Мила Блинова - Большой Кыш

— Глупый вопрос! Ты бы лучше спросил, что такое «карманы». Это гораздо интереснее.

— Что же это?

— Это то, куда можно складывать все, что захочешь.

— И?..

— И носить с собой.

— Носить с собой? — засомневался Слюня. — Допустим, у меня есть енот. Ну зачем мне его класть в карман и носить с собой, если он может возить меня на спине?

— Енот большой и как пример не годится, а я говорю про разные там малюсенькие разности, — не сдавался Хлюпа. — Ма-а-алюсенькие такие, но которых очень много. Положил все это в карманы и пошел, а?

— Ужас! — сказал Слюня. — Положил «много» в карманы и пошел! Далеко ты с этим «много» уйдешь? Да и зачем с собой таскать столько-то? Ты это «много» положи в большую салатницу и крышкой накрой. А если не поместится, то и в чайник. И никто не тронет это «много», потому что не найдет. А не найдет, потому что не догадается, что ОНО в чайнике.

Хлюпа сдвинул брови и сжал кулаки:

— Все, Слюнька! Все! Сейчас я тебя точно отлуплю!

У Слюни задрожал подбородок, но он промолчал.

— Слова нельзя сказать этому Слюне, все ему не так, — раздраженно пояснил Туке Хлюпа. Потом он обернулся к брату и долго сверлил его гневным взглядом. — За твою вредность, Слюня, я тебе непременно наподдам. Да так, что ты улетишь вверх и размажешься по потолку! — Вдруг Хлюпина мордочка скуксилась, и он схватился за живот. — Ой! Ой! У меня на Слюньку уже начинается кышесинкразия.

Слюня тоже стал раздуваться от злости. Его уши покраснели. Он угрожающе набычился, но в это время Тука тронул его за лапу:

— Слюня, дружище, передай, пожалуйста, чайник. Чай у вас замечательный. Выпью-ка я еще чашечку.

Все опять расселись. Пять минут пили чай молча. Потом Тука сказал:

— Слюня, конечно, слабее тебя, Хлюпа. Но не легче! И если ты размажешь его по потолку, то когда-нибудь он непременно отклеится и упадет вниз. И обязательно треснет собой тебя по голове. Пребольно. Так что лучше оставь эту затею.

Они опять немного помолчали, и опять Тука заговорил первым:

— Кыши, вот вы знаете, что такое «близнецы»?

Слюня и Хлюпа непонимающе переглянулись.

— Это такое удивительное явление природы! Феномен! Два кыша вылупляются из одного яйца. Яйцо — чудо, а два кыша в одном яйце — это два чуда сразу! А потом эти феномены дерутся друг с другом, не моют посуду и не стирают носки! Обидно, кыши! Ну да ладно, за окном уже темно. Давайте спать ложиться. Чья эта оранжевая кроватка? Твоя, Хлюпа? Я, пожалуй, на ней и лягу. Тебе ведь разонравился оранжевый цвет, так чего зря мучиться? А мне все равно. Вот помою уши — и на боковую.

Кто сглазил Сяпу?

Что Сяпа за птица?

Кыш — не кукушка.

Ась умный, он разберется.

Самым красивым деревом на холме был Дуб. Он рос на его вершине, чуть в стороне от лиственной рощи под названием Маленькая Тень. В хижинке кыша Туки, притаившейся под Дубом, было уютно и сухо. Кыш и Дуб были давними друзьями. Дуб укрывал малыша от непогоды, подкармливал желудями и терпеливо выслушивал кышьи новости. Тука ставил вокруг Дуба обереги от молний и ласково называл его «Мое Дерево».

Однажды ранним апрельским утром Туку разбудил громкий гомон синичек, галок и грачей. «Эй, лежебоки, просыпайтесь! Выбирайтесь из нор, порадуйтесь теплу, погрейтесь на солнышке!» — кричали птицы. Тука сытно позавтракал болтушкой из первоцветов, надел жилетку, шарф и вышел на улицу.

— Привет, Мое Дерево! — крикнул он Дубу.

Дуб в ответ помахал кышу крепкими ветками. Тука огляделся. Мимо пролетело желтое облачко ольховой пыльцы. Мелькнула и пропала бабочка-крапивница. Глубоко вдохнув горьковатый запах набухших дубовых почек, кыш смачно потянулся. «Ах, весна, сколько у тебя припрятано сюрпризов! Каждый день — что-то новенькое. То склон зазолотится мать-и-мачехой, то меж камней распустятся разноцветные крокусы. А сегодня вот роща забелела ветреницами, будто снег выпал. Красота!» — подумалось кышу. У Туки было прекрасное настроение. Ну как не разделить его с друзьями!

Дверь Туке открыл друг Сяпы Бибо. Он был бледен, суров и немногословен:

— Сяпа заболел.

— Шутишь? — рассмеялся Тука. — Чтобы кыш, да заболел! — Но, заметив тревогу в глазах соседа, прикусил себе язык. — Что с ним, Бибо?

— Не знаю, — ответил тот, — сидит и молчит. Только кукукает. Ку-ку да ку-ку.

