Сергей Голицын - Тайна старого Радуля

О тех гостях не приходилось особенно заботиться – они сами находили себе занятия и удовольствия: обед готовили, рыбу ловили, ходили за грибами, играли в мяч.

Но эти, теперешние юные туристы не были такими самостоятельными гостями.

Возвращаясь сейчас из города, Георгий Николаевич чувствовал некоторое беспокойство: а как ребятки провели ночь? А не случилось ли с ними чего-нибудь? А что они будут сегодня делать?

Добравшись до своего дома, он отдал Настасье Петровне покупки, в двух словах рассказал ей о здоровье Петра Владимировича и поспешил к реке.

Тропинка, по которой он вчера ночью спускался к туристскому лагерю, за день успела подсохнуть, он прибавил шагу и через минуту очутился в устье оврага, где раскинулись палатки, но, к своему удивлению, никого там не увидел.

Ага, вон где они! С Клязьмы доносились крики и визги, порой резкие свистки.

Он знал, что строжайшие инструкции правил купания детей беспощадны: взрослые стерегут на берегу; по сигналу свистка одновременно залезают в воду десять ребят на десять минут; отплывать за огороженное вешками пространство запрещается; взрослые смотрят во все глаза. По сигналу свистка купающиеся должны немедленно выбегать из воды и выстраиваться в ряд, взрослые их считают.

«Любопытно, а мои детки соблюдают ли беспощадные инструкции?» – спросил самого себя Георгий Николаевич. Он остановился в некотором отдалении, начал наблюдать.

Девочки в ярких купальниках сидели и стояли, ожидая очереди. Мальчики в трусах или в плавках барахтались в воде, а вместо взрослого дяди на берегу стоял в одних красных плавках черноглазый Миша.

Если кто осмеливался заплыть за установленные в воде вешки, он яростно свистел, кричал и командовал:

– Васька, куда полез? Игорь, ближе к берегу! «Какова дисциплинка!» – поразился Георгий Николаевич.

Он вспомнил, что Миша является физруком туристского отряда, и с интересом продолжал смотреть. Тут физрук свистнул и скомандовал:

– Девочки, приготовиться!

Девочки в разноцветных купальниках, голоногие, стройные, в пестрых резиновых шапочках, тотчас же встали рядком. Георгий Николаевич поискал глазами Галю, ту, что у них ночевала, но ее не было.

Миша засвистел еще пронзительнее. Мальчики неохотно послушались и один за другим вылезли на берег.

– Девочки – в воду! – скомандовал физрук.

Все они с криками прыгнули в реку, забарахтались, завизжали, забрызгались.

Георгий Николаевич потихоньку приблизился к Мише.

Бдительный физрук не видел его. Он стоял нагнувшись, оттопырив верхнюю губу и не отрываясь следил за резиновыми шапочками, мелькавшими в сверкающих на солнце брызгах.

Георгий Николаевич шагнул к нему и скороговоркой проговорил:

– Послушай, я был в городе. Петру Владимировичу сделали операцию. Он скоро поправится.

Миша тут же обернулся, расширил свои и без того круглые черные глаза.

– Правда, правда?

– Ну конечно. Через неделю его выпишут.

Тут Миша засунул два пальца в рот и так свистнул, что совсем оглушил Георгия Николаевича.

– Да перестань же, Соловей-разбойник! – закричал тот и, закрыв уши ладонями, пошел от ребят вдоль берега.

Разноцветные девочки выскочили из воды, окружили Мишу; к ним присоединились мальчики. И Миша, размахивая голыми руками, начал рассказывать.

Все запрыгали, радостно закричали и тут же помчались догонять Георгия Николаевича.

И он снова рассказал, уже подробнее, как ездил в город узнавать о здоровье Петра Владимировича.

Конечно, все пожелали идти на свидание с любимым воспитателем, идти сегодня же после обеда. Нет, долго дожидаться. Идти теперь же, немедленно! Так им хотелось его видеть.

– Ребята, должен вас огорчить, – сказал Георгий Николаевич.

И он объяснил, что в городских больницах из-за гриппа сейчас карантин, значит, свидания категорически запрещены. И никакую передачу для больного, только что перенесшего операцию, конечно, не примут.

Словом, он сумел доказать ребятам, что идти в город в течение ближайших трех дней не было никакого смысла.

У всех потускнели и вытянулись лица.

– У-у-у, выдумают всякое!.. Вот еще какие порядки!.. Безобразие! – ворчали и негодовали многие.

Тут длиннолицая Галя, командирша отряда, выступила вперед и сказала:

– Спокойствие! Спокойствие! Через пять минут созывается заседание штаба похода.

И тотчас же все подтянулись, присмирели, сдерживая чувства.

Галя повернулась к Георгию Николаевичу.

