Олег Деев - История Пиноальбара и Кулинарная книга Рэтфорда Шванка

Дикобраз Нифиринфу шёл по лесу в неизвестном направлении. Мысли путались в его голове.

Дикобраз не мог решить, чего ему хочется больше: есть или спать. Но он шёл вперёд, петляя между деревьями и фырча. Думая о финиках он закрыл глаза, но продолжал идти по нюху, пока кто-то не наступил ему большой лапой на голову.

— Отдай волшебную палочку, — сказал Чёрный Лев, придавливая дикобраза к земле.

— Не отдам, — ответил дикобраз Нифиринфу, и свёрток с палочкой выпал у него изо рта.

— Ха-ха-ха, — рассмеялся Чёрный Лев, схватил палочку и скрылся в кустах.

Через непродолжительное время Чёрный Лев уже плыл по Синему заливу в чёрной лодке. Чёрная лодка Льва пылала изнутри красным пламенем и выглядела устрашающе. Рядом с лодкой из воды стала подниматься огромная туша чудовища — это был Септоний Мар.

— Септоний, — сказал Чёрный Лев и протянул свёрток, — смотри, что я тебе привёз.

Септоний Мар протянул маленькую лапку и, что было силы, сжал палочку в ладони. Острая терновая колючка продырявила его шкуру. С шипением и треском из Септония Мара стала выливаться противная тёмная жижа. Всё бурлило и клокотало, море вокруг почернело. Септоний Мар начал сжиматься, и когда окончательно сдулся, превратился в маленького сморщенного человечка со злобными жёлтыми глазами.

— Что ты наделал? Ты продырявил меня простой терновой колючкой! — возмущённо прокричал сдувшийся Септоний Мар, нырнул и навсегда скрылся в морских глубинах.

— В самом деле, — изумился Чёрный Лев, — что-то я непонятное натворил. Надо удирать отсюда, пока ещё чего-нибудь не случилось.

В это время на берега Синего залива очень далеко друг от друга вышли два волшебника. Возле Пиноальбарской бухты стоял длинный человек с длинной седой бородой. Это был Дукс Мак-Грегор.

Совсем в другой части моря, недалеко от устья реки Эрбадо находился Рэтфорд Шванк со своими друзьями. Дукс Мак-Грегор и Рэтфорд Шванк стали размахивать руками и выкрикивать заклинания удивительной силы. Над морем поднялся ветер, тучи собрались над заливом, и началась буря.

Буря разметала ликлаутанские корабли, их выбросило на камни и разбило в щепки, но ни один матрос не утонул. Лодки тыквенных человечков подхватила огромная волна и выплеснула их недалеко от Пиноальбара. Дукс Мак-Грегор и Грюнибунда вместе с куклой Агатой ходили по берегу, подбирали глупых одичавших тыквенников, отряхивали их от водорослей и складывали в большие корзины. Тыквенники присмирели и не решались перечить королеве.

Напрасно Септоний Мар злобно булькал и топал ногами. Морские чудовища увидев, что с ним случилось, отказались ему служить и расползлись в разные стороны. Морские гады больше никогда не возвращались.

— Вот и вся история, — сказал Антонио Сенквикастер.

— Ага, — сказал Рэтфорд Шванк, — с волшебной палкой из колючего терновника мы с Крюнкелем Шпунком угадали точно. Теперь бежим к обрыву. Будем делать бурю прямо оттуда. Так даже лучше получится.

Крюнкель Шпунк, Антонио Сенквикастер и Рэтфорд Шванк вышли из дворца. Далеко внизу простиралось море. Где-то на краю горизонта едва виднелись паруса флотилии ДюМаля.

— Итак, — сказал Рэтфорд Шванк, потирая ладони, — пора!

Он поднял руку. Всё стихло, и небо вдали потемнело.

— Будет буря, — сказал Крюнкель Шпунк.

Июньский зной в Пиноальбаре истребил воспоминания о весне, фиалках и синих цветах шафрана.

Окрестные поля покрылись тысячелистником и ромашкой, сойки в горах клевали дикую черешню, и земляника жухла на солнцепёке. Ближе к вечеру наступала духота, тучи наползали с моря.

Коричневые, фиолетовые и голубые груды облаков зацеплялись за холмы, рокотал гром, трещали удары близких молний, и посуда звенела в шкафах. Кошки пережидали дождь в дровяных сараях, зелёные древесные лягушки квакали, карабкались по стенам и забирались в открытые окна домов.

Пиноальбарские дети выносили пойманных лягушек на улицу, где потоки воды гнали по отмытой мостовой ветки, лепестки роз и сбитые дождём незрелые сливы. Лягушки уплывали по течению, а потом всё повторялось с начала. Ирисы пригибало дождём к земле. Печи дымили, огонь горел неровно, дрова стреляли, разбрасывая по кухням дымящиеся угольки. А на утро солнце сушило лужи, на город падала тяжёлая жара, и паруса кораблей повисали в неподвижном воздухе. От моря пахло водорослями.

