Сергей Заяицкий - Шестьдесят братьев

— Три червонца, — сказал он.

Примус Газолинович поглядел ассигнацию на свет.

— Так, — произнес он, положил ее на стол и долго еще разглядывал. — Вот что, Стромин, хотим мы поужинать. Поди-ка, друг, на угол, лавка тут есть, и купи нам там фунт ветчины, ну, хлеба один батон. Понял?

Немножко жутко было Андрюше опять одному выходить на улицу, но пошел. Лавка к тому же оказалась вовсе близко.

Чтоб не ошибиться квартирой, поставил на двери отколупанной штукатуркой маленький крестик.

— Фунт ветчины и хлеба… как его… бидон.

— Батон.

Приказчики в белых фартуках с любопытством выглянули из-за колбас и консервов.

— Ишь ты, смычка приехала.

Кассирша, улыбаясь, взяла деньги, два раза оглядела бумажку, потом дала сдачу.

Андрюша, красный от смущения, бросился к двери.

— Покупки-то возьми. Ха-ха-ха.

Когда он снова вошел в комнату, оба приятеля с некоторым как бы удивлением посмотрели на него.

Примус Газолинович курил трубку, на которой, очевидно, для красоты, была прилажена маленькая серебряная черепаха.

Андрюша покосился на трубку. У отца была попроще.

— Вот сдача, — сказал Андрюша.

— Молодчага. А ведь это я тебя, гражданин Стромин, испытать хотел. Думал, не вернешься.

— Ну, как же так.

— Садись, чайку выпьем.

Пожилой человек вид имел весьма довольный.

Они молча выпили по чашке чаю, закусывая ветчиной.

У Андрюши глаза стали мало-помалу слипаться.

Он уже раза два пронес кусок мимо носа, а потом чуть не вывернул чашку.

— Что, носом заклевал?

— Разморило.

— Ложись. Вон на сундуке ложись, а там за шкафом сенник возьми. Небось в деревне-то не на пуховиках спал?

— Куды тут.

— То-то и оно-то. Покойной ночи.

Андрюша с удовольствием вытянулся на сундуке. Вот уж верно: свет не без добрых людей. Шум улицы, врывавшийся в окно, теперь уже не пугал его, а приятно укачивал. Все чудилось ему, что он едет на машине.

— Ту-ту-ту…

Не то машина, не то говорит кто-то или спорит…

— Ту-ту-ту. Бац!

Андрюша приоткрыл глаза.

Лицо у старого человека было совсем сердито. На столе лежал его крепкий кулак. Должно быть, это он им по столу бацнул.

— Ту-ту-ту…

По степям, по лесам несется машина — быстро-быстро…

— Ту-ту-ту…

Все скорее, скорее…

— Я тебе покажу, чорт.

Примус Газолинович сидел совсем бледный.

Старик в шляпе стоял у двери.

— Ладно уж, проваливай…

Машина теперь шла тихо, тихо, совсем бесшумно.

На миг еще в тумане мелькнул гражданин Чортов, он сидел за столом, рисовал что-то на бумажке и думал.

Потом, когда Андрюша еще раз открыл глаза, было совсем темно. Только в окне все небо так и сияло звездной пылью. Шум на улице затих.

Андрюша повернулся на другой бок, свернулся калачиком и заснул, как убитый.

Утром Андрюша проснулся поздно: никогда так поздно не просыпался.

Примус Газолинович собирал какой-то узел. Он приэтом тихонько посвистывал и поглядывал на Андрюшу.

— Проснулся? — сказал он, — пора, пора.

Солнце в самом деле уже высоко сидело над городом.

Улица опять шумела и гудела.

На небе не было ни единого облачка. В дымке тонула даль.

— Сегодня за город съездим, на дачу, — сказал Примус Газолинович, — чайку попьем и поедем. В такую погоду нечего в городе торчать.

— А как же должность-то?

— Какая должность?

— Ну, мне работа, то-есть.

— Не убежит. Погоди, садись чай пить, небось поспел чайник-то.

Он пошел в кухню.

Часа через два они вышли из дому, купили на базаре хлеба и колбасы, сели в трамвай и поехали к вокзалу.

Здесь улицы были хоть широкие, а не такие шумные и людные, и местами похоже было на Алексеевск.

Бревенчатые двухэтажные дома, низенькие косолапые домики, большие дворы и дровяные склады.

— Сейчас билет возьмем и поедем.

Ждать пришлось около часа.

Наконец, фыркая и шипя, сердито откатил поезд.

— Ту-ту-ту-ту.

Покатил по полям и лесочкам.

— Далеко ехать-то? — спросил Андрюша.

— Часа полтора.

Андрюша с любопытством глядел в окно.

В одном месте железную дорогу пересекало широкое пыльное шоссе.

Перед закрытым шлагбаумом, трясясь на одном месте, стоял большой грузовик, весь набитый ребятами в серых костюмах и в красных галстуках. Из этой веселой груды торчал красный флажок.

