Елена Арсеньева - Большая книга ужасов 63 (сборник)

Вальтер внимательно всмотрелся в том направлении, потом спросил недоверчиво:

– Так ты что, его видишь?

– Конечно, – кивнул Никита.

– Ты меня разыгрываешь!

– Да нет же! – схватил его за руку Никита. – Посмотрите вот сюда!

Вальтер побледнел и покачнулся. Глаза его расширились:

– Вижу! Не может быть… Я вижу Омиа-мони!

Он изумленно всплеснул руками – но тут же растерянно оглянулся на Никиту:

– Оно исчезло!

– Да нет, оно тут, – успокоил Никита, снова беря за руку Вальтера. – Теперь видите?

– Теперь вижу, – кивнул тот. – Но как же это может быть?! Почему я его вижу, только когда держу тебя за руку?! Ведь Омиа-мони может увидеть только шаман! А я не вижу! Значит… я не шаман? Я не шаман… А ты…

В его голосе звучало такое разочарование, такое огорчение, что Никите стало неловко. И он с запинкой пробормотал:

– Я не хотел, честно! Я согласился стать шаманом только ради того, чтобы мамину душу вернуть. Понимаете, когда Сиулиэ осталась в Буни, предок Ворон привел меня в дёкасон, это такая избушка на курьих ножках в тайге… и у меня там началась саман эну, шаманская болезнь. Я думал, что умираю, а это, оказывается, разные духи из меня вынули душу, потом обратно вложили, ну а потом я нашел бубен, который мама сделала, а потом…

– Да нет же, нет! – перебил Вальтер. – Этого не может быть! Как же так? Это я должен был стать шаманом! Я изучал их обряды! Я ездил в экспедиции, чтобы видеть их камлания! Я хотел писать научный труд про саман эну! Я готов был на все, чтобы увидеть Омиа-мони!

– Да вы не огорчайтесь, – сказал Никита. – Думаете, это такая большая радость – шаманом стать? Знаете, как я намучился, пока меня духи по частям разбирали! Думал, вообще умру.

– Я тоже готов был умереть ради этого, – пробормотал Вальтер.

– Ничего, ничего, – продолжал утешать Никита, – когда я с вами, вы можете видеть Омиа-мони. Ну и смотрите на него сколько хотите. Вы же хотели его какой-то там особенной энергией зарядиться, да? Честно, я тоже чувствую, что здесь все особенное вокруг него… и воздух другой, и вообще… ну, я не знаю, как сказать… Короче, заряжайтесь сколько хотите!

Вальтер взглянул на него и слабо усмехнулся:

– Значит, ты мне поможешь? Это классно. Спасибо… Мне нужно подойти к дереву поближе, но все эти звери меня точно к нему не подпустят, а тебя они определенно слушаются. Проводи меня. Я хочу отломить ветку. Одну небольшую ветку.

– Ну ладно, – согласился Никита, – пошли.

Они сделали всего шаг к дереву, однако звери мигом вышли из своей блаженной дремоты.

Кабан принялся рыть клыками землю. Гималайский медвежонок спрятался за ствол Омиа-мони и настороженно выглядывал оттуда.

Белки и бурундуки замерли на ветвях, а птицы взволнованно захлопали крыльями.

Вскочила на тоненькие ножки косуля.

Изюбрь выжидательно наклонил корону рогов.

Тигрица подняла голову, насторожилась.

– Что-то я не пойму, почему они так встревожились, – растерянно пробормотал Никита. – Не хотят нас пропустить, что ли?

– И не пропустят! – послышался дрожащий от негодования голос.

Дзё комо! Выскочил из-за куста, вытянулся во весь свой небольшой рост, погрозил пальцем:

– Даже место вокруг Омиа-мони священно, его нельзя осквернять жадностью.

– Сюда бабы приходят, чтобы ребятишек родить, – подхватил домовой, становясь рядом с товарищем. – Придет, съест орешек – а вместе с зернышком в нее детская душенька перепорхнет.

– Да разве только души людей там растут? Тигрицы, зайчихи, медведицы, изюбрихи сюда приходят, – продолжал дзё комо, и старческий голос его дрожал от волнения. – Даже змеи! Тайга всех родила, всем жизнь дала. Женщина зернышко съест – человек родится. Тигрица проглотит – тигр родится. Орлица склюет – орел родится.

– А вот и сила нечистая появилась, – хмыкнул Вальтер, с любопытством разглядывая старичков. – Этого я узнал, – ткнул он пальцем в домового. – А это, судя по многочисленным прочитанным мною книгам, дзё комо? Будем знакомы!

«Почему Вальтер говорит, что узнал домового? – удивился Никита. – Разве видел его раньше? Хотя да, я же все подробно рассказывал…»

– Угомонитесь, нечистики, – весело сказал Вальтер, – я не собираюсь причинять вред Омиа-мони. Мне нужна только одна ветка!

– Нельзя Омиа-мони ломать! – заверещал дзё комо. – Нельзя его ранить. Живая кровь, его сила, из него уйдет!

