Илья Туричин - Весна сорок пятого

Врач Юрий Геннадиевич нахмурился: Василь глядел в окно и, казалось, не слушал, о чем ему толкуют.

– Долевич, зрение тебе вернули, так ты оглох? - ехидно спросил Юрий Геннадиевич.

– Да слышу, слышу.

– А ежели слышишь, так невежливо поворачиваться ко мне спиной.

– Да не спиной я. Слушаю внимательно. Солнце-то какое! Совсем весна, - произнес Василь так, словно он лично причастен по крайней мере к изготовлению солнца.

– Да-а, - засмеялся врач. - С тобой не соскучишься.

Василь повернулся к нему всем корпусом, прищурился, чтобы лучше разглядеть Юрия Геннадиевича, от этого лицо сделалось хитрым, лукавым.

– А чего со мной скучать? Я - веселый!

В открытое настежь окно докторского кабинета, бывшего номера в гостинице, из которого вынесли все лишнее, оставили только узкую деревянную кровать, письменный стол и три стула, врывалось солнце, тащило за собой пьянящие запахи оттаявшей земли, воробьиный гомон. Василь столько пролежал, столько прождал этого часа, столько промучался, что от солнца и вольного шума за окном захмелел.

– Веселый! - притворно нахмурился Юрий Геннадиевич. - Вот мне где твое веселье, - и он похлопал себя ладонью по затылку.

– А что, с постным лицом ходить? - с обидой спросил Василь.

– Долевич! Я с тобой разговариваю серьезно. И от того, как ты усвоишь то, что я тебе рекомендую, зависит многое. Если снова потеряешь зрение, медицина может оказаться бессильной.

– Потому что она блуждает, где? - совсем по-докторски сказал Василь.

– В потемках, - засмеялся Юрий Геннадиевич. В груди его захрипело, заклокотало, он закашлялся, пригнулся к столу.

Василь посмотрел на него сочувственно.

Кашель оборвался так же внезапно, как начался, Юрий Геннадиевич вздохнул несколько раз глубоко и произнес грустно:

– Вот так. Ты был моим любимым пациентом. И поскольку медицина…

– Блуждает в потемках… - весело подсказал Василь.

– Бродит в потемках, то считай, что с тобой произошло чудо.

– Вы ж сами говорили, что чудес на свете не бывает.

– На этом - нет, а на том, где ты побывал, видимо, бывают. Ты как жить думаешь дальше?

Василь пожал плечами.

Врач ждал ответа, глядя на пациента внимательно, чуть склонив голову набок.

Василь понял: надо ответить. А что ответить? По-разному виделась ему будущая жизнь. И в вечной слепоте с палкой в руках… Было, было и такое, когда в затылке возникала невыносимая боль. Он так четко представлял себе эту жизнь, что выть хотелось от тоски!… Видел он себя и рабочим человеком в пропахшей металлом спецовке. Руки все могут! Он сжимал и разжимал пальцы, ощупывал ворсистое одеяло, холодящую шершавую стену, гладкий край тумбочки… Только бы прозреть!… И за партой себя представлял. Смешно, конечно, дылда за партой, но кто ж виноват, что он, Василь Долевич, не доучился? Война! Эх, знать бы, что так сложится, он бы не мотал с друзьями с уроков. Он бы учился как зверь! И других бы заставил. Не ценим мы жизни, которой живем. Заносит нас в стороны. То в лес, то в речку… Вот сядет он за парту… Уж поучится всласть!… А рядом Злата будет сидеть… Злата, Злата… Кем бы и каким бы ни видел себя - она рядом.

Юрий Геннадиевич ждал ответа, а Василь все молчал, потом сказал тихо:

– Женюсь я.

– Ох, Долевич, Долевич, - произнес Юрий Геннадиевич так, словно Василь беспомощный, беззащитный жалкий кутенок, которого пожалеть надо. - Ну-ка повтори, как ты должен себя вести?

– Да знаю я, знаю. Не работать, не читать, не бегать, не есть, не дышать, не смеяться, а заказать себе гроб с подстилкой помягче.

– Долевич!… Я вижу, что к выписке ты не готов!

И Василь испугался, подобрался весь.

– Шучу я, доктор. Весна. Озорую я. Больше не буду. Можете выписывать.

– Да тебя не выпишешь - ты в окно сиганешь!

Василь улыбнулся.

– Сигану.

– Невеста-то - Злата?

Василь кивнул.

– Дуракам счастье… - буркнул Юрий Геннадиевич совсем не сердито. - Внизу дожидается? - Юрий Геннадиевич встал. - Ну что ж, счастья тебе, Василь.

– Спасибо, Юрий Геннадиевич.

– И каждую неделю являйся. Помни, что еще лечишься. И все еще представляешь ценность для медицины.

– Которая, как известно, бродит в потемках, - сказал Василь. - И даже спасибо вам не говорю. Нет такого "спасибо", чтобы словами выразить! Нету…

– Ну-ну, да ты, Василь, философ…

– Полежишь во тьме…

Юрий Геннадиевич легонько похлопал Василя по плечу:

– Ступай. У меня еще дел невпроворот. До скорого.