— А-а-а! — донеслось, когда поезд проносился мимо.

Ребята размахивали картузами.

— Это кто? — спросил Андрюша.

— Это пионеры в лагерь едут, — сказал Примус Газолинович. Он приэтом внимательно оглядывал вагон, словно ища кого-то.

— Ну, вылезать! — произнес он, когда поезд остановился у какой-то станции.

Здесь была совсем деревня.

Пахло не погородскому.

Примус Газолинович оглядел всех, кто вылез на этой станции. Правда, вылезло всего трое. Старый крестьянин, да две бабы-молочницы.

Они пошли по дорожке, вьющейся между частым кустарником.

День был чудесный.

Паровоз свистнул, и поезд, грянув цепями, загромыхал дальше.

— Где ж дача-то?

— Еще версты три.

Андрюша был рад пройтись по зеленому лесочку.

Пройдя с полверсты, Чортов заявил, что торопиться некуда и что можно немножко полежать на траве.

Они сошли с дороги, углубились в кусты и легли под березами.

Примус Газолинович как будто заснул.

Андрюша решил не спать, чтоб не украл кто их вещи, но мало-помалу его одолела дремота.

Он заснул.

Проснулся он от далекого свистка локомотива.

Должно быть проспал он больше часа, ибо солнце уже сильно склонилось к западу.

Чортов сидел на корточках, к нему спиной, и, раздвинув кусты, словно кого-то высматривал.

Андрюша приподнялся на локте.

По тропинке шел тот самый седой человек, который вчера был у Примуса Газолиновича.

— Эна, знакомый! — сказал Андрюша.

Чортов мгновенно обернулся с перекошенным лицом и так махнул рукой, что Андрюша осекся.

Когда старик исчез за кустами, он усмехнулся и сказал Андрюше:

— Мы с ним на одной даче живем. Я ему хочу сюрприз сделать, он не ждет меня нынче.

— Сурприз?

— Ну, да, это неожиданное удовольствие. Вот он меня не ждет, а я вдруг приеду. Ну, идем, что ли.

Вершины берез стали ярко-оранжевые. Солнце садилось, и уже в воздухе пахло предвечернею сыростью.

Они шли по травянистому проселку — видно, по дороге не много ездили — и наконец вышли на берег небольшой реки, за которой вдали видно было село.

Уже огоньки зажглись в избах. Ночь наступала.

Спиною к лесу стояла серая деревянная дача.

Примус Газолинович вдруг снова уселся возле дороги и сказал, что хочет немного еще подышать воздухом.

В одном окне дачи горел огонек, и двигалась какая-то тень.

— Вот что, Стромин, — сказал Чортов, когда вовсе стемнело, — мне хочется, как я уж тебе сказал, настоящий сюрприз сделать. Видишь вон то окошко. Возле него жолоб проходит. Влезь-ка, брат, по этому жолобу в окно… Там увидишь лестницу вниз. Сойди по этой лестнице тихонько и мне дверь отопри, она на засове. То-то старик удивится, когда я вдруг к нему ввалюсь… А? Занятно?

Андрюша молчал.

— Ну, что ж ты?

— Не полезу! — отвечал Андрюша решительно и брови нахмурил.

— То-есть, как это не полезешь?

— А вот так, очень просто.

— Нет, полезешь.

— Не полезу.

— Слушай, дурова голова, ведь это я ж хочу над приятелем посмеяться…

Андрюша молчал.

— Ну, я тебе за это десять целковых заплачу… Хочешь?.. Ну, что у тебя язык, что ли, отнялся?

— Не полезу.

— „Не полезу“. Заладила сорока… Да почему не полезешь-то?

— А вот так.

Наступило молчанье.

Примус Газолинович словно что-то обдумывал.

— Так полезешь? — спросил он, наконец, еще раз.

Андрюша отрицательно покачал головой. Потом он сразу отпрянул — такое страшное лицо сделалось вдруг у Примуса Газолиновича.

— Я тебя, бездомную собаку, приютил, а ты не полезешь! Скотина этакая! Видал это!.. Полезешь!

Одною рукою схватил он Андрюшу за горло, а другою приставил ему к шее холодный нож.

— Полезешь?

У Андрюши захолонуло сердце. Однако он молчал и, выпучив глаза, смотрел на своего спутника.

Вдруг, неожиданно для себя, Андрюша нырнул ему под руку и, отлетев словно мячик, помчался в лес.

— Все равно убью… — донесся до него негромкий оклик. Примус Газолинович мчался за ним.

Андрюша метался с быстротою летучей мыши, кидаясь то влево, то вправо.

Вдруг Чортов оступился и с проклятьем полетел на землю.

Андрюша между тем схоронился в густом кустарнике и сидел там, затаив дыхание: „Так вот он кто“ — думал он.