Андрей Анисимов - Полет в бездну

В квартире он первым делом тщательно с мылом вымыл руки. На улице полно инфекции, и поэтому гигиене юноша уделял повышенное внимание. Покончив с бактериями, Антон уединился в своей комнате и принялся осматривать личный гардероб. Одежда Петрищева-младшего состояла из джинсов и свитера, в которых он и ходил на свидание. И то и другое требовало сушки, и Антон приладил влажную одежду на свободный стул. После чего раскрыл шкаф и снял вешалку с выходным двубортным костюмом. Костюм купила Антону мама на неожиданную премию. Папа добавил к костюму синий галстук с блестками, а бабушка – лакированные черные туфли. Все это он получил три месяца назад на свои семнадцать лет. Родня решила, что теперь их дитя взрослое и должно иметь одежду «на выход». Дома Антон ходил в вытянутых спортивных рейтузах и линялой ковбойке. Эти вещи носить на улице неприлично, а дома в самый раз.

– Ты поедешь завтра с нами на дачу? – спросила Маргарита Васильевна у сына.

– Мам, ты же знаешь, завтра у Вики день рождения, – обиженный рассеянностью матери, буркнул Петрищев.

– Да, да… Я забыла, – сконфузилась Маргарита Васильевна и оставила сына в покое.

Петрищев придирчиво осмотрел свой новый костюм. Не попортились ли складки на брюках, не налипли ли пылинки и волоски на пиджак? Убедившись, что выходная пара в порядке, Антон вернул костюм в шкаф и плотно прикрыл дверцы. Затем из нижнего ящика извлек лакированные туфли и, смахнув с них несуществующую пыль, отправил на место. Покончив с одеждой, Антон уселся за письменный стол и включил лампу с зеленым абажуром. Потертая книга с закладкой дожи далась на столе. Книга была старинная, выпущенная, скорее всего, еще до войны с немцами, и называлась «Основы математики в применении к естествознанию».

«Если мы попытаемся установить закономерности более общего порядка, – прочитал Антон и забросил в рот жвачку, – то, установив известные гипотезы о соотношениях между дифференциально малыми элементами исследуемых величин, получаем искомую связь в виде дифференциального уравнения, проинтегрировав которое мы найдем выражение искомой закономерности». Текст становился все более увлекательным и захватывающим. Петрищев не заметил, как досидел до полуночи.

Только внезапное чувство голода заставило Антона оторваться от книги. Родители давно спали. Они намеревались проснуться с рассветом и выехать из города, пока машин мало и на улицах нет пробок. Петрищев на цыпочках проследовал на кухню. На столе стояла ваза из плетеных ивовых прутьев, полная аппетитных слив. Но Антона сливы не прельстили. Он открыл холодильник, достал пакет с кефиром и сыр, отрезал тонкий кусок белого хлеба и уселся ужинать. Залив немного воды в быстрозакипающий чайник, включил его. В доме Петрищевых электроэнергию экономили и много воды в чайник не заливали. Закусив, Антон старательно вымыл за собой посуду и покинул кухню. Вернувшись в комнату, он подумал, что заниматься больше не стоит, иначе завтра на пирушке у Вики захочется спать. С сожалением отметив закладкой недочитанную страницу, Петрищев улегся в кровать и мгновенно уснул.

Солнце субботним утром встало в положенное время. В восемь тридцать Антон проснулся. На первый взгляд ничего необычного не случилось – молодой человек выспался. Но Петрищев по выходным просыпался в девять. Поглядев на часы, юноша зевнул и прилег было доспать положенное время. Но внутри все напряглось и зазвенело. Он вскочил с постели и, подпрыгнув, побежал в ванную. Такого с ним тоже раньше не случалось. Антон делал все размеренно и никогда не скакал по квартире как заяц. Родители давно укатили на дачу. Продолжая подпрыгивать, Антон умылся и поскакал на кухню. Сливы по-прежнему с верхом наполняли вазу. Но если вчера Антоша их не заметил, то сегодня сразу положил пару сливин в рот. Потом еще и еще, и так до тех пор, пока ваза не опустела, оголив плетеное ивовое донышко. Лишь одна сиротливая фруктина затаилась на краю вазона. Завтракать теперь не имело смысла. Антон вернулся в комнату и потрогал джинсы и свитер. Вчерашняя одежда подсохла, и Петрищев вполне бы мог бы в ее облачиться. Однако вместо этого он открыл шкаф, извлек выходной костюм с галстуком, достал из ящика белую сорочку и через несколько минут превратился в денди. Галстук с перламутровыми блестками на темно-синем фоне необычайно шел к его пегой шевелюре и круглому лицу с заметной конопатостью в области щек и носа. Оглядев себя с разных сторон в зеркало, Петрищев вышел из спальни. Внутри юноши продолжала звучать бодрая мелодия. Видимо, она и сделала поведение Петрищева необычным и странным. Само по себе желание приодеться сегодня было оправданно: Петрищев приглашен на праздничный обед по случаю семнадцатилетия подруги. Странным было другое. До обеда оставалась уйма времени. Никогда раньше он бы не облачился в выходной костюм так загодя. И уж вовсе выходило за всякие рамки то, что Антон Петрищев покинул квартиру, не застелив собственную постель.