– Благодарим вас за вашу заботу о нашем любимом начальнике похода, – произнесла она.

Георгий Николаевич понял, что выслушал сейчас очень вежливый намек: – дескать, спасибо вам за ваше внимание, но теперь вы свободны, на заседание штаба вас не приглашаем.

А собственно говоря, зачем ему сейчас оставаться на какое-то заседание штаба? Дисциплина у них, как выразился Миша, – во! В этом он успел убедиться дважды: как блестяще мальчик проводил купание и как быстро Галя-командирша затушила ребячий ропот. С утра Георгий Николаевич вместо творческой работы ездил в город – надо же теперь наверстать потерянные часы. Вот почему сейчас его больше всего тянуло в любимую светелочку.

– До сви-да-ни-я! Спа-си-бо! – провожали его звонкие голоса.

Он начал подниматься в гору, как вдруг услышал за собой топот ног. Догонял Миша в своих красных плавках. Его горящее лицо, его черные глаза выражали крайнее возбуждение.

– Товарищ писатель, можно вас на минутку?

Георгий Николаевич живо обернулся, ласково обнял мальчика:

– Ну, чего тебе?

– Пожалуйста, приходите к нам сегодня вечером, – попросил Миша. – Штаб похода будет судить Галю. Вы как свидетель. Очень вас прошу: защитите ее.

– Галю судить? Вашего командира отряда? – поразился Георгий Николаевич.

– Да нет, не эту длиннолицую верблюдицу, а ту беленькую, кудрявенькую. Ну какая у вас ночевала.

– За что же ее судить?

Миша опять расширил свои глаза-смородины и красноречивым шепотом объяснил:

– За измену дружбе. Вот за то, что она у вас ночевала да еще шоколадки лопала.

– А где сейчас ваша Галя-кудрявая?

– Под домашним арестом в палатке сидит.

– Это еще что за новости!

– Так штаб решил еще утром.

– Что это вы больно часто заседаете? Утром заседали, сейчас опять, а вечером снова? – удивился Георгий Николаевич.

– Дисциплину надо поддерживать, – ответил Миша.

Георгий Николаевич забеспокоился: это еще что за домашний арест? Может, зайти проведать наказанную девчонку? Но он уже размечтался, как сейчас укроется в своей светелочке, как возьмет авторучку…

«Нет-нет, не пойду… Еще слезы, а чего доброго, еще истерика, – сказал он самому себе. – Только расстроюсь и время зря потеряю».

– Так придете к нам вечером? – повторил свой вопрос Миша.

– Я вечером занят, лучше приду после обеда.

– Нет-нет, после обеда не надо, – настаивал Миша. – А вечером, пожалуйста, приходите.

В тот вечер Георгий Николаевич собирался читать Настасье Петровне две последние главы своей новой исторической повести и совсем не хотел откладывать чтение. Жена была его лучшей советчицей, а с этими главами у него никак не ладилось. Но чтобы отвязаться от Миши, он сказал:

– Хорошо, может быть, приду.

– Так пожалуйста, приходите, – еще раз попросил Миша и побежал к своим.

До обеда оставалось два часа. И Георгий Николаевич с папкой в руках отправился в свою светелочку.

Ему надо было успеть проверить те две главы, внести последние исправления, выполоть лишние словечки. Он начал читать рукопись, но понял, что читает невнимательно – шепчет, шепчет фразы, а сам думает: «А как там у них?.. А что это за суд над девочкой?»

В тех двух главах описывалось, как в двенадцатом столетии жил на Руси знаменитый князь Андрей Боголюбский – повелитель Владимирский, Суздальский, Ростовский и других городов и земель северо-востока Руси.

Захотелось ему прославить имя свое, и позвал он зодчих и строителей, как говорит летопись, «со всех земель».

Повелел он строить во Владимире на высоком берегу Клязьмы сразу два белокаменных храма и окружить город рубленой деревянной стеной с белокаменными надвратными башнями. Сам он поселился в недальнем селе Боголюбове, где на холме над Клязьмой повелел строить еще один храм из белого камня, а рядом белокаменный дворец и опоясать тот холм белокаменной стеной.

Сказал про Андрея летописец: «Створи град камен».

В стародавние времена зодчих звали «хитрецами». Георгию Николаевичу очень нравилось такое название искусных мастеров, которые умели воздвигать здания необыкновенной красоты и стройности.

Заканчивалась глава исполненным горечью замечанием: как мало сохранилось от того белокаменного великолепия, безжалостно уничтоженного и триста лет назад, и сравнительно недавно. Георгий Николаевич настойчиво призывал своих будущих юных читателей беречь оставшуюся старину, относиться к ней с уважением, советовал ездить и ходить пешком по старым русским городам.