– Что, из этого великого дерева уйдет вся сила из-за какой-то одной ветки?! – недоверчиво воскликнул Вальтер. – Вот уж во что не могу поверить!

– Да, правда что… – пробормотал Никита. – Может, как-нибудь обойдется?

– Не обойдется! – хрипло выкрикнул домовой. – Есть в мире то, чего нельзя трогать! Губить нельзя!

И вдруг Никиту поразила одна мысль. Если Вальтер не видит дерево, значит, он не увидит и ветку, не сможет до нее дотронуться. Тогда какой же смысл отламывать ее?! Неужели Вальтер этого не понимает?

Он взглянул на домового – и даже похолодел от выражения страшного отчаяния, которое искажало его лицо. Такое же отчаяние было и на лице дзё комо. И Никита понял: и в самом деле может случиться нечто ужасное, если Вальтер отломит хотя бы одну ветку от заветного кедра.

Он слышал, есть такая страшная болезнь – гемофилия. Это когда кровь не сворачивается. Человек может истечь кровью из-за самой пустяковой царапины.

Может, и с Деревом Душ так? Может, оно и впрямь лишится жизненных сил из-за какой-нибудь одной ветки?

Но, судя по выражению лица Вальтера, он этого не понимает… не хочет понимать! И как опасно, угрожающе блестят его глаза… Мечта об Омиа-мони помутила его рассудок. И никакие доводы дзё комо и домового на него не действуют. Он никому не верит и никого не слышит.

А вот Никита верит этим двумя старичкам…

Было страшно стыдно перед Вальтером, но Никита понимал, что иначе поступить не может. Надо одному, без Вальтера, подойти к дереву и сделать вид, будто он что-то отламывает. А потом это что-то… это ничто! – вручить Вальтеру. И сказать, что…

– Да ты хитер, – холодно усмехнулся в эту минуту Вальтер. – Хитер… решил обмануть меня, да? Нет уж, мы к дереву вместе пойдем! Ты отломишь ветку и отдашь ее мне. И это должно произойти на моих глазах!

– Вальтер, – прошептал Никита, – но вы же не можете меня все время с собой водить, правда? Всю жизнь ведь не будете меня за собой таскать? Когда мы расстанемся, вы же снова перестанете видеть и Омиа-мони, и ветку! Тогда какой же смысл…

– Ты мне, главное, веточку отломи, Никита Зеленин, – ухмыльнулся Вальтер. – А как дальше быть, мы потом подумаем!

И он резко шагнул вперед, таща Никиту за собой.

Тигрица поднялась, потянулась, словно переливаясь всем телом, и сделала к ним несколько мягких шагов.

Вальтер, не отпуская Никиту, свободной рукой сорвал с плеча ружье.

Это движение еще больше насторожило зверей. Однако все они смотрели на Вальтера без особой вражды.

Да, но… и один-то взгляд звериный трудно вынести, а тут столько непонятных глаз устремлено! И когда тигрица вновь двинулась к нему, нервы Вальтера не выдержали.

Он взметнул карабин и выстрелил.

Раз, другой!..

– Аба! Нет! – в один голос вскричали дзё комо и домовой.

Никита покачнулся. Он упал бы, но Вальтер удержал его свободной рукой.

Словно вихрь пронесся над ними! Когда прояснилось в глазах, Никита увидел, что поляна у священного дерева почти пуста.

Звери разбежались, птицы разлетелись. На поляне лежала только убитая тигрица, и неожиданно выглянувшее, словно на шум, солнце играло на ее шелковистой шерсти.

А рядом, то припадая к еще теплому боку матери, то поднимая голову, топтался тигренок-сеголеток. Он переступал широкими передними лапами, не решаясь нападать, играя в наступление. Был он лобастый и ушастый, а на круглой голове шерсть еще не приобрела яркого оранжевого оттенка – была песочно-желтой, мягкой. Из розовой замшевой пасти тигренка рвался не рев, а обиженный, слабенький рык:

– Аггррх-ха! Аггррх-ха!

Секунду Вальтер стоял неподвижно, словно любуясь тигренком, а потом снова вскинул карабин.

Никита рванул что было сил свою руку, чтобы сбить прицел.

Не удалось.

Выстрел грянул… но пулю принял домовой, который успел выскочить из-за куста и прикрыть собой тигриного малыша.

Тот одним прыжком скрылся в зарослях.

– Анда! Друг! – вскричал дзё комо и в отчаянии рухнул наземь.

У Никиты подкосились ноги, но Вальтер продолжал держать его, поглядывая на горстку пепла, которая осталась от тела домового, и бормоча:

– Вот так здорово! Все-таки я молодец! Не зря столько книг по демонологии[34] прочел! Правильно сделал, что окурил и патроны и ружье дымом чертополоха. Вернейшее средство против всякой нечисти! Больше эта пакость никому голову не будет морочить!

«Да, – вспомнил Никита. – Домовой говорил, что только таким средством его можно погубить… Но за что, почему?!.»