Очутившись на улице, Антон двинулся вперед целеустремленным шагом, словно сегодня был вовсе и не выходной, а самый что ни на есть рабочий день и Петрищев опаздывал на важное совещание. Антон шел, сам не зная куда. Ноги пронесли его по Большой Никитской, мимо легкомысленного памятника Петру Ильичу Чайковскому, мимо Манежной площади со всеми чудесами гениального Зураба Церетели, мимо громады здания гостиницы «Москва». Вот Петрищев развернулся и оказался на Тверской. Позади остался бывший Музей Революции, то бишь Английский клуб, и удалой поэт Маяковский, победоносно взирающий на Триумфальную площадь, совсем недавно носившую его имя. Антон миновал Белорусский вокзал, до которого у новых дизайнеров пока не дошли руки, и знаменитый стадион «Динамо», как и все стадионы превращенный в торговые ряды. Дальше следовал Сокол с его небоскребом Гидропроекта и очаровательной церковью за станцией метро.

Петрищев шел и шел, словно заведенный. Удивительная музыка, которую он услышал в себе с утра, гнала вперед, и Антон не чувствовал ни усталости, ни голода.

Внезапно музыка смолкла. Петрищев остановился и машинально поглядел на часы. Стрелки показывали половину второго. Антон вздрогнул и огляделся. Из-за верхушек деревьев торчал шпиль Речного вокзала. По широченному Ленинградскому шоссе нескончаемым потоком неслись машины.

«Какой ужас, я опаздываю! – подумал Антон. Через двадцать минут Вика начинает праздничный обед. – А подарок?» – Петрищев побледнел: подарок он оставил дома, уверенный, что до двух вернется. Времени заезжать домой не оставалось.

«Такси!» – обрадовался Антон спасительной мысли. Порывшись в карманах пиджака, юноша выудил бумажник и с волнением принялся его изучать. Заветная сторублевка покоилась на своем месте в потайном отделении. Но чтобы поймать машину, идущую в центр, необходимо попасть на противоположную сторону шоссе. Петрищев поискал глазами подземный переход, но поблизости его не оказалось. Тогда педантичный и благовоспитанный юноша, нарушая личные правила поведения и казенные правила дорожного движения, ринулся на проезжую часть. Машины с визгом и скрежетом тормозили перед ним, шоферы извергали невероятные и замысловатые ругательства в его адрес, но Петрищев, не обращая внимания на крики водителей и визг тормозов, продолжал опасный рейд, пока не перешел Ленинградское шоссе…

«Опаздывать нехорошо», – в Антоне проснулась заглушенная странной музыкой аккуратность.

Теперь машины неслись к центру Москвы. Петрищев шагнул на мостовую и поднял руку. К нему подрулил лимузин. Если бы не страх опоздать, в такую машину Антон никогда бы не сел. Но на раздумья времени не оставалось. Он плюхнулся на сиденье рядом с водителем и назвал адрес. Водитель, совершенно седой, но не старый еще мужчина, поглядел на Петрищева голубыми глазами ребенка и переспросил:

– Лихов переулок?

Петрищев кивнул, и машина рванула с места. Необычайная скорость, с которой они неслись по Ленинградке, Антону не понравилась. Сзади, в салоне, что-то постукивало. Петрищев оглянулся и с ужасом обнаружил полированный гроб. Страшный ящик подпрыгивал и трясся, крышка с него постепенно сползала, поблескивая тусклым медным блеском массивных ручек.

– Что это? – заикаясь от страха, спросил Антон.

– Жмурик, – ответил водитель и вновь оглядел пассажира детскими голубыми глазами.

– Сейчас же остановите машину! – закричал Петрищев не своим голосом.

Водитель ухмыльнулся и прибавил скорость. Они, как в американском боевике, перестраиваясь из ряда в ряд и обгоняя всех на гноем пути, гнали, не останавливаясь на светофорах. Антон, превозмогая страх, еще раз оглянулся. По спине поползли мурашки. Из-под крышки гроба выбилась рука с тонкими пальцами, украшенными черным маникюром. На мертвенно-бледном мизинце сверкал перстень. Камень перстня блеском слепил раза. Антон зажмурился и замер. Чтобы не потерять сознание от ужаса, он вобрал в легкие как можно больше воздуха и заорал так, будто его уже поджаривают: