Анастасия Дробина - Клад из сумочки

У Романа Ваганова между тем были свои поводы для волнения. Прекрасная незнакомка, как две капли воды похожая на графиню Сарру, явившаяся ему в музее, внезапно возникла вновь. В компании горластой девчонки-соседки, уже не в бальном платье, а в коротеньком сарафане на бретельках, – но Ромка узнал ее сразу. И отчетливо понял, что такого просто не может быть. И испугался еще сильнее, чем памятной ночью в музее.

Со дня кражи прошло уже два месяца, а Ромка по-прежнему не мог успокоиться. Изо дня в день он повторял себе, что сделал это для брата, что поступить по-другому было невозможно, что Лена теперь может ходить, что никто ничего не узнает… но душа была не на месте. Ему постоянно вспоминался звон разбитого стекла витрины, осколки на полу, темные переулки, по которым он летел с краденой чашкой в руках и портретом графини Сарры в сумке. Спину продирал мороз, и Ромка понимал, что больше никогда в жизни не сможет пойти на такое. Ни за что – даже ради счастья брата. И как мог гнал от себя неприятные воспоминания. И только ту красивую, слегка испуганную девочку с растрепанными волосами, в измятом бальном платье он вспоминал с удовольствием. С удовольствием и острой грустью, потому что понимал, что никогда больше ее не увидит. Но вот она появилась снова. И вместо радости Ромка опять почувствовал страх.

– Понимаете, я просто испугался, – сбивчиво говорил Ромка. – У меня ведь на стенде ее портрет висел! Оставались черновики от… графини Сарры, там многое хорошо получилось. Я их на стенд как рекламу вешал. И вдруг вижу… она ко мне подходит! Такого быть не может никак… а она подходит! С Полундрой вместе! И Юлька говорит, что это ее подруга из Москвы! И сразу же они этот портрет видят и давай верещать: ой, это я, ой, это Белка, ой, как похоже! Я даже придумать ничего не смог! Да ты же все равно меня узнала сразу! – повернулся он к Белке.

Она смогла только кивнуть. В горле стоял комок, было безумно жаль Ромку, который против своей воли оказался запутанным во всю эту мерзость… но чем же она могла ему помочь?

– Я боялся – вдруг ты вспомнишь, как Юрку возле портрета видела… ну, тогда, на майских, когда он сигнализацию снимал. Вдруг ты догадалась… тем более что я тогда как дурак такую муть нес! И портрет этот еще… В общем, я его снял и спрятал поскорей. И прикинулся, что впервые тебя вижу. – Ромка отвел глаза. – Понимаю, что… глупо вышло. Но ничего другого просто в голову не пришло.

– Вот всегда я подозревала, что мужчины в развитии своем недалеко ушли от одноклеточных… – пробормотала бабушка Нинико. – Ну сколько исключений можно насчитать? Два-три, не больше… И это за семьдесят пять полнокровных лет жизни!

– Совершенно с вами согласна! – холодно заметила Соня. – Бэлла, ну что я тебе говорила? ТЕПЕРЬ ты видишь, что это за мальчишка?! Вот что, дорогой мой, чтобы духу твоего не было возле моей сестры! Я пока еще за нее отвечаю! Еще не хватало, чтобы она потеряла голову из-за вора!..

Братья Вагановы поднялись из-за стола одновременно.

– Он тебе не вор, детка, фильтруй базар! – мрачно сказал Юрка, одновременно отталкивая руку теребящей его Ксении. – Это мое дело было! Мое целиком, ясно? А Ромка что… художник просто.

– И я тебе не мальчишка! – сквозь зубы, зло бросил Ромка. И потрясенная Белка вдруг заметила, что парень почти на голову выше ее старшей сестры. – Мне через полтора года в армию идти! Нечего тут…

– Бэлла, ты слышишь?! – возмущенно воскликнула Соня, поворачиваясь к сестренке. И тут произошло то, что впоследствии Пашка называл «пробуждение Везувия». Тихая, послушная, никогда не спорящая со старшей сестрой, Белка вдруг вскочила из-за стола и бешено тряхнула растрепавшимися кудрями. В ее глазах стояли слезы, губы дрожали.

– Соня, выбирай выражения! – звенящим голосом выпалила она. – Они не воры! Даже Юрка! Они… они просто… Вот знаешь что?! Если бы ты у меня не могла ходить и нужна была бы операция… Я бы не только музей – я бы банк ограбила! Вот так! И я… я… все равно буду делать что хочу! И с кем хочу встречаться! Мне уже четырнадцать, и я взрослая! Дядя Шлема, скажите хоть вы ей!

Наступила тишина. Вся компания с изумлением смотрела на взъерошенную Белку. Атаманов с Батоном переглянулись и дружно подняли вверх большие пальцы.

– Бэлла… – растерянно прошептала Соня, оглядываясь в поисках поддержки. – Бэллочка… что ты такое говоришь, господи?.. Это все солнце… Какой банк?! Какое ограбление?!. Кошмар!

– Ну вылитая Рахиль в молодости… – пробормотал Соломон Борисович. – Браво, Бэллочка!

