Сергей Жемайтис - Ребята с Голубиной пади

Сквозь толпу, отчаянно звеня, пробирался трамвай. Он шел черепашьим шагом, поминутно останавливаясь. На «колбасе» стоял оратор и держал речь. За трамваем двигалась толпа. Оратор чем-то не понравился слушателям, и его стащили на дорогу. Левка немедленно воспользовался свободным местом и устроился на «колбасе». Он доехал до Гнилого угла, а потом поехал к вокзалу. Левка жадно слушал ораторов, разговоры на улицах, в трамваях и всем сердцем понимал, что наиболее сильно и убедительно звучат слова большевистской правды.

Когда на другой день утром Левка подошел к гимназии, первое, что он увидел, был бюллетень газеты «Красное знамя», приклеенный на кирпичной стене школы. Кто-то, видно, пытался сорвать его, но он был так хорошо приклеен, что удалось сорвать только уголки. Левка уже читал бюллетень дома, но все же остановился и еще раз пробежал глазами сообщение о переходе власти в городе к Советам.

Слушая рассказы дедушки о захвате рабочими власти в Петрограде и в Москве, Левка ожидал сражений и во Владивостоке и втайне мечтал принять в них участие, а получилось все так просто и легко, без одного выстрела.

Возле гимназии Левку остановил сторож Иван Андреевич:

— Ну-ка, Орешек, расскажи, как там что получилось? Садись-ка вот сюда, в сторонку. Ты, наверное, везде побывал — и на вокзале и в порту.

Левка уселся рядом со сторожем на выщербленную ступеньку гимназического крыльца, не обращая внимания на косые взгляды проходивших мимо гимназистов.

— Так-так, — повторял старик, слушая подробный рассказ о вчерашних событиях.

А когда Левка, вздохнув, сказал, что больно легко все получилось, он покачал головой и возразил:

— Легко, говоришь? Ой, нет. Орешек, не легко этот день дался народу! Ведь сколько живут люди, такого дня еще не было. А сколько нашего брата полегло за этот день! Легкости тут, братец, мало, и как еще дело обернется

— неизвестно. Я вот тоже вчера митинговать ходил. И надо тебе сказать, что из всех этих разговоров видно, что господа не хотят добром дело решать. Будет еще драка, Орешек, ох, будет!.. И на мою и на твою долю хватит… Ну, ступай, ступай, скоро звонить буду.

Когда Левка вошел в гимназию, его поразила необычная тишина. Гимназисты тихо ходили парами или шептались, стоя группами возле окон. Когда мимо проходил Левка, они умолкали и провожали его недоброжелательными или любопытными взглядами.

В классе тоже было сравнительно тихо. Несколько скаутов, среди которых был и Корецкий, обступили кафедру. Левка увидел, что гимназисты подкладывают под площадку, на которой стояла кафедра учителя, пробки от пугача.

— Подкладывай под углы. Так, осторожней!.. — распоряжался Корецкий.

«Ведь первый урок Жирбеша», — подумал Левка, ничего не понимая, так как свои «шутки» скауты проделывали обычно над безобидным учителем каллиграфии. Жирбеша они боялись.

К Левке подошел Корецкий и сказал заискивающе:

— Как тебе нравится наш фугас?

— Разве сейчас каллиграфия? — спросил Левка, хмуря брови: он решил спасти учителя от этой злой шутки.

— Да нет, Жирбеш будет трепаться.

— Жирбеш?

— Ну конечно! Ты что, с луны упал?

— Он же твой дядя!

— Конечно, мой, а не твой, но этого требует справедливость. Мы решили, и все!

— За что?

— Хотя это не твое дело, но на этот раз скажу: он всех обозвал «поросячьим отродьем».

Левка засмеялся:

— Хоть раз правду сказал!

— Но ты не очень! Только попробуй нафискаль, голову оторвем и концы в воду.

— Фискалить я не буду, а фугас вы уберете.

— Ха-ха! Слышали, ребята? А почему, скажите, пожалуйста? Хочешь подлизаться?

— Потому, что это подлость! Ведь он учитель!

— Слыхали, как заговорил? — усмехнулся Корецкий. — Но это ненадолго. Скоро вам всем будет крышка.

— Когда еще будет, а вам уже крышка! — Левка шагнул к кафедре и прыгнул на площадку. По углам рванули пробки, класс наполнился вонючим дымом.

— Что он вмешивается, дай ему! — крикнул кто-то.

— Уж если вы раньше меня боялись тронуть, то теперь и вовсе не посмеете! Отошло ваше время, вот что! Убирайте пробки. Ну!..

Скауты посмотрели на Корецкого.

— Жирбеш! — крикнул дежурный, входя в класс.

