Илья Туричин - Кураж

Они вышли к трехэтажному длинному зданию, сложенному из красного и белого кирпича. За большими окнами было темно и тихо. Двор выложен бетонными плитами. На дворе несколько мальчишек помельче гоняли "чижика".

– Вот "семерка" - сказал Рыжий.

– Спасибо, - кивнул Петр.

Рыжий усмехнулся:

– Спасибом сыт не будешь.

– Двугривенный дать? - спросил Павел ехидно.

Петр дернул брата за рукав куртки, но было уже поздно. Рыжий насупился. Приятели встали с ним рядом. В синих глазах девочки загорелись огоньки.

– Драться будете? Да?

– Заткнись, - промычал Рыжий.

– Перестань меня дергать за рукав! - неожиданно закричал Павел.

– Кто тебя дергает? - заорал Петр.

– Ты!

– Я?!

– Ты!… - Павел толкнул брата в плечо.

– Ты сам себя дергаешь! - еще громче заорал Петр и толкнул Павла. Мальчишки бросили "чижика" и подошли поближе.

– Они чокнутые, - сказала синеглазая удивленно. Она не знала, что это давно испытанный верный способ избежать драки: подраться между собой.

Павел снова толкнул брата, и тот упал. Но как-то очень удачно. На руки. Тотчас вскочил и бросился на Павла. Посыпался град ударов. Павел отклонял туловище в стороны, потом внезапно захватил занесенную над ним руку и перебросил брата через себя.

Мальчишки охнули от восторга.

А Петр, сунув голову между ног Павла, резко выпрямился. И вот уже Павел летит в воздухе, переворачивается. Кажется, сейчас он шмякнется о землю и больше не встанет. Но в какую-то последнюю долю секунды он умудряется выпрямиться и встать на ноги.

Лицо его свирепо. Глаза мечут молнии. Он медленно надвигается на брата. И теперь уже зрителям страшно за Петра. Потому что Павел берет его за волосы, яростно раскачивает голову вправо-влево и неожиданным рывком подымает Петра вверх. За волосы!…

Чтоб не потерять равновесия, Петр вцепляется в плечи Павла.

И оба клубком катятся по земле. Замирают оглушенные и глядят друг на друга, встряхивая головами.

Мальчишки замерли. Вот это да! Они не знают, что братья, демонстрируя драку во всех школах, где приходилось учиться, довели ее до совершенства, отработан каждый трюк. И после такой драки никто нигде не лез к ним с кулаками. Вот и здесь. Завтра о схватке узнает вся школа, стычка обрастет новыми подробностями. И никто не рискнет с ними связываться. А сами братья никогда никого не задирают.

– Они чокнутые, - тихо повторила синеглазая.

– Чего это мы? - недоумевающе спросил Павел.

Петр только плечами пожал.

– Верно, чего это вы? - спросил Рыжий. Голос у него уже не низкий, а обыкновенный мальчишечий. И глядит он миролюбиво, с симпатией. Лихо дерутся!

Братья поднялись с бетонных плиток - жестковатый манеж! Мальчишки охотно помогли им отряхнуть куртки.

– Бывает, - пояснил Павел. - Накатывает.

– Вы приехали с цирком? - спросила синеглазая.

– Угу…

– А зачем вам седьмая школа? - спросил один из пришедших с ними мальчишек, коренастый, в клетчатой кепке с пуговкой на макушке.

– Учиться.

– В каком классе?

– В седьмом.

– В нашем, - сказал Рыжий.

– А Ржавый - это твоя фамилия?

– Прозвали. А вообще-то я Долевич, Василь.

– А он - Павка, - сказал Петр.

– А он - Петька, - сказал Павел.

– Я - Петька, - сказал Петр.

– Я - Павка, - сказал Павел и ткнул брата пальцем: - Он не Павка.

– Он не Петька, - сказал Петр и тоже ткнул брата пальцем.

Ребята засмеялись.

– Во дают! - Василь оглядел всех с таким видом, будто все, что происходит, придумано им и славные ребята, что приехали с цирком, приехали именно к нему. - Ее зовут Крольчиха. Фамилия у нее Кроль, Злата. Это Серега, - он ткнул в кепку с пуговкой. - Эдисон. Изобретает радиоприемник со спичечный коробок. А это Толик Глебов. Прозвища не имеет. К нему прозвище не пристает.

Толик оказался худеньким, с глазами чуть навыкате. Карманы расстегнутого пальто его были чем-то набиты и торчали в стороны. Павел поинтересовался: чем?

– Всяким, - ответил Толик.

– Для собак, - повторила Злата. - Он у нас собачник.

И, как бы в подтверждение, из-за угла школы показалась пятнистая рыже-белая собачонка с висячими ушами. Она понюхала угол, посмотрела на ребят и, радостно виляя куцым хвостиком, подбежала прямо к Толику.