Кнокс-Покс сидела по шейку в воде, отфыркиваясь от солёных волн и думая о том, что приготовления к войне её ничуть не радуют. Жёлтая Собака спала в тени, накрыв морду мокрыми лапами. Пиноальбар готовился к осаде, в городе было полно вооружённых людей, король приказал чинить старые укрепления и строить новые крепостные стены. Через ворота, перегороженные мешками с песком, протискивались подводы с продовольствием и фуражом, молодцеватые вестовые сбивались с ног, шумные рыцари, укутанные в бархат и драгоценности, громыхали железом. Джерри мечтал о подвигах и разгроме врагов. Но лето шло своим чередом, синее небо отражалось в море, а в море на песке сидела Кнокс-Покс, высовывая свои ступни из воды и разглядывая пальцы ног. Сломанная рука её срослась, доктор Когитум недавно снял бинты, и белая незагорелая полоса светилась теперь в воде, как серебристая рыба.

«Я оторву голову этой Бертольде, — думала Кнокс-Покс, покачиваясь на волнах, — я оторву голову этой дуре, и всё, не будет никакой дурацкой войны». Она нырнула и поплыла к дальнему молу у входа в бухту, где лежали на камнях перевёрнутые кверху килем рассохшиеся лодки, и нахальный пеликан Лукас выпрашивал рыбу с рыбацких фелюг под лоскутными косыми парусами. Через полчаса Кнокс-Покс доплыла до мола, вышла из воды и села, прислонившись спиной к горячим доскам шестивёсельной шлюпки. Пеликан куда-то улетел, было пустынно и жарко. Сияющее море сливалось с небом, белые камешки, шероховатые от соли, согревали ладони и слепили глаза. Солнце жгло, свет пробивал воду до самого дна, и медузы уходили дальше от берега в поисках холодных течений.

— Уф, — сказала она, — как же они мне все надоели!

Кнокс-Покс с досады ударила кулаком по гальке, и серо-зелёный краб в панике отбежал от неё, спотыкаясь и шурша ногами.

«Сейчас, — думала Кнокс-Покс, — этот Джерри с авангардом ополчения… Нет, это невозможно! Это невозможно представить: «ополчение» и «авангард». Все с ума посходили! «Ополчение» — это сборище выживших из ума бездельников с гнутыми вилами в руках, их выгнали из дома их старухи, чтобы те не путались под ногами. И теперь они рассказывают друг дружке небылицы про то, как они храбро бились при Пиноальбаре против разбойника Карла, как каждый из них положил десяток врагов. Как я их ненавижу! Они рассказывают, как Толстый Борн был восхищён их храбростью, когда брал их в плен, а они, конечно, не желали сдаваться и бились до конца. Теперь этот авангард инвалидов выдвигается в леса, чтобы передовые кордоны пиноальбарцев сумели храбро отразить первый натиск Ликлаутании. И романтичный Бен-Джерри Рогариф эль-Махра Брумаль, по причине невыговариваемости ни одним нормальным человеком его эфиопского имени, называемый в просторечии Рогембрумалем, или просто Джерри… теперь этот Джерри, в голове которого не больше мозгов, чем у одичавшего лесного арбузария, теперь Джерри едет на зебре, предводительствуя этим отрядом престарелых козопасов.

Ненавижу Джерри, — думала Кнокс-Покс, — теперь у него есть меч, кстати, тот самый, и даже щит с геральдическими пиноальбарскими крыжовниками. Он возомнит себя рыцарем, рассвирепеет, начнёт жечь всё кругом драконьим огнём! А если его убьют? А если его грохнет первый попавшийся солдат? Не храбрый рыцарь в латах из светлого золота, а тупой гвидличский наёмник, который служит ДюМалю за полтора фильдо в месяц, за тухлую овсянку с солониной. Что тогда? А если этот Джерри сам убьёт какого-нибудь глупого эрфитствующего тыквенника? Что тогда? Как после этого жить? Как он посмотрит после этого в глаза Агате или Грюнибунде? Им подвигов хочется. Что они знают о жизни? Феерические молокососы, саблезубые мечтатели. Что они понимают? В войне понимают только мой дед, медведь Штейн и Агата. Агату я люблю, она молодец. Остальные – просто придурки! Каждого запереть в библиотеке и заставить читать, чтобы никто не дёрнулся, чтобы сидели и молчали, пока хоть что-нибудь не начнут соображать. И к каждому приставить по врачу. Каждому своего Когитума с успокоительным отваром, на случай обострения патриотического героизма, — так думала Кнокс-Покс, глядя как над городом собираются белые кучевые облака, — все они ужасны, — думала она, — а Бертольде я лично оторву голову.

Вероятно, последние слова Кнокс-Покс произнесла вслух.

— Не стоит отрывать Бертольде голову, — раздался спокойный голос, и чья-то тень легла на КноксПокс. Она подняла глаза и увидела в ярком солнечном свете Рависсанту.