Ревекка Рубинштейн - Глиняный конверт

— Ты куда? Почему не работаешь?

— Отец в город ушел! Мы завтра выйдем в поле! — прокричал в ответ Залилум и побежал по направлению к большому каналу; только мелькали его босые, загорелые пятки.

Весь день провел Залилум у канала, в зарослях камыша, купался, охотился за мелкими зверьками — ничего не поймал, искал съедобные коренья. Под вечер, когда начало темнеть, он вышел к реке. Сильно хотелось есть. Взятую из дому лепешку он уже давно съел, а кореньев было слишком мало; они плохо утоляли голод.

На берегу, у небольшого залива, который образовался от изгиба реки, стояли маленькие глинобитные домишки. В них жили рыбаки. Они уже кончили рыбачить; сети были разостланы на земле для просушки, удочки смотаны, весь улов собран в садке, отгороженном тростником на мелком месте, у самого берега. Завтра женщины начнут потрошить рыбу, сушить на солнце, а рыбаки снова пойдут ловить — сети были взяты в долг у купца. За них нужно платить рыбой.

Но сегодня можно уже отдохнуть. На берегу около хижин горел костер, в котле варилась рыба. Оттуда тянулся дразнящий запах свежей ухи. У Залилума засосало под ложечкой. Как хочется есть! Он подошел поближе. Четыре бородатых рыбака, сидя на корточках, ели из общей миски. Залилум робко приблизился к ним.

— Эй ты, малыш! Присаживайся, поешь с нами, — окликнул мальчика один из рыбаков.

— Да это Залилум, сын Убар-Шамаша. Я его знаю, — сказал другой и подвинулся, чтобы дать ему место.

Второго приглашения не понадобилось. Залилум быстро уселся между рыбаками и с аппетитом стал есть уху.

Приятная теплота разлилась по всему телу — давно он так сытно не ужинал. Залилуму захотелось спать. Но. нет, больше нельзя оставаться здесь. Стало уже совсем темно, поднялся ветер. Пора домой, и так ему попадет от матери за разбитый кувшин, за шишку брата, а больше всего, пожалуй, за то, что удрал на целый день. Залилум встал, попрощался с гостеприимными рыбаками и только собрался идти, как вдруг хлынул страшный ливень. Сквозь ветхую тростниковую крышу сочилась вода. В хижине стало мокро и холодно. Наконец буря прекратилась, и Залилум смог выйти.

Когда он наконец подошел к дому, было уже совсем темно.

Он очень боялся гнева матери и надеялся только на то, что все уже спят; тогда он незаметно проскользнет на свою циновку.

Залилум вошел в калитку и увидел, что на двери не спущена циновка, мать не спит и сидит у зажженного светильника. Услышав шаги, она встрепенулась и подняла голову:

— Залилум! Где ты пропадал весь день? А отца еще нет до сих пор. Я места себе не нахожу — боюсь, не случилось ли с ним несчастье!

Залилум тихо вошел в комнату, сел рядом с матерью и ласково прижался к ней.

 икакого несчастья не произошло с Убар-Шамашем.

Он просто очень долго находился в пути. Еще накануне вечером Убар-Шамаш договорился с соседом Авил-Анимом, что тот одолжит ему осла, чтоб привезти из города зерно. А когда Убар-Шамаш, уже готовый в дорогу, зашел за ослом, сказалось, что Авил-Аним сам уехал на осле в соседнюю деревню. Что тут было делать? Пришлось идти в город пешком. Ведь завтра обязательно надо засеять поле. И так время упущено. На дворе конец декабря, многие земледельцы уже отсеялись. Убар-Шамаш не успел вовремя закончить работу, так как купец Белидинам заупрямился и не хотел давать зерна в долг. Не раз брал у него зерно Убар-Шамаш и всегда исправно отдавал полную, меру и сверх того добавлял еще лишнее зерно.

В этот раз Убар-Шамашу пришлось долго упрашивать купца. Наконец Белидинам согласился дать ему зерно.

— Ты вернешь мне, после того как соберешь урожай!

— Как всегда, мой господин... — согласился Убар-Шамаш.

— А на табличке мы запишем,— продолжал Белидинам,—что я дал тебе не гур[2] зерна, а сикль[3] серебра, столько, сколько стоит сейчас гур зерна.

— Я верну тебе серебро? — удивился Убар-Шамаш.

— Нет, не так! Ты вернешь мне два гура зерна, потому что после сбора урожая на один сикль можно будет купить два гура, понял?

Убар-Шамаш задумался. Значит, ему придется отдать зерна вдвое больше, чем он взял. И в документе будет записано, что он получил сикль серебра. А что, если Белидинам потребует и серебро, где же достанет его Убар-Шамаш?

— Ты лучше запиши в табличке, что я взял у тебя зерна один гур, а отдать должен два гура...

— Нет! — усмехнулся Белидинам. — Так нельзя писать. Это будет не по закону...

— Не по закону? — удивился Убар-Шамаш.

