Кирилл Кащеев - Сокровище forever!

– Отдай… кровь… – И протянул к нему осыпанные белесой пылью руки.

Отчаянно вскрикнув, мальчишка пнул его ногой и на четвереньках рванул к выходу. Холодные пальцы вцепились ему в босую пятку, хлопец закричал, вырываясь, – и тут же позади с грохотом рухнул новый пласт земли. Хватка на ноге разжалась. Локти – колени – локти – колени… Мальчишка полз к выходу. Стены лаза колыхались, будто дышали. Позади все валилась и валилась земля. Многопудовая тяжесть нависала над самой макушкой, норовя заживо похоронить под собой. Казалось, прорытому в кургане лазу не будет конца… когда навстречу хлестнул свежий ветер. Хлопец одним броском вывалился наружу… и тут же стены лаза с глухим шумом рухнули и проход захлопнулся, словно жадная змеиная пасть.

Мальчишка постоял, шатаясь, над пятном рыхлой земли – всем, что осталось от дядьки Мыколы и его скарба, – и мешком повалился на земляной склон. Он лежал, раскинув руки, судорожно вдыхая чистый, пахнущий разогретым за день ковылем воздух, и бездумно глядел, как круглая луна стеснительно выглядывает в дырки облаков. Наконец чувства вернулись в ноющее тело – и мальчишка вдруг ощутил, что в правой руке у него что-то стиснуто. Маленькое, с гладкими краями.

Хлопец поднес руку к глазам и медленно разжал пальцы. На ладони, тускло отливая старым, не одну тысячу лет не видавшим света золотом, лежала бляшка с вычеканенным на ней оленем. Мальчишке этот гордый могучий зверь с запрокинутыми ветвистыми рогами показался самым прекрасным в мире. Не богатство, но на доктора для мамки и обувку брательникам хватит. Мальчишка бережно увязал бляшку в пояс драных порток, земно поклонился кургану и побежал по склону, разыскивать пасущуюся внизу лошаденку.

Днепропетровская область (бывшая Екатеринославская губерния) Июнь 1971 года

Зависшее в зените солнце жгло невыносимо, но даже оно было не в состоянии высушить проступающий сквозь рубашку пот. Раздражая кожу, горячие струйки одна за другой катились по спине. От долгого сидения на корточках ноги затекли, а забитый сухой земляной пылью рот пересох. Но пить нельзя – станет только хуже, вообще до вечера не продержишься. Одна радость – в туалет совсем не хочется, а то куда бы он пошел на этой плоской, во все стороны просматривающейся степи, где единственной возвышенностью был их полураскопанный курган? А в соседней траншее девчонки роются. Взрослые. Студентки.

Мальчишка лет тринадцати, засевший в раскаленной на летнем солнце траншее раскопа, покраснел, будто кто мог подслушать его мысли, и принялся старательно ковырять скребком земляную стену кургана. Эти самые девчонки, между прочим, не ноют, вот и ему нечего. Никто его сюда силком не тащил, сам упрашивал: «Дяденьки археологи, дяденька Мозолевский, можно я немножко покопаю, ну хоть попробовать дайте, ну пожалуйста…»

– Товарищ Мозолевский, вам что, трудовое законодательство не писано? – послышался сверху раздраженный голос.

Мальчишка вскинул голову. Над ним, на кромке раскопа, застыла приземистая фигура, облаченная в мятый после долгой езды в «уазике» костюм. На темной ткани уже успела осесть пыль. Соломенная шляпа делала приезжего похожим на пасечника с картинок, но впечатление портил зажатый под мышкой пухлый портфель.

Стоящий рядом начальник экспедиции Борис Мозолевский набычился… и промолчал. Лишь пальцы судорожно, до белизны стиснули деревянную доску, на которой лежал полуизъеденный ржавчиной короткий – не намного больше современного кухонного ножа – скифский меч акинак.

Мальчишка уныло поглядел на начальника экспедиции. Вчера, еще затемно отпросившись у матери, он примчался на раскоп и, боясь даже дышать в спину орудующим щеточками и скребками археологам, с благоговением следил, как акинак медленно, по миллиметру, освобождают от земли, в которой он пролежал две с половиной тысячи лет! Но на этом, кажется, его приобщение к древним тайнам курганов и закончится. Принесло же этого… гриба в шляпке…

– Почему детский труд используете? – тыча в мальчишку пальцем, разорялся «гриб». Снизу, из раскопа, в котором съежился мальчишка, отлично видно было, как полуденное солнце колючими лучиками проскакивает сквозь дырочки его шляпы.

Мозолевский по-прежнему молчал, только хмурился.