Учитель географии пришел без журнала. Он, сморщившись, потянул носом, прошелся по классу, глядя в пол. Затем подошел к первым партам и сказал:

— Господа, по некоторым обстоятельствам, о которых вы, наверное, догадываетесь, я не могу оставаться в гимназии и временно оставляю ее. Надеюсь, господа, что, вернувшись, я встречу вас такими же благородными и честными молодыми людьми, защитниками порядка, установленного самим господом богом…

Жирбеш проговорил до самого звонка.

Вторым и последним уроком в этот день был латинский язык.

А после уроков Левка и Коля Воробьев без устали носились по городу: слушали ораторов на митингах, ходили в казармы к красногвардейцам. Левка подмечал перемены во всем. Теперь на улицах очень редко попадались мальчишки в скаутских костюмах. На Светланской в пестрой праздничной толпе было много рабочих и матросов. Все носили на груди огромные красные банты, называли друг друга еще непривычным, но уже дорогим словом «товарищ». Прежнее «господин» теперь звучало как брань. Это слово слышалось только в кварталах, где жили богачи, да возле ресторанов и кафе. Наблюдая жизнь города, Левка с Колей подмечали, что назревают какие-то большие события.

В порту появился японский броненосец, а за ним пришел английский крейсер. Броненосец и крейсер, словно голодные морские чудовища, жадно смотрели на белокаменный город.

На Вторую речку прибывали эшелоны с частями чехословацкого корпуса. Корпус состоял из чехов и словаков — бывших солдат и офицеров немецкой армии, которые не захотели воевать против русских и сдались в плен. Из них царское правительство создало большое воинское соединение — корпус — и хотело направить его на фронт против немцев. Но война окончилась, и Советское правительство разрешило военнопленным возвратиться на родину через Владивосток.

Если «Орел» стоял у причала, Левка с Колей обязательно забегали поделиться с дедушкой и Максимом Петровичем новостями. Старики горячо принимались обсуждать тревожные события. Они не верили, что войска «союзников» прибывают только затем, чтобы помочь навести в стране порядок.

— Они наведут порядок! — многозначительно говорил Максим Петрович. — Такой порядок наведут, какой в Китае устроили или в Африке! Они хотят из России свою колонию сделать!

Лука Лукич согласно кивал.

— Жалко, силы у нас еще маловато, — говорил он, — тряхнуть бы их как следует, по-морскому. Не о порядке они пекутся, а о своем кармане. Им наш хлеб нужен, наша рыба, лес, уголь, золото, — пояснял мальчикам шкипер, загибая узловатые пальцы.

Совсем неожиданно для мальчиков старики расценили и приезд в город чехословацкого корпуса.

— Надо с чехами тоже ухо востро держать! — сказал Максим Петрович. — В газетах пишут, что чехословаки заняли все города в Сибири. Мало у нас и без них хлопот!

— Которые к нам приехали, не будут против нас выступать, — уверенно заявил Левка. — Я с одним словаком разговаривал. Он говорит, что все они хотят домой поскорей добраться.

— Может, солдаты-то и хотят, да начальство по-другому думает, — веско произнес Лука Лукич.

…Как-то Левка проходил с Колей возле окон большого кафе на Светланской улице. Коля остановил Левку.

— Смотри, сколько буржуев, и откуда они только берутся? Прямо дыхнуть нельзя… А ты все «революция, революция»!

За огромным зеркальным стеклом возле столиков с мраморными крышками сидели какие-то мужчины в дорогих костюмах, красивые женщины. Они ели мороженое из серебряных вазочек и тянули через соломинку разноцветные искрящиеся прохладительные напитки.

Коля толкнул Левку локтем:

— Смотри-ка, видишь, кто там сидит? Вон прямо, возле окна…

За столиком у окна сидели Жирбеш в сером клетчатом костюме и полный японец в белой чесучовой рубашке. Они о чем-то с увлечением разговаривали, с усмешкой кивая в сторону улицы. Коля постучал в окно. А когда Жирбеш и японец вопросительно посмотрели на него, показал им язык.

Об этой встрече Левка вспомнил через несколько месяцев, когда перед ним вдруг вновь появились улыбающийся японец и хмурый Жирбеш.

…Экзаменов в этом году не было. Учащимся объявили, что всех перевели в следующий класс.

Повар Корецких, веселый дядюшка Ван Фу, всегда говорил Суну, когда у того выдавалась минутка свободного времени и он присаживался на порог кухни:

— Сун, ты похож на обезьяну, которая потеряла свой хвост и никак не может его найти.

Сун печально улыбался. Действительно, весь-то день-деньской он носится по дому, и несведущему человеку, конечно, могло показаться, что он потерял что-то и безуспешно ищет.