Илья Туричин - Братья

– Осторожней. Не сломайте, - прошептал Каруселин. - Дайте-ка я попробую.

Замок не поддавался.

– Может быть, не тот ключ?

– Тот, - ответил Хрипак твердо.

Каруселин снял со связки другой ключ, длинный и толстый, скорей всего от парадного, сунул конец его в кольцо ключа в двери и, ухватив пятерней оба ключа, нажал. Раздался неприятный скрежет. Ключ повернулся.

Каруселин потянул дверь. Она поддалась с каким-то стоном. И петли заржавели.

Все трое замерли. Потом вошли. Двери прикрыли и долго стояли, привыкали к темноте.

Петр так четко представил себе маленький вестибюль, словно видел: направо начинается узкая лестница наверх. На деревянные перила строители предусмотрительно набили деревянные не то шишки, не то шары, чтобы мальчишки не скатывались. Многих шишек не хватало. Прямо - выход в широкий коридор первого этажа. Налево - узкая лестница вниз, в подвал. В начале войны она была наглухо забита. Он помнил, как еще в первые дни бомбежек отбивали доски, и сколько за дверью скопилось мусора, - таскали в ведрах.

В здании стояла тишина. Из тьмы проступили стены, пятнами посветлее наметились окна. Получалось, что и не так уж темно.

– Что дальше? - шепотом спросил Хрипак.

– В подвал. Он сплошной? - спросил Каруселин.

– Узкий коридор и классы, как наверху. Только потолки пониже.

– Пошли.

Хрипак повел их налево, где начиналась лестница вниз. Они спустились по ней, подергали дверь. Она была закрыта.

– Пойдем по другой лестнице, - шепнул Хрипак.

Они поднялись, вышли в коридор и, стараясь ступать как можно мягче, направились к парадному входу. Паркет под ногами поскрипывал, кое-где пол оказался щербатым, верно, тащили по нему что-то тяжелое. Хрипак вздохнул: придется пол перестилать. Эк, загадили школу… Европа!…

Из двери возле главного вестибюля просачивалась в щель тоненькая желтая полоска. За ней слышались голоса. Слов было не разобрать.

Хрипак повел товарищей вниз. Дверь тоже оказалась запертой.

Хрипак ощупал ее. Если немцы не поставили свой замок, ключ должен найтись. Пальцы натолкнулись на тяжелую щеколду, запертую на большой висячий замок. Рядом с замком висела сургучная печать. Вот аккуратисты!

– Надо открыть, - шепнул Каруселин.

– Таких ключей нет.

– Ломик есть.

– Нашумим.

– Что поделаешь? Постараемся потише.

Ломик Каруселин тащил с собой, словно чувствовал, что он пригодится. Конец лома прошел в дужку замка, уперся в дверь. Раздался громкий хруст. Задвижка отскочила.

Наверху показался свет, видимо, немцы услышали подозрительный звук и кто-нибудь выглянул в коридор.

Но все было тихо. И свет исчез.

В подвале стояла непроглядная тьма. В коридоре не было окошек.

– Эх, фонарика нет!

– Есть спички, - сказал Хрипак.

– Можно и свет зажечь, - предложил Петр. - Окон нет.

– Давай, - согласился Каруселин.

Петр никак не мог вспомнить, где выключатель. Никогда не приходилось зажигать свет. Он всегда горел здесь. Вероятно, у дверей?

– Пощупай слева, - сказал Хрипак.

Петр провел рукой по стене возле двери. Нащупал выключатель, повернул. Загорелись три тусклые лампочки. Ток еще подавался.

Каруселин пошел по узкому коридору, осматривая стены, потолок, пол, двери. В одном месте, прямо против закрытой двери, поперек потолка тянулась серая цементная полоска.

– Интересно, - Каруселин попробовал ее ковырнуть пальцем. Цемент схватился хорошо. Он осторожно постучал по полоске ломом. Осыпались кусочки, обнажая пучок цветных проводов.

– Та-ак… Думаю, это то, что мы ищем.

– Перережем? - предложил Петр.

– Не спеши. Перерезать недолго. Кусачки в кармане. А если они под током? И где-нибудь грохнет?… - Он подергал дверь, от которой шел пучок проводов. - Эти, что остались, - он мотнул головой наверх, - ждут команды. А мы будем ждать их. У входа.

Каруселин решительно направился к двери.

– Гаси свет.

Щелкнул выключатель. Коридор погрузился во мрак. Они вышли за дверь и уселись на ступеньках.

– Будем ждать, - прошептал Каруселин. - Утром здесь будут наши.

За толстыми стенами тюрьмы грохотала гроза. А небо в маленьком окошке под потолком было голубым. Гроза грохотала уже сутки. Семеро узников прислушивались к ней, сидя на голых нарах или подпирая стены. Двигаться было трудно в этой тесноте: семеро - в одиночке.