– Соня, все в порядке, не переживай! – бодро заявил Пашка. – Белка – наш человек! У нее своя голова на плечах, не мешай ребенку судьбу устраивать!

– Поддерживаю, – заметил и генерал Полторецкий. – Нино, у вас, кажется, было хорошее определение для таких ситуаций…

– Не стоит стоять на пути у паровоза, вот и все определение, – пожав плечами, отозвалась старая актриса. – Влюбленная женщина – это даже не паровоз, а самолет-истребитель! Все сметет на своем пути и не оглянется! Я в свое время могла сойти за целую эскадрилью «Ночные ведьмы»…

А Ромка не сказал ничего. Только стоял и смотрел через стол на Белку своими огромными зеленущими глазами – без улыбки, не отрываясь. И у нее уже не было сил ни отвести взгляд, ни вытереть слезы.

– Ночью я опять пришла в этот вагончик. В общем-то я собиралась просто там с Ромкой встретиться, чтобы он передал мне одну из своих копий. Я прихожу… а вместо Ромки меня ждет этот бандит! Жулики несчастные, сговорились! – Ксения вдруг всхлипнула. – Как вы сказали, Нино Вахтанговна? Истребитель «Ночная ведьма»?.. Наверное, это не про меня. Никакой силы воли у меня, оказывается, нету… Ведь я себе слово дала, что никогда больше, никогда в жизни с ним не встречусь! Не заговорю даже! Что он близко ко мне не подойдет, только вора мне не хватало в мужья! Но как только его увидела… сразу же про все забыла. Ну что я могла поделать…

– Очень хорошо вас понимаю, девочка моя, – вздохнула бабушка Нинико.

– Ну и вот… Полночи я с ним ругалась, полночи целовалась… Уже к утру спохватились, что дело-то не сделано! Я помчалась домой, а к шести утра подъехала на пляж, там меня ждал Ромка с копией портрета… и деньгами. Пятьдесят тысяч мы собирались вернуть папе, чтобы Юрка был с ним полностью в расчете. Потом я вернулась домой, сказала отцу, что хочу сама отвезти портрет в багетную мастерскую и заказать раму. Он разрешил. Я просто положила в сумку портрет, а в мастерской достала копию. И теперь эта копия висит на стене в моей комнате. И никто никогда об этом не узнает, потому что у папы есть заключение эксперта. Вот и все.

– Действительно, изящно провернуто, – согласился Соломон Борисович.

– Вы… будете заявлять на них в полицию? – спросила Ксения, встревоженно глядя на него.

– Какая может быть полиция?.. – проворчал Шампоровский. – Какая полиция, если твое счастье на кону? Здесь, я думаю, просто хорошего ремня хватило бы. – Он неприязненно посмотрел на Юрку. – В первую очередь тебе, шлемазл! Ты хоть понимал, во что пацана тянешь?! Что ему это всю жизнь сломать может? Делал бы все сам, если по тебе тюрьма рыдает, а Ромку…

– Что я сам бы смог? – глухо спросил Ваганов. – Графинин портрет подделать?.. Чего не могу, того не могу.

Шампоровский хотел было что-то ответить, но, взглянув на бледную Ксению, промолчал. Чуть погодя сказал:

– У меня остался только один вопрос. Где портрет?

– Здесь, – приподняла Ксения свою изящную кожаную сумку. – Со мной. Сегодня из-за моего дня рождения в доме все вверх дном, и я смогла незаметно вынести свою сумку с вещами и отвезти ее сюда, к Ленке. Заодно я и с вами познакомилась, Нино Вахтанговна. А ночью я сбежала… но это вы уже видели.

Юрка молча обнял девушку за плечи. Она прижалась к нему, но взгляд ее был устремлен на Шампоровского.

– Что же нам теперь делать, дядя Шлема? – тихо спросила Ксения. – Время уходит. Моя комната заперта изнутри, и часов до десяти утра, наверное, меня не будут искать: подумают, что я крепко сплю после дня рождения. Но потом… Я оставила на столе записку для отца и деньги в конверте. Он сразу поймет, что я уехала с Юркой, и… Наверное, нам пора.

– Как ты думаешь вернуть портрет?

– Сама не знаю, – со вздохом сказала девушка. – Может быть, отправить его по почте на адрес музея?

– Рискованно… – задумался Соломон Борисович. – Если администрация поймет, что у них второй месяц висит в зале сомнительная копия, а оригинал вдруг является в бумажном конвертике… Как бы действительно не привлекли к расследованию полицию. Вот что, Ксюша, я могу сам этим заняться. С директором музея я знаком. В Москве с ним встречусь и просто отдам портрет из рук в руки.

– Но… дядя Шлема… Как же… – испугалась девушка. – Он же может спросить, откуда он у вас, и…

– А я скажу, что лучше надо следить за вверенными ему ценностями! – блеснул Шампоровский своей разбойничьей улыбкой. – И что надо сказать спасибо, что портрет тихо-мирно вернулся в родные стены совершенно не пострадавшим! Что-то мне подсказывает, что никаких лишних вопросов мне там больше не зададут.