— Не по закону, — подтвердил Белидинам. — Если узнают, что я беру с тебя вдвое больше, чем дал, меня будут судить и мне придется уплатить штраф царю. А если мы запишем на табличке, что ты получил зерна на один сикль, ты должен будешь вернуть мне зерно тоже на один сикль. Никто не подумает о том, что после урожая зерно будет стоить дешевле, и я получу с тебя вдвое. Нужно так писать документы, чтобы и закон не нарушить и прибыль получить.

Убар-Шамаш вздохнул. «Вот как живет по закону богатый купец», — подумал он.

— Пиши, как ты хочешь, мой господин, я согласен на все...

— Тогда приходи завтра за зерном, а я пока велю написать табличку. Только смотри не опоздай, а то отдам зерно другому. Сам знаешь, урожай был плохой в прошлом году, желающих взять в долг много, а зерна мало! — сказал на прощание Белидинам.

Ну разве мог после этого Убар-Шамаш откладывать поездку в город из-за того, что сосед не дал осла. Убар-Шамаш так торопился, что даже не зашел домой предупредить жену Синнури, что вернется позже обычного. Ведь мешок с зерном ему придется нести на плечах.

До города Убар-Шамаш дошел без труда. И вскоре он уже насыпал ячмень в мешок и оттиснул свой палец на глиняной табличке, которую приготовил писец.

В полдень Убар-Шамаш уже отправился в обратный путь.

Было жарко и душно, но Убар-Шамаш бодро шагал по пыльной дороге — он торопился домой. Чем дальше, тем труднее становилось идти. Дорога была длинная, тяжелый мешок давил спину и плечи, оттягивал руки. Пот градом катился со лба, лицо горело, кровь молотками стучала в виски. Убар-Шамаш еле передвигал ноги. Наконец, совсем обессилев, он остановился у канала, чтобы передохнуть. Он сбросил мешок на землю, наклонился и смочил лицо мутной теплой водой; очень хотелось пить, но вода была такая грязная, что он не рискнул напиться. Он опять взвалил мешок на плечи и пошел. Вскоре снова вернулась прежняя усталость, и ему пришлось опять сделать привал. И так повторялось несколько раз. После каждой остановки дорога казалась еще труднее. Две лепешки, взятые с собой на дорогу, были уже давно съедены, и вначале Убар-Шамашу мучительно хотелось есть. Но теперь сильное утомление заглушило голод.

К вечеру, когда селение было уже совсем близко, поднялся ветер, все небо заволокло тучами, и короткий, но сильный ливень пронесся над долиной. Когда начался дождь, Убар-Шамаш испугался, как бы не промокло зерно. Он положил мешок в яму у дороги и лег на него, чтобы закрыть его своим телом. Убар-Шамаш промок до нитки, но зато зерно осталось сухим.

Дождь кончился, и Убар-Шамаш снова двинулся в путь. Дышать стало легче. Буря освежила воздух, но было очень трудно идти по скользкой глинистой дороге. Ноги скользили и разъезжались в стороны.

Убар-Шамаш едва сохранял равновесие, чтобы не упасть с мешком и не рассыпать зерно. Он промок, и ему было холодно.

Наконец поздно вечером он добрался до дому. Его ждали, Синнури сидела опустив голову, она думала, что мужа убили и ограбили или, быть может, что он упал и разбился и лежит теперь беспомощный на дороге... И чего только она не передумала за длинный вечер.

Но вот Убар-Шамаш вошел в хижину. Синнури вскрикнула и кинулась ему навстречу. Залилум подошел к отцу и помог ему снять мешок. Утомленный Убар-Шамаш сел на циновку. Он дрожал от холода, мокрая одежда прилипла к телу, ноги болели от усталости, руки и спина ныли от тяжелой ноши. Измученный трудной дорогой, он отказался даже от еды. Ему ничего не хотелось — только поскорее лечь, вытянуться и согреть озябшее тело.

Ночь прошла. А наутро Убар-Шамаш не смог подняться. Он весь горел, как в огне, его знобило. Голова была тяжелая и очень болела. Временами он терял сознание, никого не узнавал. Три дня лежал Убар-Шамаш, ничего не ел и только просил пить.

Приходили соседки, давали советы Синнури, но никто ничем помочь не мог — больному становилось все хуже: он начал бредить. Тогда Синнури решила послать за знахарем. Чего бы это ни стоило, надо спасти жизнь мужа. Залилум пошел за знахарем Хаблумом. В храме среди жрецов можно было найти лучшего лекаря, но жрецам надо было очень много платить за лечение.

Вечером пришел Хаблум. Все жители деревни боялись его. Ведь Хаблум умел разговаривать с богами, он знал на память заклинания от дурного глаза, от несчастного случая, он мог прогнать злого духа болезни, который вселялся в человека. Но горе тому, на кого сердился Хаблум, — он мог своим колдовством причинить человеку любую беду. Вот почему, когда Хаблум вошел в хижину, две сидевшие там соседки опустили голову и поспешно вышли. Осталась одна Синнури. Низко кланяясь знахарю, она подвела его к больному мужу.