– Наши идут, - сказал Федорович и перекрестился. - Даруй, господь, воинству советскому победу!

– Нету твоего бога, нету, - сердито сказал маленький тщедушный заключенный, сидевший на корточках на полу, под самым окошком. - Был бы, не допустил бы, чтоб тебя, его служителя, да в тюрьму.

– Грешен, - вздохнул Федорович. - Мирские песни пел.

– Невелик грех.

– Кто отмерит? - неопределенно ответил Федорович. Малиновая рубашка его слиняла, покрылась светлыми пятнами, правый рукав порван в плече. Под глазом темнело зеленовато-желтое пятно, след "душевного разговора" в камере для допросов.

Послышался слабый стук.

– Поп, прикрой глазок.

Федорович поднялся с нар и встал к двери спиной, длинноволосой головой прикрыв глазок. Спутанная сивая борода его торчала в разные стороны, как куски пакли.

Тщедушный передвинулся и приник ухом к стене. Лицо его замерло в напряжении. Потом он сказал тихо:

– Наши у самого города. Немцы попытаются ликвидировать заключенных.

– Как это ликвидировать? - не понял Федорович.

– А так. Вывезут в лес и перестреляют. А то и прямо в камере. Фашистов не знаешь?

Заключенные молчали.

Федорович вернулся на нары, сидел, опустив голову. "Так и пропадут православные души ни за грош? Где ж справедливость твоя, господи? Опять отвращаешь лик свой. А ведь тут не воры, не тати. Тут честные люди, отцы семейств. Чем же они тебе не потрафили, господи? Молитвы не возносят? Эка печаль! Я-то возносил! Меня за что ж? А эти, крови православной реки пролившие, уйдут? По нашим косточкам? Где ж справедливость твоя?"

Звякнул дверной запор. Фельдфебель-надзиратель каркнул:

– Баланда. Шнель, швайн.

За баландой ходили по очереди. Была очередь тщедушного.

– Погодь, - произнес решительно Федорович и пошел из камеры, прихватив алюминиевый бачок. Фельдфебель двинулся за ним.

Там, где сходятся тюремные коридоры, повар-арестант налил в бачок из большого котла на тележке несколько поварешек баланды, в которой плавали желтые, разварившиеся кусочки брюквы и еще бог весть что.

– Отваливай.

– И на том спасибо, - сказал Федорович.

Фельдфебель ткнул его в спину кулаком. Несильно.

– Шнеллер…

Федорович пошел, неся перед собой бачок на вытянутых руках.

Фельдфебель открыл дверь, пропуская заключенного. И тут Федорович внезапно надел на голову надзирателя бачок и втолкнул в камеру.

Баланда текла по коричневому мундиру. Фельдфебель, ничего не видя, ошалев, потянулся к кобуре. Но Федорович схватил его за руки.

– Чего мешкаете, православные?

Тщедушный выхватил из кобуры пистолет фельдфебеля. Все стояли растерянные. Что дальше?

– Бери ключи.

Ключи связкой висели на ремне надзирателя на длинной цепочке. Их сняли вместе с ремнем.

– Заткни ему рот, - приказал Федорович одному из заключенных. - Да двери прикройте.

Фельдфебелю сунули в рот тряпку, связали ремнем руки.

– Стрелять-то можешь? - спросил Федорович у тщедушного.

– Приходилось.

Тогда так, православные. Грех пропадать без драки. Открывайте камеры, пока этого не хватились. Берите, чем бить можно, а мы пойдем до того кашевара. Ты - за моей спиной, а я с бачком. Возьмем тюрьму, православные! Не сдаваться ж немчуре!

– Ну, поп!… - на скулах тщедушного ходили желваки.

– Между прочим, я советский гражданин, - прогудел Федорович, открыл дверь и пошел коридором, неся перед собой бачок. За его спиной шел тщедушный с пистолетом в руке. На том конце коридора появился второй надзиратель.

Федорович шел прямо на него. Видимо, надзиратель принял идущего позади тщедушного за своего напарника, он спокойно повернулся и пошел впереди. Возле перекрестья коридоров Федорович ударил его бачком по голове. Надзиратель рухнул мешком. Тщедушный извлек из его кобуры второй пистолет, протянул Федоровичу. Тот молча помотал головой: не умею, мол.

Возле арестанта-повара стоял надзиратель из другого коридора и наблюдал, как повар наливает баланду в бачок. Повар замер с открытым ртом, увидев Федоровича и тщедушного с двумя пистолетами в руках. Надзиратель обернулся, тоже увидел вооруженных арестантов, сунул свисток в рот, но свистнуть не успел. Повар обрушил на его голову тяжелую поварешку.

– Все правильно, товарищ, - прогудел Федорович. - Забирайте ключи, открывайте камеры.

Коридор, в котором была камера Федоровича, наполнялся заключенными. Они выходили из камер бесшумно, без единого слова, еще не понимая, что происходит.