— Страшное дело! — всерьез испугался Тука. — Может, его кто-то сглазил? Вот, скажем, недавно Сяпа усыновил одинокого Сурка. Тот теперь ходит за Сяпой хвостиком, глаз с него не сводит.

— Что ты, Сурок добрый, а сглазить может только злой. Скорее всего Сяпа объелся. Он ведь любит поесть. Может, сбегать к старому Асю? Пусть выкопает Книгу Мудрости, дело-то серьезное. В книге написано про всё-всё-всё. Даже про то, как лечить Сяпин живот, — сказал Бибо и горько вздохнул.

— Послушай, — прошептал Тука, — а вдруг Сяпу куснул ядовитый паук или клещ? Сяпа часто играет с разными насекомыми. Да еще любит спать на солнечной лужайке у большого муравейника. Какой-нибудь бродячий муравей запросто мог заползти в его ухо и заблудиться там внутри.

— Вряд ли. Тогда бы Сяпе нездоровилось уже вечером. А вечером с ним было все хорошо. Мы допоздна играли в шишки- камешки, смеялись, ели желудевые лепешки. Сяпа съел пять, я — три. Хнусь зашел — тоже угостился. Очень вкусные были лепешки. А после чая мы разбежались по хижинкам спать.

— А корни наперстянки не грызли?

— И ядовитые корешки не грызли, и в холодном ручье не купались, и ворон не дразнили. А Сяпа все равно заболел. И вдобавок я так глупо пошутил сегодня… — Бибо виновато потупился.

— А ну выйдем. — Тука подтолкнул приятеля к выходу. И уже на крыльце, плотно прикрыв за собой дверь, потребовал: — Ну рассказывай, Бибо, рассказывай!

— Понимаешь, проснулся я рано, умылся, сделал зарядку, позавтракал и побежал сюда, на этот берег Шалуна, разбудить Сяпу-лежебоку. Только вошел в дом, сразу понял: что-то с Сяпой не так. Обычно на рассвете его даже вороний ор не разбудит: у Сяпы утром самый сладкий сон. А сегодня наоборот. Прихожу, а он бегает по своей кухне, лапами машет и кукукает. Присядет, на минутку задумается и опять давай бегать. Я тут возьми и ляпни: «Ты что, Сяпа, птичка?» А он мне: «Как ты догадался?» Я решил — шутит кыш. Говорю смеясь: «Если ты птичка, то я — бабочка. Значит, ты с завтраком, а я в дураках». Он, как это услышал, так вздрогнул и затих. Вот так с тех пор и сидит.

Тука оглянулся. Действительно, Сяпа сидел у окна и задумчиво смотрел в небо.

— Что будем делать? — спросил Тука. — Может, умоем его родниковой водичкой, выльем ее под ореховый куст и скажем: «Брошу под орехов куст, чтоб у Сяпы не болело, чтоб у Сяпы не щемило»?

— Это, конечно, не помешает. Но сначала надо докопаться до причины, почему он кукукает. Только как? Со мной он разговаривать не станет — обиделся. — Бибо почесал макушку. — У меня есть план: я сейчас навру, что иду за шишками для очага или к Асю за носками, а ты попробуй его выспросить, не болит ли у него живот.

Тука кивнул:

— Попробую.

Кыши вернулись в дом. Там Бибо взял корзину для шишек и, все перепутав от волнения, ласково сказал Сяпе:

— Сяпонька, я скоро вернусь. У тебя тут носки для очага кончились, так я к Асю за шишками схожу. — И ушел.

Тука медленно обогнул кухню, поправил на столе скатерть, передвинул с места на место чашки. Приблизившись к Сяпе, он дружески похлопал его по плечу:

— Привет, Сяпа. Это я, Тука. Воздух сегодня вкусный, хоть пей!

Сяпа вздохнул и жалобно кукукнул в ответ. Не дождавшись другого ответа, Тука заложил новый круг по кухне.

— Может, сыграем в шишки-камешки? — как бы между прочим спросил он.

Сяпа хлюпнул носом и сказал:

— Теперь я птичка, а птицы не играют в шишки-камешки.

— Понятно, — решил не спорить Тука, — птичка так птичка. Хотелось бы только уточнить, какая ты птичка? Соловей? Жаворонок?

— Ни то ни другое, ведь у меня нет ни слуха, ни голоса. Я думаю, — Сяпа задумчиво почесал лоб и брови, — что я — кукушка. Мне очень нравится говорить «ку-ку». — Сяпа опять немножко покукукал. И Тука покукукал с ним за компанию. — Знаешь, — тихо произнес Сяпа, — кукушки улетают на зиму в теплые края, а я засыпаю на зиму в теплом снегу. Это ведь почти одно и то же. И еще, — он застенчиво улыбнулся, — внешне мы с кукушкой похожи, как близнецы. У меня, как и у нее, пестренький животик. Видишь?

— Вижу, — согласился с Сяпой Тука, — живот похож, но… Но ты определенно не кукушка. Кто угодно, хоть страус, но не она.

— Почему? — широко раскрыл от удивления глаза Сяпа.

— Ну вот скажи, у тебя есть заветное желание?

— Есть.