Тот достал из кармана бумажный пакетик, а из пакетика кость с остатками мяса. Сказал ласково:

– А что нужно сделать? Как косточку заработать?

Собачонка встала на задние лапки и постояла так несколько секунд. Толик дал ей косточку. Она отбежала в сторону, улеглась под деревом и начала грызть.

– Собаки за ним так и ходят, - сказал Василь таким тоном, будто это не за Толиком, а за ним ходят собаки.

Братьям хотелось осмотреть школу. Василь подергал дверь, но она оказалась запертой. Им рассказали, что седьмых классов два - седьмой-первый и седьмой-второй. В седьмом-первом компания так себе, серенькая. А в седьмом-втором ребята, естественно, подобрались что надо, в том числе здесь присутствующие.

Поэтому надо проситься у директора в седьмой-второй. Это Толик сказал.

Но Василь неожиданно возразил:

– Проситесь в седьмой-первый. Он же вредный, Хрипак.

– Кто это Хрипак? - спросил Павел.

– Директор. Фамилия у него такая - Хрипак, - пояснил Толик.

– Он вредный. Он непременно наоборот сделает, - сказал Василь. - Попроситесь к нам в седьмой-второй, он вас к ним в седьмой-первый направит.

– Не направит, - вмешалась синеглазая Злата. - В седьмом-первом полно новеньких. Офицерские ребята.

– Мы попросимся в седьмой-второй. Скажем, что и в Ташкенте учились в седьмом-втором. Привыкли.

– Дело! - согласился Ржавый.

На следующее утро пришедший в класс специально пораньше Ржавый с упоением рассказывал о Павле и Петре. И как они похожи один на другого. И какая была драка. Это видеть надо! Василь размахивал руками, дергал головой, и из рассказа его выходило так, что если бы не он, Ржавый, то не было бы никаких братьев, никакой удивительной драки. И уж в седьмой-второй они бы не попали.

Класс ждал с нетерпением появления необыкновенных новеньких. Класс был возбужден. Девочки поправляли прически. Мальчишки показывали друг другу приемы бокса. На уроке ерзали и шептались. Самых ретивых пришлось одергивать. А Долевича учительница биологии чуть не выставила за дверь.

Но кончился первый урок, прошел второй. Новенькие не появлялись. Класс приутих. Новость перестала быть новостью. И только Василь нет-нет да поглядывал на дверь с тоской. Неужели вредный директор отправил братьев в седьмой-первый?

Никто в школе не знал, что на станцию прибыли вагоны с цирковыми животными и по городу вот-вот потянется удивительная процессия. Если бы знали, многих недосчитались бы в классах. А уж Ржавого и его компании непременно.

Уже ночью Сергей Сергеевич дал команду подавать брезент. Крыша и стены составлялись из восьми огромных кусков. Их подвозили на тележке. Свернутые в рулоны, они были похожи на гигантских гусениц. Казалось, что они шевелятся в причудливом перекрестье мертвого голубоватого света. Раскатанные гусеницы превращались в зеленые паруса, к ним крепили канаты, перекинутые через блоки наверху. Потом крепким крученым шнуром стягивали вместе, как шнуруют ботинки. Брезент шуршал и шлепал на ветру.

Чтобы все сооружение стало цирком-шапито, брезентовый шатер надо было поднять и натянуть.

И вот вбиты снаружи в землю стальные ломы. Наброшены на них растяжки. Заработали лебедки, и огромный купол стал ползти вверх. А когда он остановился, изнутри его расперли румбостойками и шторм-балками.

Сергей Сергеевич стянул с головы свой танкистский шлем и протянул руку лейтенанту:

– Ну, лейтенант, все. Спасибо за подмогу. Теперь я сутки подушку буду давить.

Он проводил саперов. Они уходили неровным строем и все оглядывались на брезентовый чудо-шатер. Рабочие дошнуровывали малый шатер-конюшню. Достукивали топорами плотники, ставя загородки для лошадей.

Напротив конюшни, как бы образуя маленькую улицу, стояли голубые, зеленые и желтые вагончики. В них будут готовиться к выходу на манеж артисты, переодеваться, отдыхать.

Сергей Сергеевич поднялся по деревянным ступенькам в один из вагончиков, лег на свернутые ковры, сунул под голову ватник и мгновенно уснул.

И даже шум и суета, поднявшиеся возле вагончиков утром, не разбудили его. А суета была немалая.

Из гостиницы пришли артисты во главе с инспектором манежа, или, как его называли, "шпрехом" Гурием Александровичем Каплуном. Это был очень представительный мужчина: высокий, плотный, с аккуратно зачесанным седым пробором, округлыми движениями и "бархатным" баритоном. Ходил он, невзирая на погоду, без шапки, с поднятым воротником черного пальто и, даже когда сухо, надевал черные блестящие калоши.