Злата ждала его в вестибюле, возле стола дежурного. Когда Василь появился на лестнице, она поднялась со стула и с тревогой следила, как он спускается.

Василь не держался за перила, а спускался посередине. Ступени он видел как бы в легком тумане, но оступиться не боялся. Он мог бы сойти по этой лестнице и с закрытыми глазами. Хаживал.

– Ждешь? - улыбнулся он Злате.

– Жду.

– Гулять? - спросил дежурный.

Голос Василь узнал, а вот лицо увидел впервые.

– Харитонов? - спросил он.

– Харитонов.

– Вот теперь вижу, какой ты есть, Харитонов. Нет, товарищ Харитонов. Не гулять, а насовсем.

– Ну поздравляю, Долевич.

– Спасибо.

Тут Василь заметил в руке Златы синее расплывчатое пятно.

– Что это?

Злата протянула ему букетик подснежников.

– Тебя приветствует земля, бледнолицый брат мой.

– Подснежники!… - Василь вдохнул легкий запах земли и леса. - Спасибо. А… а больше никто не пришел?

– А ты кого ждал? - спросила Злата.

– Тебя.

– Так я - тут!

– Вижу. Вижу!… - Ах, как ему захотелось поцеловать эти родные синие глаза!

Верно, Злата почувствовала это, засмеялась и покраснела.

Василь попрощался с Харитоновым, и они вышли на улицу, в воробьиный гомон, в солнечные лучи, которые ласково стеганули по глазам так, что оба зажмурились.

– Пойдем медленно, - попросил Василь.

Злата кивнула и посмотрела на него снизу вверх.

– А ты вырос, пока болел, - сказала Злата. - Там как-то не заметно было. А сейчас…

– Мужчина должен быть большим и… - Он хотел сказать "красивым", но это прозвучало бы хвастливо. Уродом он себя не считал, но и красивым не был. - И рыжим, - закончил он с улыбкой.

– А ты не рыжий, ты - ржавый, - заулыбалась Злата.

– А ржавый - это высший сорт рыжего! - удовлетворенно заключил Василь.

Они медленно двинулись по солнечной улице.

Все вокруг казалось Василю зыбким, подернутым кисеей, и от этого ступал он не очень уверенно. Злата взяла его под руку, не повисла на его локте и не поддерживала его, просто держала крепко, вселяя в него уверенность.

Они свернули за угол и вышли к школьному саду. Там детвора выкорчевывала пеньки погибших яблонь, а тех, что дали побеги, бережно окапывала. Директор Николай Алексеевич ходил меж молодыми саженцами с секатором, подрезал ветки. Тлел собранный в кучи мусор, и от него ветерок относил голубой горьковатый дым.

Злата и Василь остановились у ограды.

– Сад приводят в порядок. Видишь? - спросила Злата.

– Вижу. Все вижу!

– А Николая Алексеевича видишь?

– Директора? А вон он, и в руке у него секатор.

– Поздороваемся?

– А как же…

– Три-четыре, - сказала Злата.

– Зравствуйте, Николай Алексеевич! - крикнули оба одновременно.

Николай Алексеевич обернулся, увидел их, заулыбался:

– О-о-о, какие гости! Что ж не заходите?

– Да вот… из госпиталя идем… - Злата почему-то отпустила локоть Василя. Неудобно как-то при директоре.

– Как глаза, Долевич? - спросил Николай Алексеевич, подходя к ограде с другой стороны.

– Да вот… Вас вижу.

– Ну, меня ты должен видеть с закрытыми глазами, - засмеялся директор. - Помнишь, как ты у меня на бирже труда кляксу в трудовом листке поставил?

– Случайно, - сказал Василь.

– Нарочно, Долевич, нарочно!… Меня, брат, не проведешь!… Какие планы строишь?

– Не знаю еще, Николай Алексеевич. Сперва оклематься надо. А там погляжу. - Он положил руку на плечо Златы, просто так, машинально.

Она не отстранилась, только быстро взглянула на него снизу вверх.

– Ну, отдыхай, Долевич. И приходи. Может, вместе что надумаем. И ты, Злата, приходи. Доучиваться надо.

Злата снова взглянула на Василя и сказала:

– Мы придем. Обязательно придем, Николай Алексеевич.

Двое мальчишек заспорили из-за лопаты, и директор поспешил к ним, разнимать.

А Василь и Злата двинулись дальше.

– Хороший мужик Николай Алексеевич, - сказал Василь.

– Хороший. А что это за кляксу он вспомнил?

– Да это я когда за направлением на биржу приходил, листок заполнял. Так взял и кляксу на него стряхнул. Нарочно. Я же не знал, что Николай Алексеевич наш, подпольщик. Думал, у немцев работает. Ну и шлепнул назло… - Он внезапно остановился. - Гляди-ка, цирка нет. Всю войну простоял!…