Андреас Штайнхёфель - Рико, Оскар и тени темнее темного

— …но мне показалось, что твой собственный кураж тебя вдруг немножко испугал.

— Что такое кураж?

— Мужество и смелость.

Я только кивнул. Хоть я и узнал новое слово, но уже совершенно не помнил, как Бюль начал предложение.

Если я признаюсь ему в этом, он, скорее всего, опять будет считать меня чокнутым. А сейчас было важно — важнее всего на свете! — чтобы у него сохранилось от меня хорошее впечатление. Бюль должен был помочь мне найти Оскара.

Я сидел в его белой гостиной на белом диване. И на всякий случай не смотрел на красивый потолок с лепниной, чтобы в голове снова не запрыгали шарики — из-за аквариума и всякого такого. Передо мной на столе стояла бутылка колы. Я подумал, не попросить ли у Бюля ленивчиков, но это, наверно, показалось бы ему невежливым. Он стоял со своим классным шрамом на подбородке рядом со мной, улыбался своей замечательной актерской улыбкой и смотрел на меня сверху вниз.

— Твоя мама уже звонила? — сказал он.

— Кажется, она пробовала. Один раз телефон позвонил, но я как раз спал.

Я осторожно глотнул колы. С ней нужно быть начеку. Я где-то слышал, что если ее выпить слишком много, она прожжет изнутри дыры в желудке, просто пробулькает по тебе и вытечет наружу, — и вот стоишь в «Эдеке» у прилавка с сыром, а у тебя из носа вдруг как польется коричневая дрянь!

— У тебя нет мобильника? — сказал Бюль.

— Не-а. Слишком дорого.

Честно сказать, я и не знаю, кому мне звонить, кроме мамы. Можно, конечно, набрать один из этих странных номеров, где тебе скажут рецепт какого-нибудь французского блюда, выигравшие лотерейные номера в Бразилии или уровень воды в какой-нибудь реке в России, но кому это нужно знать? А денег стоит кучу, мама всегда так говорит.

Мобильник Бюля будто услышал его и внезапно затренькал, как в прошлый раз. Бюль раздраженно закатил глаза.

— Кажется, это судьба, — пробормотал он — Каждый раз, когда мы хотим поговорить…

Бюль вынул мобильник из кармана брюк, посмотрел на экран, и у него вдруг сделался такой вид, как будто сейчас ему гораздо больше хочется поговорить с тем, кто звонил, чем со мной.

— Да вы ответьте, — великодушно сказал я. Главное, чтоб после звонка он не убежал сразу же, как вчера…

Губы Бюля задвигались, будто говоря «Извини», и в следующую секунду он исчез из гостиной.

Я поставил колу на стол и огляделся. Ничего не изменилось, все выглядело так же, как вчера. Даже пустой стакан все еще стоял нетронутым на газете «Бильд», как стоял вчера, на уже высохшем пятне от воды точно на груди парикмахерши Синди. Я сморщил нос, схватил стакан и отставил его подальше. Нет, так дело не пойдет! Бюль должен хотя бы чуть-чуть приучаться к порядку. От беспорядка вокруг и в голове у человека возникает полный беспорядок, особенно если к нему добавляются полуголые парикмахерши.

Я поднял газету повыше, чтобы сложить ее, и тут под ней обнаружился маленький раскрытый план Берлина. Рядом с ним лежал красный фломастер. Несколько жирных точек на плане были им отмечены. Это был тот самый узор, который сегодня напечатали в каждой берлинской ежедневной газете.

Шесть красных кружочков.

Шесть похищений.

Я в ужасе уставился на красные точки. Есть такая поговорка, что некоторые люди не могут сложить два и два. Может быть, это действительно так. Но разве я виноват, что каждый раз обсчитываюсь, и у меня всегда получается четыре?

Ну или почти всегда.

Гостиную полностью захватила зима. Мне стало так холодно, как будто мое сердце превратилось в огромный кубик льда. О похищении Оскара было объявлено только вчера вечером в спецвыпуске новостей. Но шесть красных точек на плане города, лежащем передо мной, были нарисованы уже вчера после обеда, когда я приходил к Бюлю. Он знал про похищение Оскара за несколько часов до того, как об этом узнали все остальные!

И это было еще не все…

Бренчалка сказал, если я его выдам…

Только что я снова слышал треньканье мобильника Бюля — мышки, которые бегают по клавишам пианино.

Холодно, еще холоднее. Леденящий холод.

Я как можно осторожнее встал с дивана, почти уверенный, что сейчас послышится хруст, как когда отламываешь сосульку от водосточного желоба. Я подкрался к двери гостиной и выглянул в прихожую. Голос Бюля тихо, но раздраженно доносился из кухни, и то, что я услышал, заставило волоски у меня на руках подняться дыбом.

