Всеволод Нестайко - Необычайные приключения Робинзона Кукурузо

— Точно! Это оно! Ух ты-ы! — загорелся Ява.— Ну да, «двадцать железных», и «вермахт», и акваланг, и…

Он не договорил, потому что в это время из репродуктора громко, на всю станцию, зазвучало:

— Ученики из села Васюковка, что приехали в Киев на экскурсию, Рень и Завгородний, вас ожидают на выходе со станции «Днепр»!

Нас словно кто-то тяжелым чем-то сверху тюкнул, даже ноги подкосились. Так это было неожиданно. Нам показалось, что все эти сотни людей на станции и внизу на набережной толпятся, все сразу на нас посмотрели.

И мы сразу сделались маленькие-маленькие и словно голые. Впервые в жизни наши фамилии назвали по радио.

— Не бойся,— опомнился наконец Ява.— Это, наверно, Галина Сидоровна. Разыскивает нас. Айда!

Мы засеменили к выходу. Зырк-зырк: ни Галины Сидоровны, ни наших — и духа нет. А стоит огромный усатый милиционер. Увидел нас и сразу:

— Стоп! — поднял руку.— Из Васюковки? Рень и Завгородний? Вас мне и нужно. Пошли.

Вот тебе и «не бойся»! Попались! За хулиганское наше поведение в «Динамо», за удилища проклятые!

Мои ноги примерзли к земле и какими-то ватными сделались — вот-вот на пол сяду.

— Ну пошли, что же вы,— обернулся милиционер.— На руках мне вас нести, что ли?

Я с трудом сдвинулся с места.

Вышли мы из метро, смотрим — стоит синяя машина с желтой полосой на боку, и на этой полосе написано «Милиция». И ведет нас милиционер к машине. Открыл дверцы, сказал: «Садитесь», а сам — возле шофера. Снял трубку(радиотелефонную) и говорит:

— Товарищ лейтенант! Докладывает старшина Паляничко. Мальчишек нашел. Везу на оперативной машине куда надо.

Мы так и обомлели. Ну всё! «Куда надо». То есть в тюрьму везет. Пропали мы.

Нам бы сейчас плакать, говорить: «Мы больше не будем, отпустите», а мы — ни слова. Гордые мы.

Друг к другу прижались, едем и сквозь зарешеченное оконце на Киев в последний раз смотрим. Украсился Киев флагами и праздничными транспарантами. Первомай же послезавтра. Везде люди веселые, улыбающиеся, свободные. А мы… в тюрьму едем. А настоящие шпионы на воле ходят. И так нам обидно стало — хоть плачь.

— Эх, вы! — не выдержал Ява.— Не тех вы взяли, кого надо.

— То есть? — обернулся старшина.

— Вот вам и «то есть»! — надул губы Ява.— Может, мы за настоящими шпионами следили…

— Ну?! — левая бровь старшины выгнулась в знак вопроса.

— Вот вам и «Ну». Может, они только что акваланги… купили… для подводного плавания.

— Ого!

— Вот вам и «ого»! Может, они гестаповский архив со дна поднимать будут.

— Ясно! «Акваланги на дне»? Видел. А кто они, шпионы ваши? Откуда взялись? Из-за океана?

— Из нашего села.

— Ага, местные то есть. Колхозники. Как фамилии?

Ява растерянно глянул на меня. Он уже жалел, что начал этот разговор. Милиционер говорил насмешливо, видно, не верил ни одному слову.

— Как же фамилии шпионов ваших? А? — улыбаясь, повторил старшина.— Или, может, это сам председатель колхоза? Или директор школы? Или колхозный сторож яблони трясти не позволяет? А? Что молчите?

Вдруг машина остановилась.

— Ну, приехали. Вылезайте, шерлоки холмсы,— сказал старшина Паляничко.

Вылезли мы. Тюрьму глазами ищем. Что-то не видно. Справа — церковь, а прямо — большой серый дом с колоннами, на театр похожий. Неужели в Киеве такая тюрьма? Только успели мы об этом подумать, как милиционер и говорит:

— Вот, мальчики, Исторический музей, где сейчас весь ваш класс вместе с учительницей. Пойдем поищем их. Потому что они же, наверно, волнуются, думают, что вы совсем потерялись.

— Так вот оно что! — радостно подпрыгивали наши души.— Так вы, значит, не в тюрьму нас, товарищ Паляничко? А вы в музей, к Галине Сидоровне! Ох, какой же вы молодец, какой же хороший человек!

— И не переживайте, мальчики,— успокоил нас хороший человек.— Я вашей учительнице скажу, что вы следили за шпионами. Она не будет ругаться. Это же дело серьезное! Государственное!

— Не на…

— Не го…— одновременно выкрикнули мы. А что если… На всё село засмеют. И зачем Ява сказал!

— Он… по… пошутил,— зыркнув на Яву, поспешно сказал я.

— Угу! — понурившись, подтвердил Ява.

— Мы просто хотели… хотели…— Я никак не мог придумать, что же мы хотели.

