Павел Мисько - Новосёлы

Левон Иванович указал нам на первый этаж дома. Здесь окна были большие, не такие, как на остальных этажах, и ещё забрызганы мелом.

— Обещает нам домоуправление здесь пионерскую комнату. На её открытии мы выступим с кукольным спектаклем. Хотите быть артистами?

— Хотим! Хотим! — запрыгали мы вокруг него, забили в ладоши. И об уговоре забыли: кто дольше продержит задранную кверху руку. А я держал!

— Вот его первого я возьму в артисты, — указал на меня дядя Левон.

— И мы держим! — Опять все подняли правые руки. А моя уже начала деревенеть.

Левон Иванович на меня больше не смотрел. И тут я — раз! — правую опустил, а вместо неё — левую. И никто не заметил, что у меня наверху уже не та рука.

Какой сегодня чудесный день! Я только подумал, что неплохо б выступать в цирке, а тут всё и сбывается. Правда, не в цирке будем выступать. Но разве кукольный театр хуже?

На бульдозере работал молодой парень. Дядя Левон немножко поговорил с ним, и он сразу дёрнул за правый рычаг. Трактор развернулся на одной гусенице, как танк, и двинул к нашему дому. Не по асфальту, не по дорожке, а там, где земля. Мы побежали за ним.

Камень хлопец зацепил тросом — толстым, свитым из множества проволок. И выволок наверх! Даже землю помог назад столкнуть в яму.

Бульдозерист помахал нам на прощание рукой, и трактор загрохотал к шестому дому — доутюживать площадку.

Левон Иванович присел на камень, похлопал по нему рукой. Доволен!

— Опустите правые, поднимите левые…

Все сменили руки, и я сменил. У меня вверху опять оказалась правая рука.

— А ты всё ещё правую держишь?! Ну и молодчина же… — похвалил дядя Левон.

Меня даже в жар бросило: смошенничал…

— А теперь так: станьте ко мне поближе, полукругом… Сцепите руки вверху…

Мы стали, как он сказал, сцепили руки.

— Вот так… А теперь повторяйте за мной клятву: «Нигде и никогда… Нигде, никогда и никому… Нигде, никогда, никому и ни за что — ни за пуд шоколада, ни за ящик халвы, ни за бочку мороженого — не скажем, что такое союз „Артек“. Клянёмся сохранять всё в тайне, пока не настанет день „П“».

Мы повторяли хором, и у меня от таинственности и необыкновенности происходящего мороз пробегал по спине.

— «Артек» — это сокращённо «Артисты театра кукол». Вы теперь «артековцы»… — Левон Иванович говорил отчётливо, размеренно, как диктор в телевизоре. — День «П» — день премьеры, день представления, день показа спектакля. Поняли? Поднятые руки — наша третья тайна. Придёт время, и вы сами раскроете эту тайну… С сегодняшнего дня мы приветствуем друг друга вот так…

Дядя Левон приподнялся с камня, вскинул руку над головой:

— Салют!

И мы вскинули, и мы повторили:

— Салют! Салют!

— Когда первый сбор «Артека», я скажу. Всё!

Эх, лучше бы этот сбор был уже сегодня. И лучше бы всё время заниматься только куклами!

Левон Иванович, наверно, угадал мои мысли по лицу:

— Предупреждаю: заниматься будет только тот, кто хорошо учится, у кого примерное поведение.

Как ведро ледяной воды вылил на голову…

И всё же какая интересная настала жизнь! Честное слово! Вот только язык чешется, не выдержать просто, чтоб не рассказать кому о наших тайнах.

И я шепчу себе: «Клянусь — молчу… Клянусь — молчу…»

От нашей школы до нашего дома — пять домов. Я прошёл три дома и ахнул: в нашем дворе творилось что-то интересное. Без меня! А всё Мария Сергеевна виновата, из-за неё опоздал…

Наш двор начинается от середины квартала, там, где спины гаражей соседней улицы и электробудка с человеческим черепом на железной двери. Череп пронизывает красная молния, под ним надпись: «Не трогать, смертельно!»

Сейчас около этой будки машин и людей — как на субботнике. И ребята все наши, да ещё чужих сколько пришло.

У будки пофыркивал автокран, на стреле крана медленно покачивался и поворачивался подвешенный на тросах жестяной домик без окон. Не в кабине автокрана, а в какой-то небольшой будочке, там, где должен быть кузов, сидел Жорин папа и нетерпеливо выглядывал в окошко. Ждал сигнала, чтоб повернуть куда следует стрелу.

Задом к крану стоял грузовик с опущенными бортами. Наверное, он и привёз этот коричневый жестяной домик. Немного поодаль, в сторонке — коротенький «Москвич». К «Москвичу» прислонился девятиклассник Женя Гаркавый с лопатой.

— Что здесь такое? — торопливо спрашиваю у него.