— …Вам удалось раздобыть две тысячи евро только после того, как вы рассказали журналистам свою душещипательную историю — чтобы подтолкнуть какой-нибудь банк к выдаче кредита! Вы, кажется, не понимаете, в какое невозможное положение вы тем самым меня поставили! Мне очень жаль, но теперь жизнь мальчика не стоит и выеденного яйца…

Следующий вдох я сделал на лестничной клетке. На послеследующем вдохе мне пришло в голову, что я не надвинул газету обратно на план города. Я развернулся, но было уже поздно. Дверь в квартиру Бюля с оглушительным БУММС захлопнулась. Ну вот, теперь еще и это.

Бюль за дверью закричал:

— Рико? Рико!

Я бросился бежать.

Вот что люди в детективах почти всегда делают неправильно, когда их преследуют: спасаясь бегством, они бегут именно туда, где опаснее всего.

Пока Бюль разбирался и выяснял, что же я выяснил в его гостиной, я не побежал вниз в нашу квартиру, где этот изолгавшийся похититель меня бы сразу нашел. Вместо этого я бросился на следующий этаж — так быстро и бесшумно, как только мог. Я все время носил ключ РБ с собой в кармане брюк, чтобы никуда его не перекладывать и не потерять. Им-то я и отпер сейчас квартиру в мансарде, прикрыл за собой дверь, оставив только крохотную щелку, и стал напряженно прислушиваться.

Успел я как раз вовремя. Донесся звук открываемой двери и голос Бюля:

— Рико?

Я слышал, как он быстро спустился вниз, на третий. Позвонил в нашу дверь. Затем постучал — сначала просто стучал, а потом сильно колотил.

— Рико?

На несколько секунд воцарилась тишина. Он размышлял. И пришел к единственному напрашивающемуся выводу — что я, наверно, выскочил из дома и побежал неизвестно куда, скорее всего к ближайшему полицейскому участку, чтобы выдать его. Наконец снова шаги, вверх по лестнице. Я затаил дыхание. На пятом шаги затихли. Как можно тише и осторожнее я затворил дверь и прижался к ней спиной. И стал ждать. И думать.

Ждать было проще, чем думать. Что мне теперь делать? Пойти вниз я не решался. А вдруг Бюль внимательно прислушивается к малейшему шуму в доме и тут же перехватит меня на пятом? Если я крикну из окна, он примчится сюда наверх быстрее, чем любой другой человек, и никто не сможет его опередить. Он выглядит очень сильным и вполне может выломать дверь квартиры…

Ладно, следующая возможность. По квартире внизу подо мной бродит Фитцке, он наверняка дома и наверняка отреагирует на шум, если я как следует потопаю по полу. И он наверняка достаточно подлый, чтобы с ледяной улыбкой выдать меня Бюлю! И потребует за это одну только мою голову, ведь Фитцке собирает детские головы, чтобы играть в своей вонючей берлоге в футбол. В его коллекции не хватает только башки необычно одаренного.

Пойти дальше наверх не получится, кроме как в сад на крыше. Оттуда можно запросто убежать по крышам соседних домов — если, конечно, я не сделаю ни одного неверного шага и не сорвусь. Пролетая мимо окон фрау Далинг, можно будет еще раз быстренько помахать ей и сказать спасибо за все-все ленивчики, но на этом все бы и закончилось. БУ-БУХ!

А что если пролезть через перегородку в сад Маррака? Может, мне повезет, и дверь на террасу будет у него открыта, все-таки на улице по-летнему жарко. Но что потом? Маррак стопроцентно у своей подруги, чтобы отдать ей новую порцию белья или — для разнообразия — с ней пообниматься. Тогда я застряну в его квартире вместо квартиры РБ. А если Маррак все-таки дома, он мне не поверит. Я знаю, я ему симпатичен так же мало, как Кизлингу или Фитцке.

Вдруг я ощутил ужасное чувство, что всякие разные люди обращались со мной хоть сколько-то вежливо только потому, что считали меня больным, неполноценным. На самом-то деле я действовал им на нервы, но придурку такое говорить никто не станет — а то еще разревется, чего доброго. Маррак меня, конечно, обсмеет, а может, и потащит к Бюлю, что гораздо хуже. Просто чтоб немножко посмеяться, как мужчина с мужчиной. Бюль подождет, пока Маррак уйдет, а потом нарежет меня на тонкие полоски, сложит их в пакет и пошлет маме. Ну, а полоски из Оскара тем временем будут уже на пути к его папе.

Иногда самые простые идеи приходят в голову только под конец. Мой взгляд упал на телефон в прихожей РБ. Это было больше, чем просто решение проблемы, — это было спасение! Честное слово, мне страшно повезло, что эти недоверчивые РБ не спрятали от меня телефон в запертой гостиной или еще где-то из опасения, что я стану названивать каким-нибудь женщинам с большими сиськами из ночных телепередач, это ведь жутко дорого.