, а отец, склонившись ко мне, скупо шепнул:

— У тебя очень хороший друг.

— Я знаю, — тем же шепотом отозвалась я и наконец-то улыбнулась. Хотя и понимала, что вчерашние звезды сделали для нас многое, но не все. И будет еще очень непросто наладить жизнь сызнова. Попробуйте-ка склеить воздух и воду! Тут было примерно то же. И старое нам придется забывать еще и забывать. А что не забудется, вынуждены будем простить…

Уже в катере я села поближе к Витьке и он таки добил меня последней оглушающей новостью.

— Помнишь, про скифский клинок говорили?

— Ну…

— Сегодня нам радировали, что все подтвердилось.

— Что все-то?

— Ну… — Витька немного смутился. — Я же не историк, но у них там мудреная версия насчет скифской империи. Какие-то упоминания о городе, что располагался как раз в этих местах. То есть, если это настоящее захоронение, то и город обязан быть. Может, даже древняя столица.

— Круто! — оценила я.

— Круто другое. Если так, то по всему здешнему побережью наложат запрет на строительство. Понимаешь? Значит, никаких заводов, никаких отелей и казино.

— Правда? — я даже руками всплеснула.

Витька довольно кивнул.

— Значит, и Слоновий холм уцелеет?

— Само собой…

Взревел мотор, нас качнуло друг к другу, и я, не удержавшись, поцеловала Витьку в щеку. То есть я ведь так и жила до сегодняшнего дня — сгорбленная и перекошенная: на левом плече — родительские проблемы, на правом — тоска по морю и погибающему побережью. А Витька приехал и сбросил все одним махом. Я бы его даже не просто поцеловала, а обняла за такую весть! И он, кажется, это понял, потому что обрадовано улыбнулся. Конечно, не так широко, как я, но шире было уже невозможно. Рот же можно порвать!

В стрекоте мотора мне вдруг послышалось пение. Ну да! Это пела маленькая Сандра, но уже почему-то на русском языке. И это было удивительно. Витька прибавил газу, и голос Сандры зазвучал громче. Даже сидящие на носу родители с Глебушкой удивленно подняли головы. Что-то такое уловили и они…

Беззвучно открывая рот, я щурилась встречным брызгам и в радужном мареве видела себя крохотной зеленоватой ящеркой — бесхвостой, усталой, выползшей на солнечный валун погреться.

Ящерка грелась и напряженно ждала. Опасности, еды, ласки. Утерянный хвостик отрастал долго, отрастал больно и трудно. Но ящерка ждала и надеялась. Ящерка верила в чудо…