Женя преспокойно чистит ногти.

— Мы свой гараж перевезли.

Под висящим гаражом расчищена площадка — рядом с электрической будкой. Под стрелой крана с надписью «Не стой под грузом!» стоят и спорят Иван Иванович Дервоед и Женин отец — невысокий, всё лицо в шрамах.

— Я первым облюбовал это место для своего гаража! — тычет в землю палкой с набалдашником профессор.

— Зачем вам место для гаража, если машины нет? — Женин отец не смотрит на Дервоеда, а смотрит вверх и разворачивает подвешенный домик-гараж.

— Нет теперь, так будет в четверг! Две даже будут! И вы не имеете права…

— И право имею, и разрешение из горсовета. Отойдите, милый человек, не нарушайте правил безопасности! — указал Женин папа на надпись на стреле. — Давай! — скомандовал Жориному отцу.

Гараж закачался, начал опускаться на землю.

— И вы тоже думаете здесь свой гараж ставить? — тихонько, с укором говорит Ивану Ивановичу дядя Левон. — Надо, чтобы во дворе побольше зелёная зона была. А тут вон… — обвёл он широким жестом сарайчики-гаражи. — И куда только горсовет смотрит, домоуправление? Надо жаловаться, весь двор заняли…

— Я сам буду жаловаться в домоуправление! — пристукнул палкой Иван Иванович.

— Дядя Дервоед, а вы сказали: «Чур, моё!»? — сунул я нос в разговор взрослых.

— Брысь! — замахнулся на меня профессор.

Кто-то засмеялся. Сразу заговорили несколько человек.

Но о чём дальше шёл разговор, я не знаю. Появилась внезапно бабушка, вытащила меня за рукав из толпы.

— Умываться надо, есть надо, а он ворон считает!

Бабушка почти бегом тянула меня. Если б я мог оторваться от земли, полетел бы, как планёр. И зачем так спешить?

Мне совсем не хотелось домой. Во дворе так интересно!

Да разве может хотеться домой, если надо отдавать записку от Марии Сергеевны, учительницы. Будет родительское собрание в шесть часов. А ещё в записке приписано снизу: «Поговорим и о поведении вашего Жени». Я всё разобрал, всё прочитал — потом уже, когда из школы выскочил. А сначала стоял, зажав записку в кулаке, и слушал, как стыдила меня учительница. Что я такой и сякой, и что она будто бы не верит, что я этакий…

«Поговорим о поведении…» А что я плохого сделал, чтобы говорить о моём поведении на родительском собрании? Ну не писал на первом уроке, рассказывал соседу, что вступил в «Артек». А он: «Куда, куда ты поступил?!» И тут я опомнился и шепчу: «Нигде, никогда, никому и ни за что…» Четыре «ни». Он вытаращил глаза, покрутил пальцем у моего виска, а учительница пересадила меня к Зине Изотовой с Надречной улицы.

На втором уроке я никому не мешал, сидел тихо-тихо, как мышь. Правда, я не писал и не слушал, о чём говорила учительница, и опять попался. Я думал о том, чем бы на перемене удивить Жору и товарищей, чтобы и в классе все поверили в мой чудесный дар отгадчика.

И за это — «поговорим о поведении»?

Бабушка сначала взяла записку, а потом взялась за сердце.

— О, боже! Что ты там натворил? Ой, да ведь я уже опаздываю на собрание!.. — засуетилась она. — А Марина из садика не приведена, не накормлена. А он разинул рот, забаву во дворе нашёл! Ему, видите, хоть трава не расти!

— Бабушка! Я приведу и покормлю!

Подумаешь, важность. Я уже однажды её приводил. А покормить — тоже раз плюнуть.

— Да-да, приведи, Женик. Ты уже большой, и здесь близко. — Бабушка начала перед зеркалом рисовать себе губы помоложе. — Кашу я сварила, остывает… Вот тебе ключ от квартиры, не потеряй смотри…

Бабушка схватила сумку и — за дверь.

Я вышел за ней во двор. Около электробудки уже не было ни машин, ни людей, стоял только один «Москвич». Женя с отцом подсыпали землю к стенкам своего гаража, притаптывали её ногами. У соседнего дома что-то горячо доказывал незнакомым тётям профессор Дервоед, чертил палкой на асфальтированной дорожке.

В садике я сразу оглох и обалдел. Гам, грохот ложек о тарелки, чашки. Дети ужинали, и такие, как Марина, по три годика, и постарше. За своим столиком верховодила Марина, визжала во всё горло: «Ти-иш-ше!!!»

Из-за столика малыши встали по команде, а бросились из столовой без команды: из передней уже заглядывали к ним папы и мамы.

Маринка скомандовала мне: «Марш умываться!» — и повела за палец в умывальник. Как будто она меня забирала из садика, а не я её. Пришлось показать пример, помыть руки с мылом.