Александр Сытин - Контрабандисты Тянь-Шаня

Позади в черно-синей поверхности озера отражались белые облака с обтаявшими серебряными краями. Они медленно плыли одно за другим к далекому берегу. Будай поднял весла и долго слушал звон капель. Теперь он был на месте. Он встал и чуть не упал. Неустойчивая лодка качалась при каждом движении. Будай лег грудью на борт и стал смотреть в озеро. В прозрачной зелени на желтом песке лежали каменные плиты. Будай долго смотрел на них, потом лениво ударил веслами, и лодка поплыла дальше. С невольным волнением он зорко глядел вглубь. Пересекающиеся полосы стен беззвучно поплыли внизу. Будай остановил лодку. Она медленно повернулась на одном месте. Большие квадратные тени протянулись по желтому дну в прозрачной воде.

— Где она? Ах, вот! — пробормотал Будай.

Он жадно глядел в сторону, вниз. Из темной глубины поднималась башня минарета. По углам от нее тянулись тени от черных боковых башен. Дальше виднелись какие-то постройки. Их желтые стены уходили вглубь, и тени делались все более смутными. Легкий ветер незаметно погнал лодку, и дома внизу стали опускаться в синюю пропасть.

Будай медленно плыл над древним затонувшим городом и, все более волнуясь, глядел, как стены внизу опускались. Вот недалеко под лодку медленно проплыло ярко-желтое пятно. Это свет солнца сквозь воду упал на купол минарета или вершину башни. Потом второй большой ярко-желтый круг проплыл и исчез в синем мраке. Черно-синяя, будто ночная мгла поглотила все. Будай вздохнул и взялся за трубку опия. Он сделал несколько глубоких затяжек. Потом еще. Медленно он повернул лодку назад. Ее погнало ветром, и снова внизу беззвучно поплыли желтые здания. Сперва они были хорошо видны в зеленом сумраке, потом стали опускаться, и синяя глубина поглотила их всех. Будай курил и слушал.

Снизу доносился глухой звон языческих чугунных колоколов. Будай хорошо знал их. Некоторые из них были извлечены со дна озера лет пять назад. Он видел их в музее Алма-Ата. Они были вместе с серебряными, позеленевшими монетами и черно-золотой чашей. Самый большой колокол имел вид полушария. Кружевные прорезанные края его были покрыты легкими зелеными водорослями, тонкими, как волосы русалки.

— Бу-ум-бум!

Будай слушал. Глухой звон расплывался в воде. Потом снизу стал подниматься глухой городской шум. Где-то в сознании слабо промелькнула мысль об опасности. Как будто кто-то другой сказал ему, что он пьян от опия. Лодка может перевернуться, и он утонет. Тогда он лег на дно лодки. Он так делал всякий раз. Каждый день. Он всегда слушал тихие приказания этого далекого, безразличного голоса. Потом, как и вчера, ему показалось, что лодка все-таки перевернулась. Будай задыхался. Ему казалось, что он опускается туда, в холодную синюю ночь. Потом сразу стало светло. Он пришел в себя. Так легко и прохладно было дышать.

Он был здесь совсем недавно. Глиняные стены домов, площадь, арбы — все было так знакомо.

Куда он идет? Да, ведь в прошлый раз он недослушал рассказа муллы. Будай пошел, легко расталкивая толпу и не чувствуя земли под ногами. Глиняный дом. В окнах железные решетки. Но почему кругом сумрак? И небо — темно-зеленое, как стекло бутылки. Как в прошлый раз, он повернул за угол. Кто его впустил? Он не заметил. Да это и не было интересно.

Перед ним был высокого роста старик с зелеными глазами.

— Ха-ха-ха!

Он рассказывает всегда такие потешные истории. Будай слушал его с большим удовольствием.

— Почему ты опоздал? — говорит старик.

Будай хочет ответить. Он хочет говорить много, много, но не может. Он пришел слушать, а не говорить.

— Сегодня я расскажу тебе с нашем хане. Я расскажу тебе, как погиб город Кой-Сары[4]. Хе-хе, это забавная история.

Неподвижно сидящий старик расплывается в мутное пятно. Потом Будай видит в упор его смеющееся лицо.

— Мы сейчас с тобой находимся в Кой-Сары, на дне большого моря.

Будай хохочет. Этот старик такой потешный, так откровенно врет.

— В нашем городе царствовал хан, — говорит старик. — Когда он брил голову, цирюльник не возвращался домой. Никто не знал, куда деваются цирюльники. В конце концов не осталось ни одного цирюльника. Когда хан нашел еще одного, то после бритья хотел его убить. Цирюльник стал плакать: «Я никому не скажу, только оставь мне жизнь». Хан его отпустил. Цирюльник терпел два дня. Он владел тайной, и ему хотелось объявить ее всем. Он посоветовался с одним мудрецом. Мудрец сказал:

«Если тебе не терпится, ночью открой крышку городского колодца и прокричи туда свою тайну. Только не забудь закрыть крышку. Иначе колодец не будет хранить твоего секрета. Он выбросит его назад. Берегись, чтобы он не выплеснул всю воду вместе с твоей новостью».

Ночью цирюльник пришел к колодцу, поднял крышку и стал кричать:

«У нашего хана ослиные уши! А у нашего хана ослиные уши! Э-э, ага! А вот у нашего хана ослиные уши!»

Он кричал во все горло. Он был так рад, что освободился от тайны. Бегом направился он домой. Теперь он мог спать спокойно.

Уходя, он забыл закрыть крышку колодца. Жерло колодца не могло хранить тайну так же, как горло цирюльника. Ночью из колодца пошла вода, и теперь мы с тобой на дне моря.

Ты слышишь, как ревут бараны. Рыжие бараны на площади. Они скучают без пастбищ. Недаром город назывался Кой-Сары.

Будай хохочет. Ему очень смешно, но он сам чувствует, что его смех звучит трагически. Удушье давит ему горло крепкой рукой. Старик тоже смеется. Его смех — как щекотка.

Будай задыхается, хрипит и приходит в себя. Он весь в поту.

С трудом поднявшись, Будай сел на скамью и медленно повернул лодку назад к берегу, туда, где была юрта. Снова сделав несколько затяжек опия, он почувствовал, что опять опьянел, и стал торопиться. Оглядевшись, он увидел, что провел здесь целый день. Солнце склонялось к закату. Желто-золотые облака плыли по синему небу и по синему озеру. Снеговые горы занялись пламенем. Малиновым и оранжевым заревом полыхали льдины, высоко повисшие в небе. Горы потускнели и почти не были видны. Казалось, изломанные, горящие хребты льда висели в воздухе. Ледники нельзя было отличить от облаков, и лишь местами темно-зеленые сумрачные отсветы глубоких впадин обозначали горы и струились в расплавленном цветном огне. На севере теневые, холодные тусклые льды острыми пиками вонзались в синее небо. Казалось, что черные пятна утесов удерживали и мешали всей массе льда растаять и распуститься в воздухе без следа, как погасшее вечернее облако.

Весла неустанно скрипели, и прозрачная вода текла с них, падая в синюю глубину. Будай греб изо всех сил, но тяжелая лодка двигалась медленно и до берега было далеко. Солнце сразу опустилось за высокий хребет. Облака загорелись красным пожаром и заклубились, как дым ночью над горящей деревней. Вода и небо стали зелеными. Серый песок на берегу отливал красным от облаков, а по зеленому небу, как длинные прямые лучи, протянулись темные тени. Горы потемнели до вершин, озеро блестело и светилось.

Высоко над юртой в мягком дымном зеленом облаке выступила и повисла луна. Рыбачий парус маячил на сумеречной воде. Стемнело, но озеро продолжало блестеть, как будто покрытое льдом. Казалось, парус бесшумно плыл по сплошному полярному льду. Озеро дрогнуло, потемнело, и последний свет поглотил темные горы. Блестящая Луна потеряла ореол и четким диском засияла в тусклом зеленом воздухе. Темное небо опустилось и стало ближе. Погасшее озеро черной пропастью расступилось позади, и далеко по воде было слышно с берега каждое слово.

— Антоний!

Будай выпрыгнул на мокрый шуршащий песок и подтащил лодку.

Стройная Марианна с распущенными волосами бежала к нему.

Она только что выкупалась. От нее пахло соленой свежестью озера.

— Милый!

Она поцеловала мужа, но заметила, что он еле стоит на ногах, и отшатнулась.

— Ты опять накурился!

При лунном свете она показалась ему бледной и беспомощной в своем белом платье на берегу темного бесконечного озера.

— Ты понимаешь, — сказал Будай, — старик очень смешон.

Марианна посмотрела на жалкую, бессмысленную улыбку, которая блуждала по его лицу, и взяла мужа за руку.

— Идем в юрту, — ласково заговорила она, стараясь сдержать слезы. — Я ждала тебя целый день. Кондратий прислал бурдюк кумыса и много вкусных вещей. Джанмурчи не явился. Я сама собирала для костра хворост и исколола себе все руки. А тебя все не было.

— А, Кондратий… Да, это было так давно…

Что-то похожее на воспоминание скользнуло по пьяному лицу Будая.

— Кондратий хотел, чтобы ты поправился, — горячо заговорила Марианна. Она нагнулась и ввела Будая в юрту. — Кондратий устроил тебя здесь. Кондратий хочет, чтобы ты отдохнул, а ты куришь. Посмотри, сколько у тебя седины в волосах, Антоний! — Марианна расплакалась и стала целовать мужа.