– Это не использование детского труда. – Возникший словно из ниоткуда археолог Женя Черненко аккуратно вклинился между приезжим «грибом» и начальником экспедиции. – Это трудовое воспитание. Пусть покопается парень…

– Чтобы копать, вам выделили бригаду шахтеров и экскаватор! – перебил его «гриб». – На государственные средства, между прочим! – Он по-прежнему обращался только к каменно молчащему Мозолевскому. – А вы так ничего и не нашли!

– То есть как это?! – немедленно возмутился Женя. – А керамика, а скотомогильник, в смысле захоронение лошадей? А погребальная повозка? А греческие театральные маски? Это же интереснейшие находки, явно указывающие, что курган Толстая могила, – он одним взмахом руки очертил все опоясывающие курган траншеи раскопов, – относится к погребениям скифских царей… Настоятельно прошу не принижать достижений советской археологии перед лицом немецких товарищей! – И он кивнул на появившуюся рядом с ним фрау Ренату, которая и впрямь была самой настоящей немкой.

Но «гриб», будто не слыша, продолжал буравить взглядом начальника экспедиции.

– Маски-фантомаски… – брюзгливо процедил он. (Значит, слышал все-таки!) – Может, курган ваш и царский, только вон, весь грабительскими ходами изрыт. Тут если что и было, еще до вас вынесли…

– Ничего подобного! – снова взвился Женя. – Мы совершенно убеждены, что этот курган сумел сохранить свои сокровища – в конце концов, мы же обнаружили возле скотомогильника засыпанный скелет грабителя!

– «Курган сохранил»! – передразнил «гриб». – А еще ученые! Нахватались у своего начальника бредней! Вы шарлатан, Мозолевский! – словно кирпич в лицо, швырнул он начальнику экспедиции.

Забыв про страх, мальчишка в раскопе вскочил. Как он смеет, гриб-поганка! Борис настоящий ученый, столько всего знает! Но что же он молчит! Пусть скажет этому… Мальчишка в отчаянии поглядел на Мозолевского, который в ответ на брошенное обвинение лишь угрюмо катал желваки на загоревших до красноты скулах.

– Байками меня тут кормил! На кургане он, видите ли, ночевал, слышал, как скифские кони копытами бьют! – Нервным движением «гриб» выхватил из портфеля широкий, как скатерть, клетчатый платок и отер залитое потом лицо. – Вы обещали, что тут будет золото! – это прозвучало настоящим криком души.

– Я думать, советски товарищи хотеть только блага советский наука, – разбивая повисшую над раскопом тишину, наконец пробормотала Рената Ролле. – И совсем не думать о такой вещь, как золото.

«Гриб» кинул на нее косой взгляд – ясно было, что, не будь фрау Ролле и впрямь «немецким товарищем», высказал бы он ей… по-русски. Но сейчас он только вновь повернулся к начальнику экспедиции:

– Вы обманули меня! Нет, хуже! Вы своими антинаучными бреднями всю советскую власть обманули, Мозолевский! Этот курган давно разграблен! Где золото? Где обещанное вами скифское золото, я спрашиваю?!

Глядящий снизу мальчишка увидел, как Борис Мозолевский медленно поднял голову. Темные глаза под выгоревшими до белизны бровями полыхнули таким бешеным огнем, что «гриб» в испуге осекся и попятился по насыпи раскопа. Рыхлая земля из-под его ботинок посыпалась в траншею, мальчишке на голову. Но тот даже не заметил – потому что в руке у Мозолевского что-то блеснуло. Мальчишке показалось, что археолог сжимает за рукоять тот самый скифский акинак, вдруг ставший целым и невредимым, и избавившийся от двухтысячелетней ржавчины древний клинок сияет на солнце.

– Золото вам? – хрипло выдохнул Мозолевский, и его тихий голос – почти шепот – прозвучал так, что услышал весь раскоп. – Кроме золота, вам ничего не нужно? Ладно. Будет вам золото! – И он прямо с места прыгнул в траншею раскопа.

В невольном испуге мальчишка вжался в стену. Мягко, как барс, Мозолевский приземлился на ноги рядом с ним. Только сейчас мальчишка понял, что начальник экспедиции сжимает в руке не древний акинак, а вполне современный армейский нож, которым он обычно орудовал в раскопе.

– Вот где ткну – там и будет! – бросил наверх Мозолевский – и со всего маху вогнал клинок в стену раскопа.

Хищно, как в тело врага, нож ушел в землю по рукоять. Мальчишка судорожно хватанул воздух и замер, не смея дышать. Казалось, не только заглядывающие в траншею люди, не только раскоп – весь мир замер вместе с ним.

Мозолевский медленно потянул клинок на себя. Словно расколотый ударом, тяжелый пласт глины с глухим шумом рухнул оземь. Нож скользнул обо что-то твердое. Мир выдохнул и снова захлебнулся немыслимым, диким, торжествующим воплем…