Андрей Нуйкин - Посвящение в рыцари

— Ну и дружка нашли мы сыну! — вздыхал отец. — Мало того, что подхалим, еще и доносчик!

Один только Научный Мальчик никак не реагировал на Карлу, он его просто не замечал.

Научного Мальчика сделал у себя в лаборатории папа из всяких ненужных для работы материалов. Наверное, при этом не хватило каких-нибудь деталей, потому что Научного Мальчика обычно ничто, кроме цифр, формул и теорем, не интересовало. Он тоже был очень вежливым, но его вежливость была исполнена чувства достоинства. Не случайно порой мы уважительно величали его господином Профессором (друг мой Задира чаще — «Профессором кислых щей», но от Задиры деликатности разве дождешься!).

И все же однажды мне довелось увидеть второе лицо Карлы. Как-то днем сидел я и готовил уроки. Дома — никого, тишина… Только вдруг слышу, что в кладовке, где у нас хранятся ненужные вещи (в том числе и мои старые игрушки), кто-то кого-то вроде бы отчитывает. Да еще таким противным, скрипучим голосом! Подкрадываюсь, заглядываю в дверь… Бог ты мой, что за картина! Посреди кладовки, развалившись в старом кресле, восседает… наш смиренник Карла.

Но какое там «смиренник»! Сидит барин, хан, властелин! В позе утомленной добродетели; лицо — надменное, брезгливое; тон — холодный, начальственный. А по углам испуганно жмутся бедные игрушки: Мишка, Бесхвостая лошадь, Чебурашка, несколько ветеранов-солдатиков. С верхней полки выглядывает взъерошенная от страха Мурка. Им-то и читал нравоучение Карла.

— Сколько раз объяснять вам, тупицам, что при моем появлении надо замирать, склонив голову и дожидаясь в данной уставной позе моих указаний? Вам что, в мусоропровод захотелось? Или мне надо опилки из ваших голов повытряхнуть, чтобы вы обрели то, без чего человек — не человек, животное же вообще становится черт знает чем. Я говорю о трепете перед вышестоящими лицами. А тебе, кошка, следующий раз я не просто прищемлю хвост дверью, но совсем перешибу и сделаю из него помазок для ваксы. Ты меня хорошо поняла, кошка?

Бедная Мурка еще больше взъерошила шерсть и затряслась на своей полке.

— Что тут за митинг? — спросил я, распахивая дверь.

Видели бы вы, как тотчас преобразились лицо и поза Эдика. Только что сидел, барски развалясь, и вот он уже передо мной в той самой уставной позе, которой добивался от аудитории.

Но у Эдика-Карлы было в запасе еще одно лицо. Очень скоро мы выявили его загадочную слабость, и к чему бы вы думали? Никогда не отгадаете. К… чернилам! Стоило кому-нибудь оставить на столе пузырек с этим невинным напитком, как он исчезал бесследно. Долго ломали мы голову над столь непонятным явлением, пока не поймали воришку с поличным. Поймать-то поймали, но поделать с ним ничего не могли — порок был явно сильнее Карлы. Схватит он бутылочку и бегом в какое-нибудь укромное место. Выцедит ее медленно, закрыв глаза, заест промокашкой и застынет с блаженством на лице. Добрых полдня после сидит, как мышка, лишь изредка привставая, чтобы обратиться к окружающим предметам с речью взволнованной, но смутной, вроде: «В соответствии и согласно Инструкции 39227–«А» от 30 февраля 1339 года вышеследующие входящие впредь надлежит считать нижеследующими исходящими…»

Произнося подобное таинственное заклинание, Карла обводил стены значительным взглядом и вновь погружался в нирвану.

— Вот погоди, расскажу Анатолию про твои художества, запрет он тебя в кладовку, узнаешь тогда нижеследующее вышеследующее! — грозила мама. Грозила, но не рассказывала — жалела.

Поздно вечером, когда я уже лежал в кровати, Карла частенько подсаживался рядышком на стул и начинал завлекательные рассказы о некоем Государстве Розовых Грез.

Живут в том государстве, как я понял, только молодые и здоровые люди. Все красавцы и красотки. Все веселые и беззаботные. Никто не работает. Целыми днями они только и знают что ходить в кино и в дискотеки, состязаться в гонках на роскошных машинах, играть в теннис, петь под гитару песни Паулса на слова Аллы Пугачевой, есть всяких лангустов в дорогих ресторанах, пить коктейли и коньяк «Наполеон».

Управляет той страной Совет Мудрейших, в котором каждый если не академик, то писатель, если не писатель, то просто душевный человек. Возглавляет Совет самый ученый и самый душевный. И самый заботливый. Настолько, что ест раз в три дня, спит одну ночь в неделю, все голову ломает, как ему жизнь своих подданных еще радостнее, еще беззаботнее сделать.