— В Днепре искупаться,— подхватил Ява. Поэтому и удрали. Потому что Галина Сидоровна не разрешает. А у нас же Днепра нет. А Днепр же, знаете…

— Знаю,— улыбнулся старшина.— Ну, хватит. Вижу, ребята вы ловкие, изобретательные… Сам когда-то таким был. Только врать не надо. Пошли.

Поднялись мы на лестницу на площадь перед музеем. На земле что-то камнем выложено — словно великанские «классы».

— Это,— говорит старшина,— самое древнейшее в Киеве место. Тут почти тысячу лет тому назад Десятинная церковь стояла. Это её фундамент.

На цыпочках прошли мы по этому фундаменту. А за фундаментом большая треугольная поляна, ровненькая, обсаженная кустами, и посредине поляны — мы даже глазами не поверили — огромная копна сена. В центре Киева на самом древнем месте — копна сена, как на лугу. Это класс! И так нам эта копна мила, как привет из родной Васюковки. Смотрим, а за копной, около самого входа в музей, пушки стоят, пять пушек.

— Что это? — осмелев, спросил я.

— Это артиллерия, что была у нас на вооружении в сорок третьем, когда мы Киев от фашистов освобождали,— пояснил милиционер.

— А вы того… вы тоже освобождали? — спросил и смутился Ява, из-за того что нескромно спросил.

— Освобождали, мальчики. Что было, то было,— просто ответил старшина.— Даже ранило меня тут, в Киеве. В госпитале тут лежал. Киев для меня кровное, родное место.

Мы как-то совсем по-новому взглянули на него. Вот он, видишь, какой — старшина Паляничко. Хотелось что-нибудь еще спросить, но старшина уже подводил нас к музею.

Нужно было искать своих. Это было нелегко. Знаете, сколько там комнат! Первый этаж (доисторическое время) нам не очень понравился. Там не было ничего целого — всё кусочки какие-то, обломки, черепки битые. И самое почетное место занимал истлевший почерневший кусок долбленки. То же еще ценность! Я вам такого у нас на речке сколько хочешь найду…

Но второй этаж… Это да! У нас аж глаза разбежались. Вон воз чумацкий настоящий. На таких возах наши предки когда-то в Крым за солью ездили. А вон карета золотая, в которой митрополитов киевских возили. Ничего себе карета. Ой, смотри, оружие козацкое, настоящее! Ого-го сабля! Дай такую в руки старшине Паляничко, он только — рраз!.. Мы представляем себе нашего милиционера с оселедцем, в козацких шароварах, с саблей в руке. Ничего. Подходяще выходит. А вот ружье. Ох же и длинное! А пистолет какой!

Третий этаж. Вторая мировая война. Освобождение Украины от фашистских захватчиков. Тут от каждого стенда веет подвигами, геройской славою. Вот трофеи — полный сундук гитлеровских орденов, хоть лопатой греби. А вот личные вещи знаменитого разведчика, что действовал в тылу врага и выкрал немецкого генерала, Ой, не торопитесь, дайте посмотреть! Это же сейчас нам так нужно, так нужно. Мы же сейчас, может, сейчас настоящие разведчики (как долго бы вы, товарищ Паляничко, смеялись!) И все это нам так надо знать! О! О! О! Вон же разные секретные документы. Вон… навстречу нам спешит Галина Сидоровна, а за ней все наши. Лицо Галины Сидоровны аж пылает.

— Вы меня до инфаркта доведете! Где вы были? Где?

— Потерялись,— кается Ява.

— Заблудились…— каюсь я.

— Потерялись-заблудились! Двадцать девять учеников на экскурсии. И никто, кроме вас, не потерялся, не заблудился… Мучители! Меня паралич разобьёт из-за вас!

Мы вздыхаем. Мы не хотим, чтобы Галину Сидоровну из-за нас разбил паралич. Пусть будет здорова.

— Не ругайте их, очень прошу. Они больше не будут,— говорит старшина Паляничко, подкручивает ус, и глаза у него затуманиваются.

— Ох, извините! Я даже не поблагодарила вас. Спасибо! Спасибо! — сразу покраснев, говорит Сидоровна, делает губы бантиком, и глаза у неё тоже затуманиваются.

— Не за что. Это наша обязанность.

— Ну все же, всё-же… беспокоились, привозили… Спасибо большое! Не знаю, чтобы я делала.

Говоря, старшина Паляничко не сводит как-то по-особенному улыбающихся глаз с Галины Сидоровны.

А Галина Сидоровна, наоборот, то стрельнет глазами на него, то опустит их, то стрельнет, то опустит глаза. И говорит она с милиционером каким-то необычно мелодичным мягким голосом — совсем не таким, как с нами.

— Вы зря так переживаете, нервы себе портите. Мальчики они сообразительные, никуда не денутся,— говорит старшина и смотрит на Галину Сидоровну по-орлиному.

— Ох, знаете! С ними так тяжело, так тяжело… Я их люблю, но…— словно горлица, воркует Галина Сидоровна и гладит по голове сперва меня, потом Яву.