Говоря об этом правителе, Карлик переходил на почтительный шепот и весь светился от восторга.

— Он такой простой, такой доступный, что любой бедняк, самый оборванный и голодный, может в любой момент прийти к нему в гости…

— Погоди, погоди, Эдик! Откуда же в такой стране может взяться бедняк? — смеюсь я.

— В стране, разумеется, бедных нет, но… туристы… понимаете?.. Так вот, правитель тотчас просит их заходить в его маленькую гостиную, где он и спит на простой кровати без всяких сеток и пружин, укрываясь своей верной солдатской шинелью. Угощает чаем, выслушивает просьбы, записывает критические замечания, советуется по государственным вопросам… На улице он обычно гуляет, окруженный толпой детворы. Они доверяют ему сердечные тайны, жалуются, если их незаслуженно высекли…

— Вот тебе раз! Разве в столь просвещенном государстве сохраняется такой средневековый пережиток, как телесные наказания?

— Категорически запрещены. И если изредка случаются, то исключительно по просьбе самих детей.

— Чего же они тогда жалуются?

— Дети, что с них возьмешь! Сами попросят, а потом обижаются.

— Ну а кто же там все это делает — кинозалы, дискотеки и все прочее, если никто не работает? — не унимался я в поисках противоречий.

— Наука. В их академии такие головы, такие изобретатели, сколько всяких роботов они придумали, столько всякой кибернетики…

Много вечеров подряд расписывал мне Карла прелести этого фантастического государства, пока я однажды не вздохнул опрометчиво насчет того, что интересно было бы его наяву увидеть.

Видели бы вы, как оживился Карла, будто именно этих слов и ожидал.

— Хоть завтра! Сочту за честь…

— Что «завтра»? — не понял я. — В Государстве Розовых Грез хоть завтра могу оказаться?

— Отправиться можете хоть завтра. А добраться до него — пара пустяков.

— Да ты что, Карла! Всерьез? Нет уж. Зачем мне? Меда я не ел, что ли? И вообще…

Карла вел свою линию неутомимо — убеждал, упрашивал, соблазнял веселыми приключениями, романтикой неведомых стран, пылью уходящих за горизонт дорог… Я слушал про все про это с удовольствием, но уходить из дома не торопился. Постепенно Карла начал раздражаться, даже сердиться.

Помню, после нашего разговора о жизни и смерти, который Карла подслушал из моей комнаты, он встретил меня саркастической усмешкой.

— «Тепло души воспаряет в небеса»… «Друзья и после смерти согревают нас теплом своих сердец»… «Солнце возникает из вздохов пташек и букашек, живших до нас»… — издевательски декламировал Карла, как бы не замечая меня.

Признаюсь, даже не так уж сильно вроде бы переиначенные папины мысли звучали в его устах идиотски.

— Чего это ты там бормочешь? — не очень дружелюбно поинтересовался я. — И зачем суешь свой нос, куда тебя не просят?

— Когда я вам рассказываю о Государстве Розовых Грез, вы насмехаетесь, а этой чепухе верите.

— Почему «чепухе»?

— Потому что, осмелюсь утверждать, жульничество все ваши красивые призывы к благородству, самопожертвованию, бескорыстию. Внушают это наивным простакам, чтобы они, простаки, жили не так, как им хочется, а как им велят. Мама ваша правильно говорит: ничего, кроме могильной плесени, после смерти нас не ждет. Умирают все в одиночку. А раз так, то и жить надо в одиночку. Грустно, но ничего не поделаешь — закон природы! Я бы даже сказал — закон мироздания!

Я несколько растерялся от этого неожиданного злого напора. Спорить мне не хотелось, но не мог же я позволить издеваться над мыслями отца!

— Не знаю, что со мной будет после смерти, — говорю. — Но пока я живой, я не согласен подчиняться такому мирозданию, которое велит жить в одиночку. Понятно? Я с папой согласен: если бы в этом состояла правда жизни и смерти, жить не стоило бы.

— А почему, собственно говоря, жизнь должна что-то стоить? Букашка родилась и сдохла, никто в этом ни трагедии не видит, ни глубокого смысла не ищет. А чем отличается от букашки человек? Что, позвольте полюбопытствовать, изменилось бы в бесконечном космосе, если бы, извините, вы, Алексей Анатольевич, вовсе не родились?.. Трусим мы правде в глаза взглянуть, вот и придумываем утешительные сказочки. Спросите у этого вашего свихнувшегося на науке, откуда берется солнечный свет и имеют ли к нему хоть какое-то отношение души усопших друзей и букашек?